Коблеецъ ночью. — Письмо Анри къ графу д'Артуа. — Принцы принимаютъ Монтальбано. — Его радость. — Тайна авантюриста. — Баронъ Флаксланденъ. — Смерть императора Леопольда. — Кобленцъ на другой день послѣ восшествія на престолъ императора Франца. — Вирье, Флаксіанденъ, Монтальбано. — Конецъ одного заговора. — Новыя приключенія, возложенныя на Анри, отъѣздъ въ Туринъ. Эмигрантъ противъ воли. — Нѣсколько дней въ Савои. — Болѣзнь и гоненія. — Пріемъ Анри королемъ Сардинскимъ. — Онъ терпитъ неудачу въ переговорахъ. — Возвращеніе Анри въ Парижъ. — Принцесса Елизавета и роялисты наканунѣ 10 августа.
Ночью, когда потухли послѣдніе огни во дворцѣ, когда стихло въ отелѣ "Трехъ Коронъ", когда наконецъ повсюду, гдѣ только ютился эмигрантъ, смолкъ всякій шумъ, Анри, по его собственнымъ словамъ, покинулъ пристанище, въ которомъ онъ провелъ весь день, умиротворяя разсвирѣпѣвшаго авантюриста.
Вотъ онъ, несчастный, озабоченный, обнищалый, пробирается по проулкамъ Кобленца.
Чѣмъ-то онъ завтра расплатится за свое скромное пропитаніе?..
Чѣмъ онъ будетъ извинять принцевъ передъ этимъ человѣкомъ, который проклинаетъ ихъ?
Увы! онъ истощилъ всѣ аргументы, какъ и всѣ средства… Но, быть можетъ, деньги и доводы еще найдутся? Покуда онъ извиняется за свое усердіе имъ служить передъ тѣми, кто имъ пренебрегаетъ.
"…Сохрани меня Богъ, — пишетъ онъ въ своихъ запискахъ, — чтобы я позволилъ себѣ тревожить принцевъ… Но тѣмъ не менѣе, хочу надѣяться, что они сжалятся надъ несчастливцемъ, который оставилъ своихъ въ ужасномъ положеніи… Разсчитываю на доброту, на милосердіе принцевъ, что они не отсрочатъ своего намѣренія на неопредѣленный срокъ…
"Преданность моя заставила меня все бросить, всѣ самыя важныя дѣла, и мое безпокойство за m-me де-Вирье присоединяется еще ко многимъ другимъ причинамъ, побуждающимъ меня скорѣе вернуться во Францію…"
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Какая добыча для страданія человѣкъ, который отдается служенію какому нибудь дѣлу! Онъ страдаетъ за тѣхъ, которые являются представителями этого дѣла, онъ страдаетъ съ тѣми, которые себя ему посвящаютъ, страдаетъ съ тѣми, которые предаютъ его!.. Послѣ слабости короля, послѣ бѣшенства мятежа, Анри пришлось столкнуться съ равнодушіемъ принцевъ на той Голгоѳѣ, на которую онъ взбирался.
"Ахъ, ваше высочество! — на этотъ разъ Анри обращается въ графу д'Артуа, — недовѣріе и оскорбленія моего компаньона отъ меня достигаютъ до васъ. Онъ два, три раза на день водворяетъ меня въ мое заточеніе. Онъ угрожаетъ, что уѣдетъ, если до завтра не получится отвѣтъ на счетъ аудіенціи, о которой онъ просилъ…
"Ваше высочество припомнитъ, что онъ имѣетъ открыть важную тайну. Онъ желаетъ имѣть подтвержденіе, что тайна его сохранится между вами и Monsieur… А также онъ желаетъ знать, будетъ ли онъ уполномоченъ вести со мной переговоры.
"Прошу позволить мнѣ сдѣлать здѣсь одну оговорку.
"Если вашему высочеству почему либо неугодно будетъ избрать меня въ посредники, умоляю мнѣ повѣрить, что я не имѣю самолюбія быть избраннымъ. Мое отреченіе не напускное, оно искренно… Я плачу кровавыми слезами объ оскорбленіяхъ, понесенныхъ королемъ и королевскою семьей.
