Но если инспектор Флинт летал как на крыльях, инспектор Роджер ходил сам не свой. После происшествия на Нотт-роуд поведение Уилта предстало в ином свете.
— Неспроста он долбанул полицейскую машину, — втолковывал Роджер сержанту Ранку. — Почуял, скотина, что мы у него на хвосте. Знаете, зачем он лезет на рожон?
— Без понятия, — сказал сержант. Ему гораздо лучше работалось вечерами, а в час ночи он соображал туго.
— На арест набивается. Если арестовать его сейчас, мы не сможем предъявить никаких улик.
— Ему-то какая польза?
— Это повод поднять крик о притеснениях да о нарушении гражданских прав, будь они неладны.
— Странные у него замашки.
— А послать жену за наркотой в тот самый день, когда девчонка умерла от такой же дряни, — это не странно?
— Да уж, чуднее некуда, — признался Ранк. — Обычный преступник сидел бы тише воды ниже травы.
Роджер злобно ухмыльнулся:
— То-то и оно, что мы связались с необычным преступником. Я все время об этом твержу. Уилт такая лиса, что еще поискать.
— Уж будто, — усомнился сержант Ранк. — Знает, что мы следим за его женой, и посылает ее за бутылкой наркоты? Лисе такая глупость в голову не придет, разве что ослу.
Роджер печально покачал головой. Когда же наконец сержант научится постигать тайные помыслы преступников?
— Предположим, в бутылке вовсе не наркотик. Что тогда? — спросил он.
Сержант Ранк стряхнул дремоту и попытался собраться с мыслями.
— Тогда она понапрасну гоняла в Силтон — вот и все.
— Нет, не все. Они затеяли эту поездку, чтобы направить нас по ложному следу. Обычная уловка Уилта. Почитайте его досье. Взять хотя бы историю с надувной куклой. Провели старика Флинта как мальчишку. Почему? Потому что Флинт, голова два уха, поспешил сцапать Уилта, хотя улик только и было что надувная кукла в одежде миссис Уилт под кучей цемента. А где, спрашивается, пропадала всю неделю сама миссис Уилт? Плавала на яхте с парочкой американских хипарей, одуревших от наркотиков. И Флинт, вместо того чтобы взять их и расспросить, чем они занимались на берегу, отпускает их на все четыре стороны. Ведь ясно как божий день, что они тайком провозили наркоту, а Уилт со своей куклой тем временем полиции глаза отводил. Тот еще прохиндей.
— Складно у вас получается, — согласился Ранк. — Но с чего вы взяли, что нынче он ведет ту же игру?
— Так ведь горбатый.
— Кто горбатый?
— В смысле, горбатого могила исправит.
— Ах, вот вы про что, — сказал сержант. В час ночи инспектор мог бы и не говорить загадками.
— Но теперь Уилт не на того напал, — продолжал инспектор, все больше убеждаясь в своей правоте. — С Флинта чего взять — старая школа, вчерашний день. Со мной этот номер не пройдет.
— Точно. Вы его не прозеваете. Кстати, о зевоте. Можно мне пойти…
— На Оукхерст-авеню, — решительно сказал Роджер. — Вот куда вы отправитесь. Надо установить в машине пройдохи Уилта микрофоны. Хватит нам ходить за ним хвостом. Теперь дело за электроникой.
— Вот еще! — возмутился Ранк. — Делать мне нечего — соваться в машину Уилта. У меня жена и трое детей, и…
— Что вы несете? При чем тут ваша семья? Я же объясняю: Уилты сейчас спят, вы пойдете к ним…
— Спят! У него калитка — и то под напряжением. Неужели вы думаете, он тачку к сети не подключил? На фига мне связываться с этим маньяком? Не хочу я предстать перед Всевышним в виде головешки. Даже не уговаривайте.
Роджер стоял на своем:
— Мы сперва проверим, — пообещал он.
— Как? — Ранк встрепенулся, сна как не бывало. — Пошлем сыскную собаку пописать на машину и посмотрим, не шарахнет ли ей в пипку тридцать две тысячи вольт? Хороши шуточки.
— Это не шуточки. Это приказ, — отрезал Роджер. — Живо собирайте оборудование.
Через полчаса сержант в резиновых перчатках и резиновых сапогах дрожащими руками открывал дверь машины Уилта. Предварительно он четыре раза обошел машину, убедился, что никакие провода от дома к ней не тянутся, и заземлил ее медным стержнем. Несмотря на все меры предосторожности, он так и ждал подвоха и очень удивился, когда машина не взорвалась.
— Готово, — шепнул он подошедшему инспектору. — Куда пристроить магнитофон?
