Интерес этот все не спадал. Два дня сыщики, разбившись на группы, по пятам следовали за Уилтами и докладывали свои наблюдения инспектору Роджеру. Поведение Уилтов убеждало его в своей правоте. Особенно подозрительным показался визит Евы на плантацию лекарственных трав.
— Лекарственных трав? Она ездила в Силтон на плантацию лекарственных трав? — изумлялся инспектор. Он не спал уже вторые сутки и то и дело взбадривал себя черным кофе. В пору самому прибегнуть к помощи нетрадиционной медицины. — Говорите, вынесла оттуда большую пластиковую бутылку?
— Очевидно оттуда, — ответил сыщик. Он тоже намаялся, пытаясь угнаться за Евой. Да и близняшки не сахар. — Я только видел, как на автобусной остановке она доставала бутылку из сумки. Может, так с бутылкой и пришла. Не знаю.
Однако у Роджера была своя логика: если подозреваемые ездят на плантации лекарственных трав и возвращаются с пластиковыми бутылками в сумках, то их вина, считай, доказана.
Но больше всего Роджера заинтересовала Мэвис Моттрем, которая наведалась в дом 45 по Оукхерст-авеню в тот же день.
— «Объект наблюдения забрал детей из школы в 15.30 и вернулся домой, — прочел Роджер в отчете. — Затем к дому на автомобиле подъехала женщина».
— Совершенно верно.
— Как она выглядела?
— На вид все сорок будет. Темноволосая. Ростом этак пять футов. Синяя куртка с капюшоном, брюки цвета хаки, гетры. Приехала в 15.55, уехала в 16.20.
— Так, может, она забрала бутылку?
— Может, и так, но я не видел, чтобы она ее выносила. И сумки у нее не было.
— Что еще?
— Потом затишье, а в 17.30 появился сосед. Да я все в отчете написал.
— Знаю, что написал. Я хочу восстановить картину во всех подробностях. Откуда вы узнали, что фамилия соседа Геймер?
— Тоже мне загадка! Уилтиха так его честила, что только глухой не услышит. Да и его собственная жена визжала, будто ее режут.
— А что там стряслось?
— Этот самый Геймер пришел домой — он живет в доме сорок три, — а через пять минут вылетел оттуда, злой как черт. — и к Уилтам. Жена его норовит остановить, а он подлетает к боковой калитке, хвать задвижку, да как шлепнется на спину — прямо на клумбу. Дергается, словно у него пляска святого Витта. Жена в крик: убивают, мол.
— Вы хотите сказать, что к калитке подвели электричество?
— Это не я, это он сказал. Когда смог шевелить языком и перестал дергаться. Встал он на ноги, а тут из дома выходит миссис Уилт и спрашивает, чего это он забрался в ее желтофиоли. Он в ответ орет, что ее поганые сучки покушались на его жизнь: сперва сперли у него из сада статую и поставили у себя, а потом подключили калитку к электросети. Миссис Уилт говорит, чтобы он не выдумывал и не выражался при девочках. И пошло-поехало: ему, значит, статую подавай, а миссис Уилт: «Нет ее у нас. Мне ваша похабная статуя даром не нужна».
— Похабная?
— Ну да. Знаете, писающий мальчуган. В бассейне стоял. Миссис Уилт даже обозвала Геймера извращением. А жена все тащит его домой. Дескать, черт с ней, со статуей, продадим дом — купим другую. Что с ним сделалось! «Продадим, как же! — орет. — Где ты найдешь такого пыльным мешком трахнутого, чтобы купил дом по соседству с Уилтами?!» Что верно, то верно.
— И чем дело кончилось?
— Миссис Уилт и говорит: «Не верите — пройдите через дом в сад и убедитесь. А обзывать девочек воровками не позволю».
— И он пошел? — удивился Роджер.
— С неохотой. Вышел растерянный. «Своими глазами, — говорит, — видел. Куда он мог подеваться? А если не верите, что девчонки хотели меня убить, то почему у вас в доме свет вырубился? А у калитки к скобе для чистки обуви провод привязан». Тут-то она и села.
— Любопытно, — сказал Роджер. — И что, действительно был провод?
— Был, наверно. Уж больно она затрепыхалась. Особенно когда Геймер сказал, что для полиции это улика.
— Еще бы ей не трепыхаться. — заметил Роджер. — В доме-то бутылка с наркотой.
Тут у него появилась новая гипотеза.
— Кажется, на этот раз нам повезло, — произнес он.
Старший офицер остался доволен. Вообще-то он, как и Флинт, считал, что инспектор Роджер опаснее доброй половины мелких жуликов, которые попадались инспектору в руки. Будь его воля, старший офицер с радостью отправил бы Роджера регулировать дорожное движение. Но сейчас было очевидно, что Роджер на правильном пути. Читая отчет о странном поведении Уилта во время обеденного перерыва, старший офицер приговаривал:
— Сдается мне, у этого Уилта совесть нечиста.
На самом деле произошло вот что. Когда Уилт, которому всюду мерещились сообщники Маккалема, вышел из Гуманитеха и направился к «Гербу стеклодувов» забрать свой «эскорт», ему сразу бросилась в глаза машина без номеров, а в ней два сыщика. Чтобы уйти от преследования, он прибег к уловкам, почерпнутым из старых детективов, которые он видел по телевизору: петлял, скрывался в переулках, заскакивал в переполненные магазины и накупил кучу ненужных вещей, а один раз даже запер входную дверь обувного магазина и улизнул через служебный вход.