"Не все ли мнѣ равно, кто ихъ спасетъ, лишь бы ихъ спасли… Генералъ, солдатъ, посредникъ или разжалованный въ самые послѣдніе ряды, мнѣ это безразлично, только бы сдѣлано было дѣло…
"Все было за то, чтобы я отказался отъ этого порученія. Довѣріе ко мнѣ принцессы Елизаветы вынудило меня согласиться, но не измѣнило во мнѣ критическаго отношенія къ себѣ… и потому, какъ могу я найти страннымъ, если къ способностямъ другого отнесутся съ большимъ довѣріемъ, чѣмъ къ моимъ…
"Прошу повѣрить мнѣ. Во что бы то ни стало требуется рѣшеніе. Все равно, каково бы оно ни было, слѣдуетъ отпустить этого человѣка съ добрымъ словомъ… Онъ интриганъ большой руки и если онъ замѣтитъ, что онъ проигрался въ игрѣ, которую затѣялъ, можно будетъ всего ожидать отъ его отчаянья…"
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Но какое значеніе могла имѣть эта послѣдняя нотка, брошенная среди диссонансовъ, которые тогда существовали между Парижемъ и Кобленцомъ.
Въ то время, какъ Анри выяснялъ принцамъ, что монархіи приходится обратиться къ средствамъ эмпириковъ, шарлатановъ, Калоннъ и епископъ Аррасскій сбивали ихъ до такой степени съ толку, что графъ д'Артуа отвѣчалъ принцессѣ Елизаветѣ на ея политическія письма вопросами, по прежнему ли она ѣздитъ верхомъ и ходитъ на богослуженія въ церковь, во время поста, въ розовой атласной шубѣ… [67].
Быть можетъ воспоминанію объ этой розовой шубѣ Анри и Монтальбано были обязаны аудіенціею. Напомнивъ о принцессѣ Елизаветѣ, она одновременно напомнила графу о тѣхъ, которыхъ ему рекомендовала его сестра. И принцъ наконецъ назначилъ аудіенцію Монтальбано. Аудіенція должна была состояться въ отсутствіе Анри.
Въ своихъ запискахъ Анри умалчиваетъ о томъ тяжеломъ впечатлѣніи, какое должно было произвести на него это изъятіе. Въ нихъ говорится только о радости его авантюриста.
"…Выходя съ аудіенціи, мой компаньонъ сіялъ радостью, такъ какъ принцы, казалось, отнеслись сочувственно въ его взглядамъ… Онъ прыгалъ на улицѣ точно человѣкъ, который бы послѣ долгаго плаванія наконецъ вошелъ въ гавань…Онъ непремѣнно хотѣлъ сейчасъ же ѣхать въ Вѣну. Но онъ согласился остаться въ силу моего замѣчанія, что теперь-то именно онъ и будетъ нуженъ принцамъ. Что касается меня, я тоже остаюсь, какъ мнѣ это ни трудно, ибо теперь, когда я не связанъ болѣе честнымъ словомъ, я могу быть дѣйствительно полезенъ, Его высочество узналъ отъ самого авантюриста его тайну… Это именно то, чего желалъ Монтальбано.
"Теперь мое дѣло дополнить его откровенность… Я долженъ и наконецъ могу сообщить принцамъ все, что знаю.
"…Таинственная личность, о которой говоритъ [68] Монтальбано, какъ уже теперь извѣстно его высочеству, никто иной какъ наслѣдникъ австрійскаго престола, эрцгерцогъ Францъ… Значеніе этой государственной тайны, отъ которой можетъ зависѣть благополучіе королевской семьи, вѣроятно, не мало поразило его высочество.
"У императора Леопольда имѣются въ распоряженіи лишь ничтожныя средства. Вмѣшательство за короля Франціи не можетъ входить въ его виды. А, кромѣ того, къ огорченію его сына, вліяніе маршала де-Ласси, самаго близкаго совѣтника императора, противъ насъ и парализируетъ ту небольшую долю доброй воли его принципала по отношенію къ намъ, даже если бы эта добрая воля и существовала.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
"А потомъ ничто такъ не противно эрцгерцогу, какъ вмѣшательство де-Ласси въ дѣла, которыя его высочество считаетъ не только политическими, но и семейными.
"…И потому, быть можетъ, въ силу его рыцарскихъ взглядовъ, а можетъ быть и въ силу его пыла молодости, онъ желалъ бы, чтобы была оказана помощь королевѣ, его царственной теткѣ, унизительное положеніе которой возмущаетъ всѣхъ.
"Вотъ почему онъ, подъ предлогомъ усмиренія возстаній, принялъ во Фландріи тѣ мѣры, какія я видѣлъ. Онѣ заставляютъ меня предполагать, что эрцгерцогъ желаетъ оказать намъ серьезное содѣйствіе. Солдаты обожаютъ его. Его храбрость извѣстна въ войскахъ, съ которыми онъ ходилъ на войну противъ турокъ…
"Я долженъ замѣтить, что проектъ, который проводится его императорскимъ высочествомъ, діаметрально противуположенъ политикѣ императора, его отца, и потому неудивительны тѣ пути, которые избралъ его высочество, чтобы извѣстить о своихъ намѣреніяхъ.
