— Что ты мне рассказываешь? — возмущалась Ева. — Я же знаю, что ты пришел домой поздно.
Как всегда за завтраком любящее семейство подвергало Уилта перекрестному допросу. В подобных случаях Ева отдавала супруга на растерзание близняшкам, и они забрасывали папочку вопросами из информатики и биохимии, в которых тот не смыслил ни уха ни рыла. Но на сей раз у Евы появился повод помучить Уилта собственноручно: машина.
— Я и не говорю, что пришел не поздно, — защищался Уилт, с трудом глотая мешанину из дробленой пшеницы, сухофруктов, орехов и прочей органической пищи, которой Ева по-прежнему пичкала домашних. Она считала, что в рацион непременно надо включать грубую клетчатку.
— Двойное отрицание, — ввернула Эммелина. Уилт взглянул на нее с ненавистью.
— Сам знаю, — проворчал он и выплюнул шелуху от семечки.
— Значит, ты говоришь неправду, — уличила Эммелина. — Двойное отрицание — все равно что утверждение. А ты не признаешься, что вернулся поздно.
— Но и не отрицаю же, — не сдавался Уилт перед напором неумолимой логики, одновременно пытаясь языком счистить с зубов налипшие отруби. Вечно после этой чертовой жратвы во рту какие-то крошки.
— Хватит рассусоливать, — сказал Ева. — Ты мне скажи, куда дел машину.
— Сказал уже. Оставил на стоянке. Пошлю механика, пусть разберется.
— А вчера не мог сообразить? Как теперь девочек везти в школу?
— Да хоть пешком идите, — Уилт угрюмо разглядывал извлеченную изо рта изюмину. — А что? Органический способ передвижения. Куда более органический, чем эта юная слива, которая, очевидно, скукожилась оттого, что вела малоподвижную жизнь. Почему те, кто печется о здоровье, употребляют в пищу дребедень, от которой умереть недолго? К примеру, эта…
— Не виляй, — оборвала Ева. — Если ты думаешь, что я…
— Пойдешь пешком? — подхватил Уилт. — Боже сохрани. Твои жировые отложения…
— Знаешь что. Генри Уилт, — взвилась Ева, но тут в разговор вмешалась Пенелопа:
— А что такое «жировые отложения»?
— Это как у мамы, — объяснил Уилт. — Отложения жира, от которых люди становятся толстыми.
— Я не толстая, — решительно заявила Ева. — Значит, по-твоему, я должна два раза в день мотаться к черту на рога и обратно? Как будто у меня есть время. Какой ты вздор несешь!
— Ну конечно. Я все забываю, что у нас в семье половое соотношение не в мою пользу.
— А что такое «половое соотношение»? — поинтересовалась Саманта.
— Отношение между полами, — буркнул Уилт и встал из-за стола.
Ева запыхтела. Она не любила говорить о половых отношениях при детях, поэтому вернулась к главному пункту обвинения — к машине:
— Хорошо тебе говорить — «пешком». Сам-то ты можешь…
— Добраться автобусом, — закончил Уилт и выскочил за дверь, пока Ева не нашлась, что ответить.
Но добираться автобусом не пришлось. Уилта подкинул Честертон с кафедры электроники. По дороге Честертон сетовал на финансовые трудности у себя на кафедре и расспрашивал, почему начальство щадит кафедру Уилта и не избавится от нахлебников, которые остались со времен кафедры гуманитарных наук.
— Что поделать, — вздохнул Уилт, вылезая из машины. — Приходится оборачивать себе на пользу даже издержки науки.
— Разве у нее есть издержки?
— Есть. Человеческий фактор, — загадочно произнес Уилт. Он прошел через библиотеку и поднялся на лифте в свой кабинет. Там уже дожидался человеческий фактор в лице проректора.
— Опаздываете, Генри. Что с вами? Уилт пристально посмотрел на проректора. Обычно они хорошо ладили.
