Сидя на кухне, Ева поглядывала на часы. Пять часов утра. Ева уже в два была на ногах и предавалась самым разнообразным чувствам. Вчера, ложась в постель, она осерчала на мужа: «Ну вот, опять зашел в пивную и надрался. Теперь пусть только пожалуется на похмелье». Она все заводилась и заводилась, но в час ночи злость сменилась тревогой. Генри никогда еще не задерживался так долго. Не случилось ли чего? Что только ни приходило ей на ум: попал в аварию, арестован за нарушение порядка в нетрезвом виде. В конце концов ей стало казаться, что в тюрьме с Генри произошло самое ужасное. Он же занимается с извергом, с убийцей Маккалемом. То-то в понедельник после урока он был сам не свой. Правда, он порядком выпил, но Еве почему-то запомнились его слова про… Нет, не в понедельник. В понедельник он вернулся, когда Ева уже спала. Значит, во вторник утром. Ну да. Он прямо места себе не находил. Батюшки, как она сразу не догадалась: Генри был напуган! Он сказал, что оставил машину на стоянке, а вечером то и дело опасливо поглядывал в окно. Машину разбил. Тогда Ева думала, что виновата его обычная расхлябанность, но теперь-то она понимает… Ева зажгла свет и встала с постели. Что же это: под самым ее носом разыгрывается какая-то кошмарная история, а она и знать ничего не знает.
Ева опять обозлилась. Генри в своем репертуаре: как что-нибудь важное, так он скрытничает. Думает, она и совсем дура. Конечно, рассуждать о книгах и вести умные разговоры с гостями она не умеет, зато знает толк в житейских делах. Вон хоть близняшки: кто скажет, что Ева пристроила их в плохую школу?
Так прошла ночь. Ева сидела на кухне, беспрестанно пила чай, нервничала, злилась, ломала голову, кому звонить, а потом решила не звонить никуда. Ни к чему раздражать людей звонками среди ночи. Может, дело выеденного яйца не стоит: машина сломалась или заехал к Брейнтри, выпил и побоялся, что полиция задержит, а он за рулем пьяный. Тогда правильно сделал, что остался. В таком случае она может спокойно ложиться спать…
Но, несмотря на этот сумбур мыслей и чувств, на душе у Евы все время кошки скребли. Какая же она была дура. что послушала Мэвис и связалась с доктором Корее. Что Мэвис вообще понимает в сексе? Она же не говорит, как они там с Патриком в постели. Еве, правда, и в голову не приходило спросить, да Мэвис и не расскажет. Она только жалуется, что у Патрика вечно амуры на стороне. А может, Мэвис сама виновата. Может, она фригидна, или не слишком чистоплотна, или все время норовит подчинить Патрика своей воле, или ей не хватает женственности. Да мало ли что. Это же еще не повод, чтобы пичкать мужа — как их? — стероидами или гормонами и превращать его в сонного толстунчика — такого и мужчиной не назовешь, — который все вечера напролет пялится в телевизор и не справляется на работе. А Генри, в общем-то, не такой уж плохой муж. Рассеянный только: делает что-нибудь, а мысли витают бог знает где. Вон в воскресенье чистит картошку к обеду и вдруг заявляет: «По сравнению с нашим викарием, Полоний был просто великий мыслитель». С чего это он брякнул? Ведь два воскресенья подряд не был в церкви. Ева спросила, кто такой Полоний; оказывается, просто-напросто герой какой-то пьесы.
Да, Генри действительно не от мира сего. Но Ева и не требует от него житейской сметки. И все-таки у них случаются нелады, особенно из-за близняшек. Почему Генри никак не хочет признать, что у девочек необычные способности? Нет, насчет необычных способностей он согласен, но имеет в виду не те способности. И к чему он обозвал их «птицами одного помета»? А то и похлеще прозвища выдумает. Или эта гадкая история с кулинарным шприцем. Неизвестно, как после нее девочки станут относиться к мужчинам. В том-то и беда, что Генри какой-то бесчувственный.