"Этимъ объясняется выборъ того человѣка, котораго я ввелъ къ вамъ. Но что меня поражаетъ, это затрудненіе согласить предстоящее дѣяніе съ сопротивленіями императорскаго двора. Быть можетъ, для того, чтобы втянуть его въ это дѣло, нужно создать подобное положеніе обстоятельствъ…"
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И такъ, вотъ она тайна, которая такъ долго тяготила Анри. Послѣ перваго удивленія по поводу сообщеній, сдѣланныхъ Монтальбано, онъ увѣровалъ въ истину миссіи, которая подтверждалась несомнѣнными фактами.
А между тѣмъ, въ этомъ дѣлѣ все было такъ странно, свойства человѣка, который завязывалъ такую грандіозную интригу, такъ не соотвѣтствовали затронутымъ интересамъ, что Анри рѣшилъ быть осторожнымъ до конца. Развѣ онъ могъ, въ самомъ дѣлѣ, отвѣчать за человѣка, о которомъ онъ отзывается слѣдующимъ образомъ:
"…Человѣкъ этотъ облекаетъ все, что касается его лично, въ такую тайну, что онъ до сихъ поръ у меня подъ сомнѣніемъ. Одно несомнѣнно, что онъ храбръ, такъ какъ онъ весь испещренъ ранами, изъ которыхъ пять, шесть отъ огнестрѣльнаго оружія.
"Въ минуту нетерпѣнія, до чего я его умышленно довелъ, у него сорвалось нѣсколько словъ о его семействѣ.
"Я узналъ, что онъ принадлежитъ къ младшей линіи дома Медина-Цёли,
"Онъ воспитывался въ Италіи, былъ на Мальтѣ, гдѣ онъ совершилъ нѣсколько морскихъ поѣздокъ.
"Говоритъ, что былъ въ Гибралтарѣ и тамъ встрѣтился съ графомъ д'Артуа. Затѣмъ имѣлъ серьезное дѣло въ женскомъ монастырѣ. Инквизиція вмѣшалась въ это дѣло, такъ какъ Монтальбано вспоминаетъ объ инквизиціи съ почтительнымъ страхомъ.
"Избавившись отъ нея, онъ сдѣлался агентомъ эрцгерцога.
"Это возможно, такъ какъ 24-лѣтній принцъ повидимому не боится ни приключеній, ни авантюристовъ.
"Это, сознаюсь, странная повѣсть, не внушающая довѣрія. Но, повторяю, несмотря на оболочку, многія изъ сообщенныхъ незнакомцемъ вещей правдивы.
"Повторяю также, что если Монтальбано не будетъ полезенъ, онъ будетъ весьма опасенъ.
"Мой долгъ, слѣдовательно, остаться здѣсь и наблюдать за нимъ, вопреки всѣмъ серьезнымъ причинамъ, побуждающимъ меня къ отъѣзду.
"Будучи знакомымъ со страною, которая входитъ въ планъ дѣйствій, я, быть можетъ, могу содѣйствовать приведенію его въ исполненіе".
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Вчера еще Анри страстно стремился въ Парижъ, и вдругъ рѣшаетъ остаться въ Кобленцѣ… Чего ради?
Объясненіе этому имѣется въ его сокровенныхъ запискахъ, въ которыхъ душа его по временамъ такъ своеобразно сіяетъ.
Одной подробности въ задуманномъ предпріятіи было достаточно, чтобы смутить столь прямую душу Вирье.
Монтальбано, во время ихъ совмѣстнаго путешествія, дошелъ до того, что утверждалъ, что, благодаря его соучастникамъ въ Ней-Бризахъ, легко будетъ провести туда австрійскій гарнизонъ, чтобъ въ данное время оказать поддержку войскамъ, которыя двинутся съ бельгійскихъ границъ.
Анри зналъ, "что разъ овладѣвъ французскою мѣстностью, Австрія ее не уступитъ"… А потому, несмотря на все желаніе обезпечить благополучіе монархіи, онъ отклонялъ всѣми силами души то, что ему казалось "посягательствомъ на отечество"…
"…Тѣмъ не менѣе, я не выдалъ себя моему авантюристу", пишетъ онъ, и ограничился тѣмъ, что замѣтилъ ему, что "Ней-Бризахъ по своему положенію, находясь между Рейномъ и Иллемъ, не на пути слѣдованія войска и потому не можетъ имѣть значенія…"
Но въ душѣ онъ рѣшилъ, что не допуститъ даже поднять объ этомъ вопроса, а потому Анри отправилъ принцамъ записку, въ которой изложилъ всю опасность подобной сдѣлки.