— Где-нибудь поближе, чтобы легче было достать пленку, — прошептал Роджер.
Ранк провел рукой под щитком управления, нащупывая подходящее место.
— Чего мудрить? Суньте под сиденье, — распорядился Роджер.
— Как скажете. — Ранк запихнул магнитофон между пружинами. Скорее бы выбраться из проклятой машины. — А передатчики куда?
— Один в багажник, а другой…
— Другой? — удивился Ранк. — Ну, тогда вам придется зарегистрировать их как радиостанцию. И один-то действует в радиусе пяти миль.
— Кашу маслом не испортишь. Если Уилт обнаружит один, то не станет искать второй.
— Если не отдаст машину в ремонт, никто не обнаружит.
— Пристройте там, куда обычно не лазят. Наконец после долгих препирательств сержант с помощью магнита приладил один передатчик в уголке багажника. Когда он растянулся под машиной, высматривая, куда бы приткнуть второй, в спальне Уилтов вспыхнул свет. Инспектор мигом нырнул под машину и притаился рядом с сержантом.
— Говорил я, что сукин сын непременно подлянку устроит, — надрывно прошептал Ранк. — Вот влипли.
Рождер молчал. Уткнувшись в заляпанный машинным маслом, воняющий кошками гудрон, инспектор лишился дара речи.
Когда Уилт понял, что его разбудило, у него тоже отнялся язык. Накануне он добросовестно выхлестал шесть бутылок пива, и хотя вкус был мерзопакостный, зато голова затуманилась. Ночью любовное пойло доктора Корее начало действовать. Уилт проснулся с таким чувством, будто ему в причинное место пробрался целый батальон муравьев и деловито прокладывает себе путь вглубь. А может, кто-то из близняшек сдуру сунул туда электрическую зубную щетку? Не похоже. Это жуткое ощущение вообще ни на что не похоже. Уилт включил ночник, откинул одеяло, чтобы взглянуть, что происходит, и уставился на широкое красное полотнище, которое на поверку оказалось трусиками Евы. Ева в красных трусиках? Или она тоже вся горит?
Уилт выкарабкался из постели, не развязывая пояса, кое-как стянул пижамные брюки и повернул поудобнее лампу, чтобы проверить, что за беда стряслась с его окаянным шелопутом (Уилт позволял своему члену в некотором смысле жить самостоятельной жизнью — вернее, не считал себя в ответе за его поведение). С виду Уилтов постреленок был цел и невредим, но только с виду: Уилт испытывал невообразимые мучения. Может быть, у Евы найдется какой-нибудь кольдкрем…
Он заковылял к туалетному столику Евы и стал перебирать баночки. Куда она задевала кольдкрем, черт бы ее драл? В конце концов он остановился на увлажняющем лосьоне. Наверно, поможет.
Но лосьон не помог. Уилт перепачкался с ног до головы, измазал подушку, однако жжение все усиливалось. И что толку мазать сверху, если жжет внутри? Оказывается, батальон муравьев прорывался не внутрь, а наружу. Совсем потеряв голову, Уилт уже собрался шугануть их аэрозолем против насекомых, до вовремя опомнился. Еще неизвестно, какую шутку сыграет инсектицид с его мочевым пузырем, тем более тот полным-полнехонек. Может, если помочиться… Все еще сжимая в руке баночку с лосьоном, Уилт добрался до туалета.
— Что за недоносок назвал это «облегчаться»? — прошептал он, выполнив свое намерение. Уилт испытал только душевное облегчение — оттого, что мочился не кровью и не обнаружил в унитазе муравьев. Телесные же муки, напротив, усилились.
— Как пить дать, загорится, — шепнул Уилт. Еще немного — и он кинулся бы тушить пожар при помощи ручного душа, но тут его осенило. Если наружное применение лосьона ни черта не дает, следует смазать изнутри. Но как? На глаза ему попался тюбик зубной пасты. Вот то, что надо. Э, нет. Только не зубной пастой. Ну неужели трудно выпускать увлажняющий лосьон в тюбиках?
Уилт заглянул в аптечку. Старые бритвенные лезвия, пузырьки с аспирином, микстура от кашля. Ничего такого, что можно впрыснуть внутрь. Разве что тюбик с какой-то дрянью для удаления волос.
— Ну уж дудки, — проворчал Уилт. Однажды он по ошибке уже почистил зубы этой пакостью. — Ну его к черту, этот дефолиант.