— Нет, это с вами что? У вас такой вид — краше в гроб кладут. С женой перестарались?
Проректор поежился. Вчера он впервые в жизни, не по телевизору, увидел покойника. Даже коньяк не помог забыться.
— Куда вы вечером запропастились? — недовольно спросил он.
Уилт не хотел распространяться о своих уроках на стороне.
— Шатался то там то сям. Иногда, знаете, придет фантазия…
— Не знаю. Я вам звонил, но нарвался на какой-то чертов автоответчик.
— А, это близняшки приспособили свои компьютеры. Магнитофонная запись, кажется. Полезное устройство. Он вас послал куда подальше?
— И не один раз.
— Вот они, чудеса науки. Я только что беседовал с Честертоном о научных…
— А я только что беседовал с инспектором полиции о мисс Линчноул. Теперь он желает побеседовать с вами.
Уилт похолодел. Бред. Не может быть, чтобы мисс Линчноул имела какое-то отношение к тюрьме. Да и не могли его так быстро вычислить. Или все-таки вычислили?.
— Мисс Линчноул? Что с ней?
— Так вы не слышали?
— О чем?
— Это она была тогда в туалете. Вчера вечером ее нашли в котельной. Она мертва.
— Господи! Какой ужас!
— Ужаснее некуда. Вчера в колледже не было проходу от полиции. Сегодня пришел еще один. Хочет с вами поговорить.
Они прошли в кабинет проректора, где их поджидал инспектор Роджер и сержант Ранк. Оставив Уилта с представителями власти, проректор удалился.
— Наш разговор — простая формальность, — начал Роджер. — Мы уже опросили миссис Бристол и еще кое-кого из сотрудников. Я так понимаю, вы вели занятия в группе, где училась мисс Линчноул?
Уилт кивнул. По опыту общения с полицейскими он знал: чем меньше говоришь, тем лучше. Эти мерзавцы так перетолкуют каждое слово, что не дай бог.
— Вы преподаете английскую литературу? — продолжал Роджер.
— Совершенно верно. Я читаю английскую литературу на третьем курсе в группах секретарш для соцобеспечения.
— Занятия с ними у вас в два пятнадцать?
Уилт снова кивнул.
— Вы не замечали за ней ничего странного?
— Странного?
— Можно было по ее поведению предположить, что она наркоманка?
Уилт задумался. На этом факультете все студентки со странностями — по меркам Гуманитеха, конечно. Они происходили из более респектабельных семей, чем прочие студенты, — их родители высокопоставленные военные либо зажиточные фермеры. Секретарши усвоили замашки девиц пятидесятых годов: носили перманент, лепетали про папу-маму.
— Пожалуй, мисс Линчноул действительно слегка отличалась от своих однокурсниц, — решил наконец Уилт. — Взять хотя бы утку.
— Утку?
— Да. Она приносила на занятия утку по кличке Гемфри. Так противно читать лекцию, когда в аудитории утка. Мисс Линчноул, наверно, нравилось, что она такая пушистая.
— Утки не пушистые. У них перья.
— У этой — нет. Она была игрушечная. Вроде как плюшевые мишки. Так я и позволил бы держать живую. Она мне всю аудиторию уделает.
Инспектор Роджер промолчал. Он постепенно проникался неприязнью к Уилту.
— Если не считать этого увлечения, никаких странностей за ней я не помню, — продолжал Уилт. — Она не дергалась, нездоровой бледности у нее на лице не было, и настроение не скакало, как у наркоманов.
— Понятно, — Роджер воздержался от замечания, что Уилт на редкость хорошо осведомлен о поведении наркоманов. — А как у вас тут вообще с наркотиками?
— Да, по-моему, никак. Впрочем, бог его знает. Студентов тьма тьмущая; чего удивительного, если среди них окажутся наркоманы. Специально я этим вопросом не занимался.
— Да-да, конечно, — произнес инспектор с деланной любезностью.
— Ну, я, с вашего позволения, пойду. Работа.