Все менѣе и менѣе интересуясь проектомъ, который они съ презрѣніемъ называли "проектомъ испанца", принцы препроводили преспокойно записку человѣку, который занималъ при нихъ должность министра иностранныхъ дѣлъ. Его звали барономъ Флаксланденъ [69], трудно было бы найти человѣка, болѣе способнаго оцѣнить Анри.
Старый солдатъ, человѣкъ исключительной чести, свѣтлаго ума, Флаксланденъ встрѣтился съ Вирье какъ съ другомъ счастливыхъ дней. Они оба искренно подружились въ учредительномъ Собраніи, гдѣ баронъ являлся представителемъ Кольмара.
Въ настоящее время новыя причины снова связывали этихъ двухъ людей, причины довѣрія и общей вѣры, а также отчаяніе. Для нихъ являлось роковой дилеммою: предоставить короля яобинцамъ или заплатить за его благополучіе разъединеніемъ, которое рано или поздно, какъ писалъ Водрейль, привело бы Людовика XVI къ печальному положенію "Суассонскаго короля", страшная дилемма, которую для Вирье, покрайней мѣрѣ, разрѣшило одно совершенно неожиданное обстоятельство.
1 марта 1792 г. скончался императоръ австрійскій. Въ томъ положеніи, въ какомъ находилась Европа, не могло ничего случиться болѣе важнаго, важнаго именно съ французской точки зрѣніи.
Роялисты и якобинцы одинаково были ошеломлены этою смертью, которую рѣшительно нельзя было предвидѣть, такъ какъ королю было всего 45 лѣтъ.
Послѣдствія этой смерти казались всѣмъ до того серьезными, что самая смерть явилась сейчасъ же темою для самыхъ гнусныхъ обвиненій.
Но въ сущности не требовалось никакого преступленія для смерти принца, который утонченностямъ политики предпочиталъ утонченности удовольствій. Удовольствія замѣняли собою всѣ другія чувства въ этой отлетѣвшей жизни. Если Леопольдъ забывалъ про свою сестру, погибавшую по ту сторону его границъ, то потому, что онъ былъ занятъ другими женщинами въ Вѣнѣ. Извѣстно ли, что Тероань, кровавая гордыня 5 октября, была въ числѣ ихъ? [70]
Уваженіе къ эрцгерцогу, наслѣднику, уменьшалось по мѣрѣ того, какъ возрасталъ скандалъ около его отца. Но даже если бы не существовало этой причины, все-таки пришлось бы считаться съ той особой силой, которая въ каждой царственной семьѣ дѣлаетъ изъ вѣроятнаго наслѣдника противника.
Между отцемъ и сыномъ непремѣнно разразилось бы несогласіе, если бы не внезапная смерть императора.
Никогда два принца не были такъ различны. Для ихъ характеристики достаточно ихъ совершенно различнаго отношенія ихъ къ Маріи-Антуанеттѣ.
Нельзя было относиться къ королевѣ болѣе холодно, нельзя было быть болѣе антифранцузомъ, чѣмъ Леопольдъ.
Трудно быть болѣе французомъ, болѣе рыцаремъ въ своей преданности къ ней, чѣмъ Францъ.
То же самое можно было сказать и о политикѣ ихъ.
Одна являлась вдохновеніемъ маршала де-Ласси, другая вдохновеніемъ лотарингскаго аристократа, преклонявшагося передъ Маріею-Антуанеттою — котораго звали графъ де-Ламберти.
Контрастъ между политикой, только что умершей, и той, которой предстояло себя заявить, былъ слишкомъ хорошо извѣстенъ, чтобы эмигранты не сдѣлали изъ него предмета своихъ самыхъ безразсудныхъ надеждъ.
На другой день смерти императора, Кобленцъ превратился въ вбзудораженный муравейникъ. На площади, по улицамъ, въ отелѣ "Трехъ Коронъ" стоялъ гулъ отъ взрыва идей, радостныхъ рѣчей, цѣлыхъ потоковъ мнѣній, которые точно смыли всѣ прошлыя страданья и понесли на своихъ волнахъ всѣ надежды къ радостному будущему.
Увы! съ присущимъ имъ недостаткомъ мѣры, эмигранты заявляли и подтверждали такъ громко свои права, что слухъ объ этомъ дошелъ до Вѣны.
Слухъ этотъ пробудилъ въ императорѣ недовѣріе къ эмигрантамъ, и довѣріе къ совѣтникамъ отца, въ какомъ онъ отказывалъ имъ доселѣ.