Одно спасение — лосьон. А спасаться надо немедленно. Охваченный новым приступом отчаяния, Уилт взял баночку с лосьоном, проковылял на кухню и принялся рыться в шкафчике под мойкой. Наконец он нашел то, что искал…
Ева сквозь сон почувствовала, что спина отчего-то замерзла. Так, немного: терпеть можно, а просыпаться неохота. Когда Ева все-таки открыла глаза, в спальне горел свет и она лежала в постели одна. Вот почему спине холодно. Уилт скинул одеяло и ушел. В уборную, наверно. Ева подтянула одеяло и стала дожидаться мужа. Может, он не прочь заняться любовью. Ведь он выпил две бутылки пива с любовным снадобьем. Ева и красные трусики надела. А ночь — самое время для любви: близняшки спят. Не то что утром в воскресенье. Тогда приходится вставать и запираться от девочек. Но и это не всегда помогало. Ева никогда не забудет, как в одно прекрасное утро они с Генри совсем уж было кончали и вдруг запахло дымом и детские голоса на все лады завопили: «Пожар! Пожар!» Ева и Генри скатились с кровати, не одевшись выскочили в коридор и увидели, что девочки жгут газету в кастрюле для варенья. Тут уж Ева сразу согласилась с мужем, что девчонок следует хорошенько выдрать. Легко сказать. Генри и шагу ступить не успел, а они уже пулей вылетели из дома. Не мог же Генри голышом носиться за ними по улице. Нет, что ни говори, а ночью заниматься любовью приятнее. Ева прикидывала, не лучше ли будет снять трусики прямо сейчас, но тут снизу донесся такой грохот, что Ева о трусиках и думать забыла.
Она сорвалась с постели, накинула халат и поспешила вниз. В следующее мгновение всякие мысли о любви вылетели у нее из головы.
Уилт стоял посреди кухни. В одной руке он держал собственный член, в другой — кулинарный шприц. Предметы эти были друг к другу пристыкованы.
Ева остолбенела.
— Что это еще за новости? — наконец выговорила она.
Уилт повернулся к ней. Лицо его пылало.
— Новости? — переспросил он. Только сейчас он сообразил, что его действия можно истолковать по-разному, в том числе и в дурную сторону.
— Да, новости.
Уилт взглянул на шприц.
— Понимаешь…
Но Ева перебила его:
— Это же мой кулинарный шприц!
— Я знаю. А это мой Джон Томас.
Ева посмотрела и на то и на другое с одинаковым отвращением. Чтобы она еще когда-нибудь взяла этот шприц покрывать торт глазурью? Да ни за что на свете! А что касается Уилтова Джона Томаса, как она вообще могла с вожделением думать об этой мерзости?
— А это, к твоему сведению, — продолжал Уилт, — твой увлажняющий лосьон. Вон там, на полу.
Ева уставилась на баночку. Всякое случалось в доме 45 по Оукхерст-авеню, но чтобы вдруг в кухне ни с того ни с сего сошлись кулинарный шприц и Уилтов половой член («сошлись» — самое точное слово) да еще на полу оказалась баночка увлажняющего лосьона — такого прежде не бывало. Ева опустилась на табуретку.
— И еще, к твоему сведению…
— Замолчи! — не выдержала Ева. — И слышать не хочу!
Уилт обжег ее ненавидящим взглядом.
— А я не хочу мучиться, — окрысился он. — Думаешь, я для плезира в три часа ночи угощаю свой шершавый лосьоном, которым ты мажешь физиономию?
— Зачем тогда ты это делаешь? — Еве и самой чуть не стало плохо.
— Затем, что мне кажется, будто какой-то садист начинил мой водопроводик перцем, вот зачем.
— Перцем?
— Или смесью толченого стекла и чеснока. Добавь маленько кприта — и поймешь, что за смесь. Вернее, что за боль. Сил никаких нет. Так что я, с твоего позволения…
Уилт снова взял шприц наизготовку, но Ева остановила его:
— Должно же быть противоядие. Я позвоню доктору Корее.
Уилт выпучил глаза:
— Что?
— Говорю, я позвоню:..
— Слышал уже. Ты хочешь позвонить этой гадюке, которая разводит лекарственные травы и перелицовывает людей. Я спрашиваю: зачем?
Ева в отчаянии озирала кухню. Но ни кухонный комбайн, ни кастрюльки над плитой, ни тем более карта произрастания лекарственных трав не могли ей помочь. Злодейка Корее отравила Генри, и всему виной Ева, которая пошла на поводу у Мэвис. Но времени на размышление на оставалось: глаза Генри наливались кровью.
— Просто я подумала, что тебе надо обратиться к врачу. Может, это серьезно.
— «Может»? — заорал Уилт. Он уже подозревал самое худшее. — Это серьезно без всяких «может», так что изволь объяснить, почему…
Ева перешла в наступление:
— Ну, знаешь ли, нечего было пить столько пива.