Инспектор позволил.
Когда Уилт ушел, сержант вздохнул:
— Так толком ничего и не узнали.
— Как же, узнаешь у такого пройдохи. — отозвался Роджер.
— Что же вы его напрямик не спросили про то, о чем рассказывала секретарша, про ошибочку с уборными?
Роджер улыбнулся:
— Этак он сразу догадается, что мы его подозреваем. Я навел справки об этом Уилте. Продувная бестия. Вон как одурачил Флинта. Спросите почему? Да потому, что идиот Флинт не сообразил, что все его строгости Уилту на руку. Арестовал, допросил — и получилось, что Уилт вроде как невинная жертва.
— А он и был невинной жертвой. Ведь он просто-напросто куклу закопал, дуй ее горой.
— Что вы как маленький, ей-богу. Уж будто он выкинул этот портфель так, за здорово живешь. Ерунда! И ежику понятно, что Уилт проворачивал какое-то грязное дельце, а кутерьму с куклой он и его благоверная затеяли для отвода глаз. Все шито белыми нитками, но старому перцу Флинту вешать лапшу на уши легче легкого: он не видит дальше своего носа. Прицепился к Уилту из-за куклы, а главное-то и прошляпил.
Сержант Ранк с трудом продрался сквозь дебри метафор, и все же речь начальника его не убедила.
— Нет, сомнительно. Чтобы преподаватель был падок до наркоты или сам торговал? Не похоже. У аферистов большие дома, автомобили; они разъезжают по загородным клубам. А у этого ничего такого нет.
— У него и доходы небольшие, — сказал Роджер. — Так, может, он подкапливает на старость? Ничего, мы его прощупаем. Он и не заметит.
— Скорее можно подумать на других. Вот Макропулис, у которого греческий ресторан. Или тот, которого вы прослушиваете. Мы ведь знаем, что он промышляет героином. Или тот летчик, что работает в гараже на Силтон-роуд. Он сам на игле.
— Ну, этот-то уже сидит, — возразил Роджер. — А мистер Макропулис сейчас за границей. И потом, я же не утверждаю, что это непременно Уилт. Вполне возможно, девица раздобыла наркотики в Лондоне. Тогда делом должна заняться тамошняя полиция. Я пока воздерживаюсь от выводов насчет Уилта — это только предположение.
Через час предположение переросло в уверенность. Когда Роджер и сержант вернулись в участок, дежурный сообщил ему:
— Вас вызывает старший офицер. У него начальник тюрьмы.
— Зачем это он пожаловал?
— За вами, надеюсь, — хмыкнул дежурный.
Роджер пропустил шуточку мимо ушей и прошел к начальнику. Через полчаса он вышел из кабинета, взволнованно перебирая в уме новые косвенные улики, которые фатальным образом указывали на Уилта. Уилт дает уроки одному из самых опасных гангстеров Англии, который, по счастью, сам уготовил себе погибель, злоупотребив наркотиками (тюремное начальство решило приписать смерть Маккалема не люминалу, а героину, обнаруженному в его матраце, и старший надзиратель Блэггз мог вздохнуть свободно). Далее, в то самое время, когда было обнаружено тело мисс Линчноул, Уилт с глазу на глаз беседует с Маккалемом. И самое главное, через полчаса, после того как Уилт ушел от Маккалема, он, вероятно, прослышав, что в Гуманитехе орудует полиция; звонит в тюрьму, не представляется и морочит администрацию россказнями о массовом побеге, вслед за чем Маккалем принимает избыточную дозу героина.
Казалось бы, чего еще нужно, чтобы убедиться в виновности Уилта? Однако оставалось еще незначительное, но хлопотное препятствие: у Роджера не было прямых доказательств. Правовое законодательство Англии обладает одним недостатком, из-за которого Роджер, ополчившийся против преступного мира, оказался связан по рукам и ногам. Чтобы добиться осуждения виновного, инспектору надлежало сперва убедить главного прокурора, что состав преступления налицо, а потом на сцене появлялся старый маразматик в судейском парике и добрячки присяжные, половина из которых была подкуплена, и Роджеру надо было представить неоспоримые доказательства, что явный негодяй действительно виновен. Однако Уилт отнюдь не явный негодяй. Уилт — тонкая штучка, и, чтобы его изобличить, понадобятся поистине железобетонные улики.