Ева встала из-за стола и, чтобы развеяться, принялась наводить порядок в кладовке. В половине седьмого в кухню спустилась Эммелина в пижаме и помешала ее занятию.
— Что это ты делаешь? — спросила она, как будто сама не видит.
Ева, не чуя подвоха, отрезала:
— По-моему, и так понятно. Чего ты пристаешь с глупыми вопросами?
— А вот Эйнштейн сомневался в самом очевидном, — по своему обыкновению, Эммелина завела разговор о том, в чем Ева не разбиралась и потому не могла возражать.
— В чем сомневался?
— Что кратчайший путь между двумя точками — прямая.
— Разве не так? — Ева сняла банку мармелада с полки, где стояли банки с сардинами и тунцом, и поставила в отделение для варенья.
— Конечно, не так. Это же всем известно. Кратчайший путь — кривая. А где папа?
— Я не понимаю, как это… Что значит «где папа»? — неожиданный скачок с заоблачных высот к повседневности озадачил Еву.
— Я просто спросила, где он. Его нет?
— Нет, — Ева разрывалась между желанием задать дочери взбучку и необходимостью хранить невозмутимый вид.
— А куда он ушел?
— Никуда, — Ева поставила мармелад обратно на полку с сардинами, а то жестяная банка плохо смотрится вместе со стеклянными. — Папа заночевал у Брейнтри.
— Наверно, опять напился. Он алкоголик, да?
Ева так сжала банку кофе, что та чуть не треснула.
— Не смей так говорить об отце! Ну, выпьет стаканчик после работы, чего тут особенного? У многих такая привычка. А обзывать отца я тебе запрещаю.
— Ты и сама его обзываешь. Ты сказала, что он…
— Неважно, что я сказала. Тогда было другое дело.
— Нет, не другое. Ты тогда сказала, что он алкоголик. Что, мне спросить нельзя? Ты сама нам велишь…
— Сейчас же убирайся в свою комнату. И чтобы я больше от тебя таких разговоров не слышала.
Спровадив Эммелину, Ева без сил опустилась за стол. Ох уж этот Генри, не может внушить девочкам, что отца надо уважать. Еве приходится самой заниматься их воспитанием, а у Генри никакого авторитета. Ева вернулась в кладовку и снова принялась указывать банкам и коробкам свои места. Это занятие ее немного успокоило. Закончив, она разбудила девочек и велела побыстрее одеваться.
— Сегодня едем на автобусе, — объявила она за завтраком. — Машину взял папа, и…
— Не папа, а миссис Уиллоуби. — поправила Пенелопа.
— Что? — Ева пролила чай на стол.
— Машину взяла миссис Уиллоуби, — с довольным видом повторила Пенелопа.
— Миссис Уиллоуби? Вижу, вижу, Саманта, я тут разлила немного. Что ты выдумываешь. Пенни? Не могла она взять нашу машину.
— А вот и взяла, — Пенелопа так и сияла. — Мне молочник рассказывал.
— Молочник? Он что-то перепутал.
— Нет, не перепутал. Он до смерти боится Собаку Баскервилей с Оукхерст-авеню и, когда привозит молоко для Уиллоуби, оставляет у ворот. Он сказал, что наша машина там. Я проверила — точно.
— А отец в машине?
— Не-а, в ней никого нет.
Дрожащими руками Ева поставила чайник на стол и задумалась. Если Генри нет в машине…
— Папочку, наверно, съела собака, — предположила Джозефина.
— Она людей не ест, — возразила Эммелина. — Она просто вгрызается им в глотку, а трупы оставляет на пустыре в конце сада.
— Ничего подобного. Она только лает. А если ей дать телячью котлетку, становится добрая-предобрая, — сказала Саманта.
Ева насторожилась. Сперва она тоже боялась, что Генри спьяну перепутал дом и пал жертвой датского дога, но замечание Саманты пробудило новые подозрения. Ведь действие любовного пойла доктора Корее еще не кончилось…
Пенелопа словно угадала ее мысли:
— Уж если кто его и съел, то не собака, а миссис Уиллоуби. Мистер Геймер говорит, она сдвинулась на сексе. Это он миссис Геймер сказал, когда она к нему пристала: хочу да хочу. Я сама слышала.