Каунитцъ и Ласси пріобрѣли снова вліяніе въ совѣтѣ. И первымъ доказательствомъ почтенія къ ихъ совѣтамъ молодого императора было его согласіе пожертвовать королевою Франціи [71].
Чувствительность новаго императора, впрочемъ, была поразительно мимолетна.
Его безразличное отношеніе къ теткѣ было только началомъ такого же отношенія къ его собственной дочери, Маріи-Луизѣ, къ его зятю, Наполеону, наконецъ къ его внуку… Совершенно вѣрно говорилъ о немъ позже Меттернихъ "у императора Франца было сердце чисто государственное"…
На другой день смерти Леопольда, надъ имперіей стали носиться тѣ маленькія тучки, которыя надъ моремъ предвѣщаютъ перемѣну вѣтра, а надъ государствомъ новую политику.
Такая маленькая тучка надъ Кобленцомъ принесла съ собою отрѣшеніе отъ переговоровъ, которые Вирье удалось довести до тихой пристани.
Для новаго императора, для короля Венгріи, какъ его тогда звали, интрига, затѣянная, быть можетъ, болѣе для того, чтобы явиться противникомъ отца, чѣмъ ради спасенія Франціи, потерялась въ общей политикѣ.
Съ другой стороны, принцы не нуждались ни въ чьемъ содѣйствіи для своихъ отношеній со вчерашнимъ союзникомъ, сегодня возсѣдавшимъ на тронѣ.
Одинъ среди столькихъ дѣйствующихъ лицъ, замѣшанныхъ въ этомъ таинственномъ дѣлѣ, несчастный Вирье не зналъ, что дѣлать.
Что касается Монтальбано, для него счастье было отнынѣ въ Вѣнѣ. И онъ бѣжалъ за нимъ по слѣдамъ. Убѣжденный, что оно призываетъ его въ повѣренные императора, такъ какъ онъ былъ до этого повѣреннымъ наслѣдника, онъ спѣшилъ къ столь высокому назначенію.
Для того, чтобы до него добраться, онъ торжественно сѣлъ въ кабріолетъ виконта де-Вирье-Бовуаръ, прихвативъ съ собою послѣдніе золотые несчастнаго Анри.
Для Анри ни раззореніе, ни то, что онъ попалъ въ смѣшное положеніе, было не важно. Съ самой минуты отъѣзда изъ Парижа, онъ предвидѣлъ неудачу и заранѣе былъ готовъ на несочувствіе тѣхъ, для кого онъ хлопоталъ.
"…Пускай, если нужно, вся отвѣтственность этого случая падетъ на меня и на Жилліе, — писалъ онъ въ то время, какъ принцы заставляли его томиться въ ожиданіи на чердакѣ. — Не все ли равно, что насъ сочтутъ за легковѣрныхъ людей или за дураковъ? Мы желали только дать возможность принцамъ выяснить это дѣло. Пускай насъ не признаютъ, если это можетъ принести пользу. Мы на это давно готовы".
Но какъ сообщить принцессѣ Елизаветѣ о странномъ исходѣ предпріятія?
Слѣдовало ли отнять у принцессы всякую дальнѣйшую надежду или ждать изъ Вѣны новаго указанія, какъ дѣйствовать дальше?
Предчувствія Флаксландена по этому поводу были весьма неутѣшительны.
"Сомнѣваюсь, — писалъ онъ Вирье, — чтобы у преемника были еще тѣ намѣренія, которыхъ мы могли ожидать. Наши надежды съ этой стороны могутъ также исчезнуть, какъ исчезъ нашъ авантюристъ.
"Во всякомъ случаѣ нашъ заговоръ конченъ. Теперь мы можемъ дѣйствовать въ открытую съ его высочествомъ королемъ Венгріи.
"Но ваша роль, любезный графъ, тѣмъ не менѣе, не окончена. Принцы требуютъ отъ васъ другихъ услугъ. Они желаютъ, чтобы вы отправились въ Туринъ и чтобы вы представили тамъ вашъ проектъ военной организаціи, который вы выработали для южныхъ провинцій…"
Прибытіе въ Кобленцъ аббата Клода Аллье дѣйствительно заставило принцевъ и ихъ совѣтчиковъ обратить вниманіе на планъ, предложенный Salon franèais и уже почти забытый.
Съ первой же аудіенціи, доблестный организаторъ лагеря, де-Жаллезъ, заявилъ, что готовъ присоединиться въ своихъ попыткахъ съ попыткамъ провинцій Ліонне, Дофине, дю-Форезъ. Увы! на этотъ разъ дѣло шло не о препровожденіи короля въ Ліонъ, но о послѣдней запрудѣ, которую можно было противупоставить все захватывающей революціи.