Роджер вызвал сержанта Ранка, собрал сотрудников в штатском, которые находились в его непосредственном подчинении, и объявил:
— Значит так. Операция чтоб прошла без сучка без задоринки. Для этого соблюдайте строжайшую секретность. Строжайшую, поняли? Никому, даже старшему офицеру, ни слова. Кодовое название операции — «Флинт». Так не догадаются: в участке все поминают Флинта. Это первое. Теперь второе. С мистера Уилта круглые сутки глаз не спускать. С его жены тоже. Смотрите ничего не перепутайте. Мне надо знать, чем они занимаются в любое время дня и ночи.
— Трудновато, — сказал сержант Ранк. — Днем-то ладно, а ночью? В дом ведь не проберешься.
— Поставим микрофоны. Но это потом. А сперва надо выяснить, какой у них в семье заведен распорядок. Верно?
— Верно, — отозвались сотрудники. Прежде им уже случалось выяснять, по какому распорядку живут подозреваемые. В первый раз предметом их внимания стал владелец ресторанчика вместе с семейством — по мнению Роджера, они зарабатывали порнографией самого гнусного свойства. Потом полицейские взялись за бывшего регента хора, который, как предполагалось, питал слабость к мальчикам. Третьей жертвой были супруги Патели — просто Роджеру почему-то не понравилась их фамилия. Наблюдения всякий раз убеждали, что инспектор Роджер возвел на поднадзорных напраслину, однако агенты старались не зря. Они совершенно точно установили, что владелец ресторанчика открывает свое заведение в 18.00; что бывший регент самозабвенно предается любовным утехам с женой борца, а мальчишек ненавидит до судорог; что супруги Патели каждый вторник посещают публичную библиотеку, что мистер Патели весь день бесплатно работает в психиатрической лечебнице, а миссис Патели развозит престарелым и инвалидам горячие обеды. Чтобы слежку не посчитали пустой тратой времени и денег, Роджер объяснил, что таким образом натаскивает агентов для серьезной операции.
Между тем Роджер продолжал инструктаж:
— Так мы и поступим. И если удастся собрать данные, прежде чем за дело возьмется Скотланд-Ярд, честь нам и хвала. Кроме того, подошлем своих людей в Гуманитех. С ректором я договорюсь. А пока Пит и Рег отправятся в столовую и студенческую комнату отдыха. Скажете, что вы студенты, которых за наркотики вытурили из Эссекского университета или еще откуда.
Через час операция «Флинт» шла полным ходом. Пит и Рег с ног до головы нарядились в кожу и приобрели такой забойный видок, что даже самая крутая урла не рискнула бы к ним подступиться. В комнате отдыха они с места в карьер завели смачный разговор о героине, словно в Гуманитехе это дело обычное, и в конце концов распугали всех студентов.
Нечто подобное происходило и в кабинете ректора. Хозяин кабинета и проректор прямо за сердце схватились, когда Роджер заявил, что считает Гуманитех крупнейшим рассадником наркоты в Фенланде. Да еще попросил ректора допустить на занятия пятнадцать дебилов в штатском под видом старшекурсников.
— Посреди учебного года? — ахнул ректор. — Вот новости! Сейчас апрель. Мы в этом семестре на старшие курсы набор не объявляли. Что я говорю — мы вообще на старшие курсы никого не берем! Прием в сентябре. И потом, на какой факультет прикажете зачислить ваших молодцев?
— Давайте выдадим их за практикантов, — нашелся проректор. — Тогда они смогут ходить на любые занятия и никому ничего не объяснять.