— Чего она хотела? — Еву так поразили эти откровения, что она совсем забыла спросить девочек, куда девались котлеты из морозильника. Сейчас не до котлет.
— Чего и всегда, — поморщилась Пенелопа. — Она только про одно и думает. А мистер Геймер сказал, что она прямо как миссис Уиллоуби после смерти мужа. Что мистер Уиллоуби затрахался до смерти и мистер Геймер не желает, чтобы и с ним так случилось.
— Это неправда, — вырвалось у Евы.
— Правда, правда. Сэмми тоже слышала. Да, Сэмми?
Саманта кивнула.
— Мистер Геймер в гараже баловался онанизмом, как Пол из третьего «Б», — продолжала Пенелопа. — Знаешь, как хорошо слышно, что там делается. Ну вот. Он притащил туда кучу «плейбоев», книжки всякие, а она приходит и говорит…
— Замолчи немедленно, — Ева нашла в себе силы прервать захватывающее повествование. — Живо собирайтесь. Я схожу за машиной.
Тут она запнулась. Действительно, казалось бы, чего проще — пойти к соседнему дому и забрать свою собственную машину. Но если Генри и впрямь сидит у миссис Уиллоуби, на Еву все станут показывать пальцем. Ну ладно, пересудов и так не избежать, соседи наверняка видели «эскорт» у дома Уиллоуби.
Всякий раз, попав в щекотливое положение, Ева действовала решительно. Вот и сейчас она мигом надела пальто и выскочила из дома. Скоро она уже сидела за рулем и пыталась завести машину. Как и всегда, когда она спешила, стартер работал, но все впустую. Впрочем, не совсем впустую: на шум из дома вприпрыжку выбежал дог, а за ним вышла миссис Уиллоуби в пеньюаре. По мнению Евы, достаточно было взглянуть на этот пеньюар, чтобы безошибочно угадать в миссис Уиллоуби сексуально ненасытную вдовицу. Ева хотела объяснить, что просто забирает машину, и уже опустила стекло, но тут же подняла. Как бы там Саманта ни умилялась собакой, Ева посматривала на нее с опаской.
— Я везу девочек в школу, — объяснила она невпопад.
Дог залаял, миссис Уиллоуби что-то сказала, но Ева не расслышала. Тогда она чуть-чуть приоткрыла окно и повторила:
— Я говорю, что везу…
Минут десять дамы яростно препирались. Миссис Уиллоуби возмущалась, по какому праву Уилты ставят свою машину на подъезде к чужому дому. Ева же чуть не потребовала, чтобы миссис Уиллоуби пустила ее посмотреть, не у нее ли прячется Генри; ее остановило лишь присутствие дога. Поэтому она ограничилась тем, что осудила пеньюар миссис Уиллоуби за безнравственность, и, кипя гневом, отвезла близняшек в школу.
Ева снова осталась один на один со своей тревогой. Неужели Генри поставил машину у дома этой жуткой бабы? А если не он, то кто же? Ева съездила к Брейнтри и вернулась в совершеннейшей панике. Бетти уверяла, что, по словам Питера, он не видел Генри уже целую неделю. В Гуманитехе Еву тоже ждала неудача: кабинет Генри пустовал, а миссис Бристол клялась и божилась, что Генри с самой среды не появлялся. Оставалось навести справки в тюрьме, больше ему деваться некуда.
Предчувствуя недоброе, Ева позвонила в тюрьму из кабинета Уилта. Этот разговор ее просто добил. Как? Генри последний раз наведывался в тюрьму в понедельник? Но ведь у него и по пятницам уроки с этим душегубом… Нет, по пятницам уроков нет. А теперь и по понедельникам не будет, потому что Мак, если можно так выразиться, больше не сидит на шее у государства… Но Ева-то знает, что Генри занимался с Маккалемом в пятницу… Нет. С какой стати такому опасному преступнику позволят каждый вечер вести задушевные беседы с посетителем? Никаких сомнений: по пятницам мистер Уилт в тюрьму не приходил.