Вирье слишкомъ хорошо зналъ эти провинціи и былъ такъ близко заинтересованъ проевтами, которые собирались воскресить, что Флаксланденъ не могъ не свести его съ аббатомъ Алліе.
Долго длились совѣщанія, о результатѣ которыхъ упоминается Анри въ одной запискѣ.
Военные вопросы, финансовые, разсматриваются въ ней въ мельчайшихъ подробностяхъ, и изъ его замѣтокъ видно, что съ нѣсколькими сотнями тысячъ франновъ, при поддержкѣ правильнаго войска, можно было выступить въ походъ.
Правильное войско было указано — это была армія его величества короля Сардинскаго.
"…Поѣзжайте же какъ можно скорѣе, любезный графъ, — писалъ Флаксланденъ Анри, увѣдомляя его, что выводы его записки приняты принцами. — Мнѣ поручено просить у вашей преданности еще этой жертвы. Изъ нашихъ послѣднихъ разговоровъ вы знаете, чего слѣдуетъ добиваться въ Туринѣ".
Анри покорился. Но въ его отвѣтѣ было столько же смиренія, сколько и отчаянія.
"Ваше требованіе повергло меня въ большое затрудненіе, — писалъ онъ Флаксландену. — Мое повиновеніе принцамъ обязываетъ меня не останавливаться ни передъ чѣмъ — я долженъ рѣшиться на эту поѣздку, чего бы мнѣ это ни стоило — разъ они этого требуютъ… Я отправлюсь въ путь, вспоминая вѣрнаго Зопира…"
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Зопиръ отправился въ вѣчность безъ ушей и безъ носу… Судьба его весьма печальна. Но развѣ она печальнѣе судьбы Вирье?
У Вирье не было больше ни силъ, ни денегъ.
Онъ покидалъ Кобленцъ убитый разочарованіемъ, замученный страданіемъ. И вотъ онъ отправляется отстаивать интересы короля въ то самое время, какъ Людовикъ XVI утверждаетъ декретъ, въ силу котораго всѣ имѣнія эмигрантовъ секвеструются.
Анри былъ теперь эмигрантомъ за то, что такъ безполезно потратилъ время въ Германіи.
9 февраля, въ день голосованія этого декрета въ Собраніи, Вирье дрожалъ въ Кобленцѣ въ своемъ чердакѣ.
30 марта, въ тотъ день, когда король утвердилъ декретъ, онъ отправился въ Туринъ.
Полное раззореніе, непоправимое — вотъ вѣсть, какую онъ привезетъ женѣ, проѣзжая Савойю по пути къ Альпамъ.
Хотя его очень торопили отъѣздомъ въ Туринъ, но Анри рѣшилъ, что потерялъ столько часовъ ради службы королю, что можетъ потерять нѣсколько часовъ для свиданія съ женою и съ дѣтьми.
"Нигдѣ не останавливаясь, онъ доѣхалъ до Женевы, а черезъ 8 дней послѣ своего отъѣзда изъ Кобленца, онъ прибылъ съ своей теткѣ, баронессѣ де-Блоне и свидѣлся наконецъ съ своей семьей. Несчастье наконецъ сжалилось надъ близкими его сердцу болѣе чѣмъ надъ нимъ самимъ.
По словамъ его дочери, Анри такъ измѣнился, что его было трудно узнать. Онъ былъ страшно худъ. Онъ дрожалъ въ лихорадкѣ, и когда эта лихорадка, которая нѣсколько оживляла его лицо, спадала, страшная блѣдность разливалась по лицу его, недавно еще столь молодому. Анри было едва 39 лѣтъ.
Вотъ разсказъ m-lle де-Вирье.
"…Несмотря на всю радость свиданья съ отцемъ, — пишетъ она, — его здоровье, его грусть внушали намъ серьезныя опасенія… Напрасно старался онъ насъ успокоить, казаться веселымъ…
"Было ясно, что его угнетала печальная участь, которая насъ ожидала въ будущемъ. Но у насъ были и еще другія заботы. Было извѣстно, что прибылъ агентъ принцевъ. Отецъ только чудомъ спасся отъ шпіоновъ, которыхъ подсылала къ намъ Женевская республика. Это чудо сотворила, вѣроятно, болѣзнь отца, благодаря которой онъ почти не выходилъ изъ дому".
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Если правда, что приходится платиться за свои качества, какимъ разореніемъ для Анри явилась его преданность. По распоряженію барона де-Флаксландена ему скоро пришлось покинуть тихую семейную жизнь, чтобы снова окунуться во всѣ ужасы безъисходной политики.