— Все равно будут коситься, — упрямился ректор. — Честное слово, не одобряю я эту затею.
Но Роджер возразил, что лорд-наместник, главный констебль и министр внутренних дел тоже не одобряют безобразий, которые творятся в Гуманитехе, и ректор сдался.
— Каков мерзавец, — ужасался ректор после ухода Роджера. — Я-то думал, хуже Флинта не бывает, а этот еще почище. Что за полицейские нынче пошли? Когда я был маленький, они так не распоясывались.
— Преступники тоже, — сказал проректор. — Обрезы, бутылки с зажигательной смесью — тут уж не до церемоний.
— Гм, — произнес ректор, и тема была исчерпана.
Как только за Уилтом установили наблюдение, инспектор Роджер вызвал сержанта Ранка и спросил:
— Ну, что они там поделывают?
— За Уилтом пока никто не следует: он еще торчит на работе. А жена ходит по магазинам. Только и всего.
Тем временем Ева вела себя так, что полиции впору бы насторожиться. Ей вдруг взбрело в голову позвонить доктору Корее и записаться на прием. Она и сама не понимала, что подвигнуло ее на этот шаг. Отчасти ее вдохновила статья, которая случайно попалась ей на глаза. Статья называлась «Климакс сексу не помеха: роль эротических игр в жизни сорокалетних». Отчасти на нее подействовала встреча с Патриком Моттремом. Ева столкнулась с Патриком у кассы универмага, где тот обычно любезничал с кассиршей посмазливее. На сей раз он как завороженный глазел на плитки шоколада. Когда он засеменил прочь. Ева поймала его осоловелый взгляд и поняла, что теперь для него вершина чувственных наслаждений — втихаря умять полфунта сладостей. Если уж доктор Корее сумела довести до ручки самого отчаянного ловеласа в Ипфорде, то превратить Уилта в пылкого любовника для нее наверняка пара пустяков.
За обедом Ева перечитала статью. Всякий раз. когда дело касалось секса, она совершенно терялась. Все подруги только этим и занимались, кто с мужем, кто не с мужем. Наверняка стоящее занятие, раз о нем столько говорят и пишут. Но Ева была воспитана в других правилах. Что за ерунду внушала ей мать: мол, до замужества — ни-ни. Напрасно Ева ее послушала. Уж она близняшек в такой строгости держать не станет. Она, конечно, не собирается делать из них малолетних профурсеток, вроде дочек Хэттенов, которые в четырнадцать лет пользуются косметикой и якшаются со всякой шпаной на мотоциклах. А вот когда им будет восемнадцать, когда поступят в университет, тогда пожалуйста. Пусть набираются опыта для супружеской жизни, вместо того чтобы выходить замуж для… Ева осеклась. Нет, она вышла за Генри не только ради плотских удовольствий. Они действительно любили друг друга. Разумеется, Генри и до замужества ее ласкал и щупал, но не так настойчиво, как другие ребята, с которыми ей случалось встречаться. Если уж на то пошло. Генри был, скорее, нерешителен и робок, и Еве даже приходилось его подзадоривать. Мэвис права: она нормальная женщина. И заниматься любовью ей приятно. Но только с Генри. Любовников она заводить не намерена — хотя бы из-за девочек. Ева должна во всем подавать им пример, а если семья распадается, это уж последнее дело. Правда, когда родители с утра до ночи едят друг друга поедом, хорошего тоже мало. Лучше развод. Но до таких крайностей у них с Генри не дошло. И все-таки ей казалось, что в их супружеской жизни чего-то недостает. Что ж, если Генри робеет и не решается попросить о помощи, она сама о нем позаботится. С такими мыслями Ева позвонила доктору Корее. К ее удивлению, прием ей назначили на половину третьего.
Ева села на автобус на Перри-роуд и поехала в Силтон. Она не замечала, что за ней неотступно следуют две машины с четырьмя полицейскими.