Ева сидела одна в пустом кабинете. На нее накатывала то ярость, то страх. Значит, Генри ее обманывал. Безбожно врал. Мэвис права, он в самом деле завел любовницу. Ну нет, не может быть. Ева бы догадалась. Все уловки Генри шиты белыми нитками, для этого он недостаточно хитер и предусмотрителен. Ева наверняка нашла бы на пальто женский волос, следы помады, пудры. Так в чем же дело? Пока она билась над этим вопросом, миссис Бристол заглянула в дверь и предложила выпить кофе. Ева внутренне собралась. Чтобы кто-то видел, как она убивается? Да не дождутся они.
— Благодарю вас, вы очень любезны, но мне пора, — сказала она и, не дав миссис Бристол продолжить расспросы, вышла из кабинета и с подчеркнуто уверенным видом спустилась по лестнице. Правда, разыгрывать уверенность в машине у Евы уже не было сил, и все-таки она держалась молодцом до самого дома. Но и дома, где даже вещи — плащ Генри, ботинки, которые он собирался почистить, но не почистил, его «дипломат» в прихожей — напоминали об измене мужа, Ева не раскисла от жалости к себе. Что-то подсказывало ей, что не все так просто, что Генри не бросил ее. Почему она в этом убеждена? Надо собраться с мыслями.
Должно быть, дело в машине. Генри ни за что не оставил бы «эскорт» у ворот миссис Уиллоуби. Нет, не то… Ева бросила на стол ключи от машины, и тут ее осенило: ну конечно же, она догадалась по ключам! Ева взяла их в машине, на одном кольце с ними болтался ключ от дома. Трудно себе представить, чтобы Генри, уходя без единого слова, без записки на прощание, оставил ей ключ от дома. Уж этому Ева ни за что не поверит. А раз так, раз чутье не обманывает ее, значит, Генри попал в беду. Ева поставила на плиту чайник и стала думать, что ей теперь предпринять.
— Слушай, Тед, — сказал Флинт, — ты, конечно, поступай как знаешь, но я предлагаю сделку. Услуга за услугу. По рукам? Мне только надо…
— Спешу и падаю, — буркнул Лингдон. — Сегодня «по рукам», а завтра мне за это все ноги переломают. На хрена мне будут ваши услуги, когда мой труп отыщется у какого-нибудь шоссе. Идите-ка вы себе с богом.
Инспектор Флинт поудобнее устроился в кресле и оглядел крошечный кабинет, который находился в углу замусоренного гаража. Кабинет ничего особенного из себя не представлял: картотека, стол, телефон, неизменный календарь с голыми девочками. Зато хозяин кабинета, неряшливый крепыш, по мнению Флинта, представлял собой нечто особенное: свет не видывал более гнусного и растленного типа.
— Дела идут? — спросил Флинт с деланным безразличием. За стеклянной перегородкой механик обдавал из шланга жилой автоприцеп — как уверял владелец гаража, «класс люкс».
— До вашего появления шли неплохо, — проворчал мистер Лингдон и прикурил новую сигарету от только что докуренной. — Сделайте одолжение, оставьте меня в покое. Я даже не пойму, чего вам надо.
— Героин.
— Героин? Что за дела?
Флинт будто и не расслышал вопроса.
— Сколько тебе дали в последний раз? — поинтересовался он.
— Тьфу ты! Ну сидел я, сидел. Давно уже. Да разве вы, ироды, отвяжетесь? Как только кого-нибудь слегка грабанут или отмутузят, так сразу начинается. На кого бочку катить? Кто у нас срок мотал? Тед Лингдон. А ну-ка его к ногтю. По-другому вы, гады, и не умеете. Никакого воображения.
Флинт перевел взгляд с механика на мистера Лингдона.
— Зачем мне воображение? У меня есть кое-что получше. Показания одного человечка. Давал в присутствии свидетелей, ничего не утаил. Документ по всей форме, комар носа не подточит. Суд поверит всенепременно.
— Показания? Какие такие показания? — мистер Лингдон заметно смутился.
— Сперва спроси чьи.
— Ну, чьи?