— Пива? Ах ты дрянь! — взвыл Уилт. — То-то я чувствую, с пивом неладно!
Он бросился на жену. Увернувшись от шприца, Ева обежала стол и крикнула:
— Я просто… На ее счастье, в кухню заглянули близняшки.
— А почему у папочки все гениталии в креме? — спросила Эммелина.
Уилт застыл как вкопанный и воззрился на детские рожицы в дверях. Близняшки умели отмочить такое, что у отца глаза на лоб лезли. Это же надо — проворковать «папочка», да еще таким тоном, и тут же брякнуть точный анатомический термин! Эммелина явно хотела его огорошить. И зачем обращаться не поймешь к кому? Могла бы напрямик спросить у отца.
Воспользовавшись замешательством мужа, Ева решила перевести разговор в другое русло.
— Вас это не касается, — сказала она близняшкам и театрально заслонила собой Уилта. — Папочка не совсем здоров, и…
— Вот-вот, — взъярился Уилт. — Давай, вали все на меня!
— Я на тебя не валю, — через плечо бросила Ева. — Это потому, что…
— Потому, что ты испакостила пиво ядохимикатами и чуть меня не отравила. Да как у тебя язык поворачивается говорить, что я не совсем здоров? Хорошенькое дело — «не совсем здоров»! Да я…
Уилт не договорил, потому что Геймеры принялись барабанить в стенку. Взбешенный Уилт швырнул шприц в статуэтку смеющегося кавалера, которую подарила им теща, когда продала свой дом, — по словам Евы, статуэтка напоминала ей про ее счастливое детство в этом доме.
Ева прогнала близняшек спать и снова спустилась в кухню. Уилт отхаживал пострадавший орган льдом из холодильника.
— Тебе действительно надо показаться врачу, — сказала Ева.
— Мне надо было показаться врачу, когда я вздумал на тебе жениться. Сознавайся, что ты мне в пиво набуровила?
Ева понурилась.
— Я просто хотела, чтобы у нас была полноценная семейная жизнь, а Мэвис Моттрем сказала…
— Придушу стерву!
— …сказала, что доктор Корее помогла Патрику, и…
— Помогла Патрику? — Уилт на мгновение забыл про обложенный льдом член. — В последний раз, когда я его видел, ему не хватало только бюстгальтера. Говорит, бриться стал реже.
— Вот видишь. Доктор Корее дала Мэвис какое-то снадобье, чтобы остудить его пыл, я и подумала…
Ева замялась, поймав грозный взгляд мужа.
— Продолжай. Только, по-моему, слово «подумала» тут не к месту.
— …В общем, что у нее найдется средство немножко расшевелить…
— «Расшевелить»! Говори уж прямо — раскочегарить. Нечего меня шевелить. Я работал как вол, я отец четырех детей, а не сопливый щенок, свихнутый на сексе.
— Просто я подумала… то есть мне пришло в голову, что, если она сумела помочь Патрику (Уилт возмущенно фыркнул), она и нам поможет… ну, достичь счастья в интимной жизни.
— И для этого надо отравить меня шпанской мушкой. Спасибо, осчастливила. Теперь послушай меня. Если ты принимаешь меня за секс-агрегат вроде своего кухонного комбайна, если ты хочешь, чтобы я дрючил тебя пятнадцать раз в неделю, как советуют идиотские бабьи журнальчики, то ищи себе другого мужа. От меня ты этого не дождешься. Меня сегодня так скрючило, что моли бога, чтобы я вообще когда-нибудь смог с тобой перепихнуться.
— Генри!
— Пошла вон, — и Уилт заковылял вниз по лестнице, в уборную, держа перед собой мисочку со льдом. Лед, кажется, помог: боль начала утихать.
Когда шум ссоры в доме замолк, инспектор Роджер и сержант опрометью бросились по Оукхерст-авеню к своей машине. Полицейские не разобрали, почему повздорили супруги, однако сцена произошла бурная, из чего Роджер опять заключил, что Уилт всем преступникам преступник.
— Напряжение сказывается, — объяснил он сержанту. — Я не я, если через пару дней он не кликнет на помощь сообщников.
— Если меня не отпустят поспать, я тоже буду не я, — вздохнул сержант. — Ничего удивительного, что сосед хочет продать свою часть дома. Мука мученическая жить бок о бок с такой семейкой.
— Ему недолго осталось мучиться, — сказал Роджер. Упоминание о соседе навело его на мысль, что с помощью Геймера он сможет узнавать обо всем происходящем в доме. А машина Уилта превратилась в настоящую радиостанцию на колесах. Дело на мази: еще немного — и Уилта можно брать.