Вокруг дома доктора Корее раскинулась донельзя запущенная плантация лекарственных трав. «Конечно, когда же доктору приглядывать за своим хозяйством», — думала Ева, бредя по дорожке, по сторонам которой громоздилась старая арматура и ржавые культиваторы. Однако такой беспорядок хоть кого смутит. Свой сад Ева ни за что не довела бы до такого безобразия. Впрочем, как ни старайся, природа все равно распорядится по-своему. Да и то сказать, доктор Корее славилась причудами. Ева думала, что доктор окажется умудренной старушенцией в теплой шали, но на пороге ее встретила строгая женщина в белом халате и затемненных очках необычного оттенка.
— Миссис Уилт? — спросила она со странным, словно бы немецким акцентом. Что за акцент — Ева так и не разобралась: женщина тут же провела ее в приемную. Доктор села за стол, а Ева с любопытством огляделась.
— Итак, у вас какие-то проблемы? — спросила доктор Корее.
Ева присела.
— Да, — произнесла она. теребя застежку сумочки. Она уже раскаивалась, что пришла сюда.
— Вы, кажется, говорили, из-за мужа, не так ли?
— Ну не совсем, — заступилась Ева за супруга. В конце концов. Генри же не виноват, что у него такой вялый темперамент. — Дело в том, что… В общем, какой-то он, понимаете, холодный.
— В сексуальном отношении?
Ева кивнула.
— Возраст.
— Чей, Генри? Сорок три. На будущий год, в марте, будет сорок четыре. По гороскопу он…
Астрологическая подноготная Генри явно не интересовала доктора Корее.
— Кривая сексуальной активности снижается резко? — спросила она.
— Вроде бы да, — сказала Ева, недоумевая, о какой кривой речь.
— Какова его максимальная активность за неделю в количественном отношении?
Ева боязливо взглянула на настольную лампу и задумалась.
— Когда мы только-только поженились… — она умолкла.
— Продолжайте.
— Так вот, как-то он проделал эту штуку трижды за ночь. Но такое было только один раз.
Доктор Корее оторвалась от записи:
— Поясните, пожалуйста. Сначала вы сообщили, что муж проявлял сексуальную активность трижды за ночь. Затем вы сказали, что его активность проявлялась только один раз. Следует ли понимать вас в том смысле, что семяизвержение происходило только при первом совокуплении?
— Даже не знаю, — растерялась Ева. — Как тут разберешь?
Доктор Корее зыркнула на нее недоверчиво.
— Хорошо, я задам вопрос по-другому. Сопровождался ли пик полового возбуждения судорожными сокращениями пениса?
— Вроде бы да. Это было так давно. Помню только, что на другой день он еле ноги таскал.
Доктор Корее записала: «Сокращения — под вопросом» — и уточнила:
— В каком году это происходило?
— В шестьдесят третьем. В июле. Я запомнила потому, что мы тогда отдыхали в Эссексе и Генри говорил, что ведет себя, как эссексуальный маньяк.
— Очень остроумно, — сказала доктор Корее ледяным тоном. — И это был предельный уровень его сексуальной активности?
— Вот еще в семидесятом году, на его день рождения. Он эту штуку сделал два раза, и…
— А какова средняя частотность половых актов в неделю? — перебила доктор Корее. Как видно, до мало-мальски личных подробностей ей не было дела.
— Средняя частотность? Раньше — пара раз в неделю, а сейчас с грехом пополам раз в месяц. Бывает и реже.
Доктор Корее облизала тонкие губы и отложила ручку.
— Миссис Уилт, — произнесла она, откинувшись на спинку кресла и соединив большие и указательные пальцы. — Я занимаюсь исключительно проблемами женщин в социуме, где преобладает мужское влияние. И, откровенно говоря, мне кажется, что в отношениях с мужем вы проявляете излишнюю покорность.
— Неужели? — оживилась Ева. — А Генри твердит, будто я держу его под каблуком.