— Клайва Суоннела.
— Старый пидор? Да ладно вам. Он бы ни за что… — Лингдон прикусил язык. — На понт берете?
Флинт понимающе улыбнулся.
— А что скажешь насчет Рокера?
Лингдон молча загасил сигарету.
— Его показания тоже имеются. Все чин чином. Вон куда дело-то пошло… Ну как, продолжать?
— Я даже не пойму, о чем вы. Вам бы лучше…
— Следующая по списку, — объявил Флинт, упиваясь тем, что противник у него в руках, — цыпочка из Чингфорда по имени Энни Мосгрейв. Обожает пакистанцев. А китайцев принимает по трое в один присест. Никаких тебе расовых предрассудков. Почерк у нее аккуратный. Не захотела, вишь ты, чтобы как-нибудь ночью к ней вломился бедокур с мясницким ножом.
Лингдон ерзал в кресле и вертел в руках пачку сигарет.
— Брешете вы все, — сказал он.
— Конечно, брешу, — пожал плечами Флинт. — Иначе и быть не может. Чтобы безмозглый старый легаш — и не брехал? Особенно когда у него в участке за семью замками такие показания с собственноручными подписями. А вот тебя, Тедди, я за семью замками держать не стану, и не надейся. Я ублюдков, которые торгуют «дурью», терпеть не могу, — Флинт подался вперед и улыбнулся. — Зато присутствовать при осмотре трупа не откажусь. Твоего трупа, голубчик. Даже попытаюсь тебя опознать. Хотя это будет затруднительно. Ну что тут, скажи на милость, опознавать? Ни рук, ни ног, зубы повыдерганы — если, конечно, убийцы оставят голову, а не сожгут, когда раскурочат все остальное. А уж они покуражатся в свое удовольствие. Такие безобразники. Помнишь Криса из Террока? Не приведи господи умереть такой смертью. Как он кровью-то истекал! Оторвали ему…
— Заткнитесь, — взорвался бледный, трясущийся Лингдон.
Флинт встал.
— Времени у тебя не остается. Не хочешь браться за ум — уговаривать не стану. Я ухожу, и больше ты меня не увидишь. Но скоро к тебе заглянет другой человек, незнакомый. Попросит напрокат автоприцеп, чтобы свозить развеселую компанию в Бакстон. Выложит деньги, слова грубого не скажет, а потом пойдет потеха и ты сильно пожалеешь, что имеешь дело не со мной, а с дружками Мака и их садовыми ножницами.
— Мак умер, — почти прошептал Лингдон.
— Мне говорили. А Родди Итон жив и здоров, проворачивает дела как ни в чем не бывало. Чудной парень этот Родди. Я слыхал, он страх как любит калечить людей. Особенно тех, кто много знает и может ненароком ляпнуть такое, что Родди загремит в тюрьму до конца своих дней.
— Мне бояться нечего. Буду молчать как рыба.
— Когда они придут эту рыбку потрошить, подашь голос за милую душу. Спорим? — предложил Флинт и открыл дверь.
Лингдон остановил его:
— Мне нужны гарантии. Без них не согласен.
Флинт покачал головой.
— Сколько тебе повторять: я безмозглый старый легаш. Королевским помилованием не торгую. Надо будет покаяться — сам ко мне придешь. До часа я в участке, — инспектор взглянул на часы. — В твоем распоряжении один час двадцать минут. Если за это время не надумаешь, закрывай лавочку и раздобудь ружье. Да не хватайся за телефон — узнаю. Даже если будешь звонить из автомата. А в начале второго и Родди кое-что узнает.
Флинт прошествовал мимо автоприцепа. Он не сомневался: паршивый ублюдок прибежит к нему, поджав хвост. Для Флинта это чистая победа, хоть он и добился ее грязными уловками. Вот Роджеру-то вилка в бок! Зря, что ли, Флинт все время повторяет, что многолетний опыт — штука незаменимая. А уж если родной сын сидит за наркотики, этим и вовсе грех не воспользоваться. Но сообщать о своих источниках информации старшему офицеру инспектор Флинт не обязан.