Будетъ ли онъ счастливѣе въ Туринѣ, чѣмъ былъ въ Кобленцѣ? Онъ не смѣлъ надѣяться.
Его вѣрительныя грамоты были убѣдительны. Его кузенъ, баронъ де-Блоне, который, сопровождая его, могъ раскрыть ему повсюду двери, ибо въ то время въ Туринѣ савоярская вѣрность была еще настоящимъ талисманомъ!
Наконецъ маркизъ де-Серентъ, бывшій гувернеръ дѣтей графа д'Артуа, который переписывался изъ Турина съ барономъ Флаксланденомъ, долженъ былъ обезпечить инкогнито "графу Монклару".
Это первое изъ выдуманныхъ именъ, подъ которымъ отнынѣ Вирье было суждено существовать…
Изъ замѣтокъ, оставленныхъ m-lle де-Вирье, видно, что отецъ ея имѣлъ нѣсколько аудіенцій у короля Сардинскаго.
Анри нашелъ его весьма озлобленнымъ противъ его зятей и ихъ свиты…
"…Эти люди только портятъ нашихъ людей, — безпрестанно повторялъ Викторъ Амедей III, — что касается организацій, которыя мои зятья предпринимаютъ, они могутъ заниматься ими, только не здѣсь…"
Не утѣшительны были подобныя рѣчи. Но онѣ усложнялись еще политическими соображеніями, которыми сопровождалъ ихъ сардинскій министръ, баронъ Отвилль.
По его мнѣнію, "его властелинъ былъ слишкомъ слабъ, чтобы взять на себя какую нибудь иниціативу и подвергнулъ бы себя самымъ ужаснымъ опасностямъ, если бы вздумалъ обойтись безъ опоры всѣхъ великихъ державъ".
Но было легко замѣтить въ основаніи этой выжидающей политики закваску затаенной злобы, необъяснимой въ особенности для Анри, если бы одинъ любопытный документъ не выяснилъ причины ея.
Этотъ документъ ничто иное, какъ дневникъ герцога Женевскаго, сдѣлавшагося впослѣдствіи королемъ Карломъ-Феликсомъ. Изъ него видно, что между графомъ д'Артуа и его женою существовало несогласіе.
"Она не хочетъ жить иначе, какъ со спущенными занавѣсами; она говоритъ о своемъ удаленіи въ монастырь… Надо, чтобы кардиналъ вмѣшался, чтобы не произошло разрыва между нею и мужемъ, который можетъ быть объясненъ только его легкомысленнымъ поведеніемъ въ Туринѣ".
Понятно, что эти неудовольствія, которыя заставили нѣсколько мѣсяцевъ назадъ короля Сардинскаго просить своего зятя покинуть Туринъ, въ настоящее время не способствовали успѣху миссіи Вирье.
Послѣ третьей аудіенціи, онъ могъ считать свое дѣло проиграннымъ. Если бы даже это было не такъ, то война, объявленная Австріи въ апрѣлѣ 1792 г. Людовикомъ XVI, положила бы ему конецъ.
Союзъ Австріи съ Сардиніею въ пользу несчастнаго короля подразумѣвался въ предпринятыхъ переговорахъ.
Слѣдовательно, не оставалось болѣе ничего предпринимать, и письмо, которымъ баронъ Флаксланденъ оповѣщалъ Вирье объ окончаніи его миссіи, кончалось слѣдующею фразою:
….Понятно, любезный графъ, что обстоятельства отняли всякое значеніе у нашей интриги"…
Интрига — вотъ слово, за которое Анри отдалъ здоровье, средства, которое сдѣлало изъ него изгнанника.
Подавленный этимъ словомъ, онъ вернулся въ Парижъ, чтобы дать отчетъ въ своихъ дѣйствіяхъ принцессѣ Елизаветѣ.
Но что значили всѣ пережитыя имъ печали сравнительно съ тѣми, какія ему пришлось увидѣть! Принцесса какъ разъ была занята роковыми переговорами, которые предшествовали 10 августа и про которые можно сказать, что они были послѣдними спазмами монархіи [72].
Всѣ приверженцы конституціи, которые не могли войти въ составъ новаго Собранія, соединились около короля не для того, чтобы отстоять престолъ, но чтобы спасти ему жизнь.
Анри встрѣтился здѣсь съ Малуэ, съ Клермонъ-Тоннерръ, съ Лалли, съ Ла-Туръ дю-Пэнъ, а также съ Жилліе, который съ особенною горячностью относился къ этой благородной задачѣ.