— Оставьте, — чуть заметно поморщилась доктор Корее. — Ни мнение вашего мужа, ни его персона меня не интересуют. Если вам они интересны — воля ваша. Моя же задача — помочь вам, ни от кого не зависимой личности. И ваша самообъективация представляется мне в высшей степени недостойной.
— Я больше не буду, — испугалась Ева, хотя напрочь не понимала, что такое «самообъективацня».
— Например, вы неоднократно употребили выражение: «Он проделал эту штуку трижды», «он эту штуку сделал два раза».
— Но он и правда ее проделывал, — возразила Ева.
— С кем проделывал? С вами? — возмутилась доктор Корее. — И вы так спокойно признаете, что с вами проделывали штуки?
— Я не в том смысле… — начала Ева.
Но доктора Корее было уже не остановить:
— Это же означает, что супруг вас попросту изнасиловал! Что бы сказал ваш муж, если бы вы «проделали эту штуку» с ним?
— Он бы не позволил. Понимаете, он мужчина не очень крупный, но…
— Габариты значения не имеют. Главное — отношение. Я готова помочь вам, но при одном условии: вы постараетесь мысленно поставить себя выше своего мужа, — глаза доктора Корее за синими стеклами очков сузились.
— Я постараюсь.
— Вы непременно возьмете над ним верх, — зловеще прошипела доктор Корее. — Это очень важно. Повторите: «Я возьму верх».
— Я возьму верх, — сказала Ева.
— «Я сильнее».
— Да-да.
— Не «да-да», а «я сильнее», — цыкнула на нее доктор Корее, и взгляд ее стал еще более колючим.
— «Я сильнее», — покорилась Ева.
— Теперь вместе.
— «Вместе».
— Да нет же! Повторите обе фразы. Итак…
— А, — сообразила Ева. — «Я возьму верх. Я сильнее».
— Еще раз.
— «Я возьму верх. Я сильнее».
— Хорошо, — сказала доктор Корее. — И помните, что я могу вам помочь, только если вы сами настроитесь должным образом. Повторяйте эти фразы триста раз в день. Вы меня поняли?
— Поняла. «Я возьму верх. Я сильнее».
— Еще раз.
Целых пять минут Ева, боясь пошевелиться, повторяла заклинание, а доктор Корее буравила ее немигающим взглядом.
— Хватит, — наконец сжалилась она. — Вам, конечно, понятна цель этого упражнения?
— Вроде как. Вон и Мэвис Моттрем говорит, что женщины должны занять главенствующее положение в мире. Ведь вы про это, да?
Доктор Корее снова откинулась на кресле, и по губам ее скользнула усмешка.
— Миссис Уилт, исследования, которые я провожу уже тридцать пять лет, доказывают сексуальное превосходство женских особей у млекопитающих. Еще в детстве мое воображение поразили брачные повадки паукообразных. Собственно, эта проблема интересовала мою мать — до ее злостчастного замужества. Вы меня понимаете?
Ева кивнула. Ей было не совсем ясно, причем здесь пауки, однако она слушала во все уши: доктор наверняка говорит дело. Это и девочкам в будущем пригодится.
— Но мое внимание привлекали более высокие организмы, — продолжала доктор Корее. — В особенности уникальные способности женских особей к выживанию. К какому бы уровню развития мы ни обратились, мы увидим, что самцы всегда выполняют вспомогательные функции, самки же демонстрируют приспособляемость, которая и способствует сохранению вида. Только у людей — да и то скорее в социальном, чем в биологическом плане, — они меняются ролями. Это изменение обусловлено царящим в обществе духом конкуренции и милитаризма, вследствие чего грубая мужская сила получает возможность подавлять женское начало. Вы согласны?
— В общем, да, — сказала Ева. Она поняла далеко не все, но было ясно, что в целом доктор Корее говорит толковые вещи.