Анри нашелъ Людовика XVI еще болѣе нерѣшительнымъ. Его политика безъ всякаго компаса разбивала всѣ попытки, всѣ наилучшимъ образомъ комбинированные проекты.
А затѣмъ, увы! даже и отъ той надежды, какую Анри, Жилліе и ихъ друзья возлагали на принцессу Елизавету, пришлось отрѣшиться. Принцесса также, какъ и братъ, совершенно растерялась отъ цѣлаго ряда неудачъ во внутреннихъ дѣлахъ, которыя усложнялись еще печальными извѣстіями изъ-за границы, привезееными Анри.
Обманутая, сбитая съ толку столькими разочарованіями, несчастная принцесса вступала въ сдѣлки съ предмѣстьями Парижа.
Падая все ниже, монархія вступила въ сношеніе съ Дантономъ [73].
Напрасно старался Жилліе убѣдить принцессу Елизавету, что около нея есть другіе вѣрные люди, которые имѣютъ больше правъ на ея довѣріе…
Напрасно приносилъ онъ ей планы къ побѣгу, которые онъ и его друзья неутомимо изобрѣтали — они отвергались такъ же, какъ и послѣдній планъ — увы! — который отстранилъ Людовикъ XVI, когда Малуэ предлагалъ ему бѣжать въ Руанъ, гдѣ командовалъ Ліанкуръ.
"Ахъ! я думаю какъ Малуэ, его планъ я бы предпочла всему остальному, — отвѣтила принцесса;- но мы связаны другими мѣрами и поневолѣ приходится ждать"…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Покуда ждали, крестьяне въ Жаллезъ не ждали.
Въ ночь съ 8 на 9 поля, Алліе, обманутый ложными надеждами изъ Кобленца, велѣлъ бить въ набатъ во всѣ колокола Виваре.
Безъ всякой поддержки внутри, безъ помощи изъ-за границы, возстаніе было подавлено…
Нѣкоторые изъ стоявшихъ во главѣ, спасшихся отъ смерти, бѣжали въ Ліонъ. Тамъ они должны были съ Анри испробовать послѣднюю попытку, попытку столь же безполезную, какъ и всѣ предъидущія.
Со всѣхъ сторонъ вокругъ престола проваливалась почва, раскрывалась пропасть, въ которой 10 августа 1792 г. ему предстояло погибнуть окончательно.
Письмо отъ 23 февраля 1792 г.
Слѣдующія за этимъ страницы озаглавлены: "Записка, поданная принцамъ въ Кобленцѣ".
Генералъ баронъ Флаксланденъ былъ командированъ Людовикомъ XVI къ нѣмецкимъ дворамъ съ самаго начала революціи. Онъ продолжалъ пользоваться довѣріемъ Людовика XVIII послѣ смерти Людовика XVI и исполнялъ при немъ обязанности, которыя соотвѣтствовали позже обязанностямъ начальника военнаго кабинета.
Тероань де-Меривуръ род. въ Литтихѣ, куда она занесла свои революціонерные взгляды послѣ 5 октября. Арестованная и заключенная въ тюрьму въ Куфштейнѣ по приказанію императора Леопольда, который посѣтилъ ее, нашелъ ее очень хорошенькой и приказалъ возвратить ей свободу.
Безъ сомнѣнія, заявленія, которыя Дюмурье, назначенный 15 марта министромъ иностранныхъ дѣлъ, передавалъ немедленно новому имаератору, способствовали его отрѣшенію отъ добрыхъ намѣреній:"…Если онъ (императоръ) будетъ содѣйствовать преступному остервенѣнію эмигрантовъ, которые разрываютъ отцовское сердце короля, для него не воспослѣдуетъ изъ этого ничего, кромѣ той же слабости и того же истощенія, до котораго онъ довелъ бы и Францію…"Можетъ ли онъ взять на себя защиту мятежниковъ? И такой примѣръ не былъ ли бы опасенъ для него самого? Вотъ въ чемъ вы должны хорошенько убѣдить новаго императора…" (Указанія, данныя маркизу де-Ноаль, посланнику въ Вѣнѣ, въ мартѣ 1792. См. Фейлье де-Коншъ. Неизданные документы, т. V, стр. 333).
Принцесса Елизавета сказала Монморенъ, что бунта, назначеннаго на 10 августа, не будетъ, такъ какъ Сантерръ и Нетіонъ, получивъ 750 тысячъ франковъ, взялись не допустить его. (Мемуары Маіуэ, т. II, стр. 161).
За нѣсколько дней до 10 августа королева передала Дантону, черезъ Ла-Порта, 50 тысячъ экю.