— Вот и отлично. Руководствуясь милитаристскими устремлениями, мужчины постоянно использовали достижения науки во зло, и теперь мы стоим на пороге мировой катастрофы, в результате которой все живое на земле может погибнуть. Только мы, женщины, способны предотвратить эту катастрофу, — доктор Корее помолчала, чтобы Ева хорошенько оценила всю серьезность последствий. Затем она продолжила: — По счастью, та же самая наука предоставила нам такую возможность. При нынешнем уровне автоматизации сугубо физическое превосходство мужчин уже не играет решающей роли. В век компьютеров мужчины не нужны, миром будут править женщины. Вы конечно читали об исследованиях, которые проводились в колледже Святого Андрея. Они показывают, что у женщин мозолистое тело гораздо больше, чем у мужчин.
— Мозолистое тело?
— Сто миллионов мозговых клеток, нервные волокна, соединяющие полушария мозга. Именно с их помощью осуществляется передача информации, а при работе с компьютером это имеет принципиальное значение. Может статься, что в век электроники этот орган столь же необходим, как мышцы в прежние времена.
Доктор Корее еще минут двадцать засыпала Еву фактами, изощрялась в доводах, пела почти исступленные дифирамбы женскому началу. Ну а Еву люди, по-настоящему увлеченные, могли убедить в чем угодно. Она уже благоговела перед доктором Корее вот он, оказывается, какой, мир науки! Только когда вдохновенный монолог стал стихать, Ева вспомнила, зачем она сюда пришла.
— Насчет Генри… — робко сказал она.
Доктор Корее по инерции продолжала живописать обезмужчиненный мир будущего и лишь минуту спустя неохотно вернулась к повседневности:
— Ах да, ваш супруг, — небрежно бросила она. — Итак, вы хотите повысить его сексуальную возбудимость?
— Если можно, — попросила Ева. — Он никогда…
Доктор Корее разразилась дребезжащим смехом.
— Миссис Уилт, вам не приходило в голову, что сексуальная пассивность вашего мужа может иметь довольно простое объяснение?
— Я не понимаю.
— Нет ли у него любовницы?
— Что вы, Генри не такой. Нет-нет, исключено.
— Вы не подозреваете его в тайном гомосексуализме?
Ева опешила:
— Вот еще! Зачем бы он тогда на мне женился?
Доктор Корее окинула ее испытующим взглядом. В такие минуты ее вера в интеллектуальное превосходство женской половины человечества ничинала колебаться.
— Как известно… — сжав зубы, начала она и уже собралась было углубиться в личную жизнь Оскара Уайльда, но в прихожей зазвонил звонок.
— Извините, — сказала доктор Корее и выскочила из кабинета. Скоро она вернулась, но уже через другую дверь.
— Там я храню лекарства, — объяснила она. — Вот микстура, которая окажет нужное воздействие. Однако следует точно соблюдать дозировку. Микстура, как и многие другие лекарства, содержит компоненты, избыток которых может вызвать нежелательные последствия. Будьте осторожны: необходимая доза — пять миллилитров, и превышать ее опасно. Для большей точности отмеряйте ее вот этим шприцем. Если вы будете придерживаться моих указаний, результат не заставит себя ждать. В противном случае я снимаю с себя всякую ответственность. Надеюсь, все это останется между нами. Как ученый, я отвечаю только за состав рекомендуемого средства, но не могу ручаться за последствия неправильного применения.
Ева сунула пластиковую бутылку в сумку и вышла из приемной. Проходя мимо ржавых культиваторов и обломков арматуры, она пыталась совладать с вихрем разноречивых впечатлений. Уж больно чудная эта доктор Корее. Нет, говорит она все правильно, а вот внешность, манеры… Надо будет потолковать с Мэвис. И все же, стоя на автобусной остановке, Ева обнаружила, что почти машинально повторяет про себя: «Я возьму верх. Я сильнее».
А тем временем два агента инспектора Роджера, держась от Евы на порядочном расстоянии, не спускали с нее глаз и записывали каждый ее шаг. Полиция не на шутку заинтересовалась распорядком жизни в семействе Уилтов.