— «Вернулся на стоянку Гуманитеха в 14.15», — прочел старший офицер. — Где же его носило?
— К сожалению, мы его потеряли. — признался Роджер. — Стреляный воробей. Он появился только в два часа. Подкатил на машине к Гуманитеху и во весь дух помчался к себе в корпус.
После работы Уилт вел себя не менее подозрительно. Подняв воротник, нацепив темные очки и парик (Уилт позаимствовал его на кафедре театрального искусства), он вышел через главные ворота, отправился в Мидуэй-парк, сел на скамейку возле лужайки для игр и принялся внимательно рассматривать проезжающие машины. Положительно, честному человеку такое в голову не придет.
— Думаете, он кого-то дожидался? — спросил старший офицер.
— Скорее, предупреждал об опасности. У них, наверно, есть условные знаки. Сообщники проезжают мимо, видят его и понимают что к чему.
— Похоже, вы правы, — согласился старший офицер, который сам никакого путного объяснения найти не смог. — Значит, вскорости можно его брать. Я поговорю с главным констеблем.
— Не стоит, сэр. Лучше выждать время. Если не ошибаюсь, мы столкнулись с хорошо организованным синдикатом. Арестуем Уилта — они затаятся. Пусть-ка он сперва выведет нас на дичь покрупнее.
— И то правда, — угрюмо проворчал старший офицер. Зря он надеялся, что Роджер запорет дело и придется прибегнуть к помощи окружной полиции. Мерзавец, оказывается, вот-вот накроет шайку. Чего доброго, потребует повышения, да и получит. Хорошо, если его при этом переведут в другой участок. Иначе придется старшему офицеру хлопотать о своем переводе. Впрочем, чем черт не шутит, может, Роджер еще наломает дров.
В Гуманитехе он уже порядком наломал. Настояв, чтобы агентов в штатском пускали на занятия под видом студентов или, того хуже, практикантов, Роджер и не подозревал, как угнетающе подействует их присутствие на преподавателей.
— Это невыносимо! — жаловался ректору доктор Кокс, заведующий кафедрой естественных наук. — У меня и так не все студенты успевают, а тут еще появляется не в меру любопытный субъект, который не отличает бунзеновскую горелку от огнемета. От лаборатории на третьем этаже остались одни головешки. На кого он, с позволения сказать, стажируется, если несет такое, что…
— Но ведь он может и рта не раскрывать. Их прислали только для наблюдения.
— По идее, да. А на деле он занимается тем, что затаскивает студентов в уголок и расспрашивает, где ему раздобыть формалин. Можно подумать, мы заготовляем анатомические препараты.
Ректор объяснил Коксу, что такое «формалин».
— Так вот оно что. А я-то гадаю, зачем этот остолоп просил разрешения осмотреть шкафы с реактивами.
Такая же история происходила на занятиях по ботанике.
— Откуда мне было знать, что эта девица — полицейский агент? — оправдывалась мисс Райфилд. — Я понятия не имела, что студенты выращивают в теплице марихуану. А теперь агентесса косится на меня.
Только доктор Борд сохранял философский взгляд на вещи. Поскольку ни один агент не говорил по-французски, кафедра Борда не подверглась нападению.
— В конце концов, на дворе тысяча девятьсот восемьдесят четвертый, — рассуждал Борд на заседании комиссии по чрезвычайным мерам. — Кроме того, дисциплина в колледже значительно улучшилась.
— Только не у меня, — отозвался мистер Спири с кафедры строительства. — У штукатуров и каменщиков пять раз доходило до драки. Мистера Гилдерса так отделали велосипедной цепью, что он угодил в больницу.
— Велосипедной цепью?
— Какой-то студент обозвал бандюгу-полицейского мудозвоном, а Гилдерс бросился разнимать.
— Надеюсь, студентов арестовали за ношение холодного оружия? — спросил доктор Мэйфилд.
Заведующий кафедрой строительства покачал головой.
— Цепью махал полицейский. Зато ребятишки отметелили его на славу, — с удовольствием добавил он.
Но особенно расстарался Роджер в группах секретарш.
— Если так будет продолжаться, девочки не смогут успешно сдать экзамены, — сокрушалась мисс Дилл. — Их то и дело таскают с занятий на допросы. Знаете, как они после этого ужасно печатают. Можно подумать, у нас не колледж, а притон.
— Притон — это было бы здорово, — заметил доктор Борд. — Но газеты опять все переврали. И все-таки статья на третьей странице что-нибудь да значит.
Он достал номер газеты «Сан» и показал фотографию мисс Линчноул в чем мать родила. Снимок был сделан на Барбадосе прошлым летом. Внизу красовалась подпись: «СМЕРТЬ В ГУМАНИТЕХЕ: СТУДЕНТКА ИЗ ЗНАТНОЙ СЕМЬИ — ЖЕРТВА НАРКОТИКОВ».
— Да видел я газеты. Какой позор для колледжа! — обратился проректор к членам комиссии, которая вообще-то собралась обсудить грядущий налет инспекторов Ее Величества, а теперь вынуждена заниматься новой напастью. — Я только хочу сказать, что это нетипичный случай и…
— Отчего же нетипичный, — возразил член муниципалитета Блайт-Смит. — С тех пор как вы заняли этот пост, на колледж так и сыпятся неприятности. Могу напомнить. Сперва отвратительная история с преподавателем кафедры гуманитарных наук, который…
В разговор вмешалась миссис Болтанинг, которая как истая поклонница прогресса жила завтрашним днем:
— Что толку ворошить прошлое?
— Нет уж, поворошим, — настаивал мистер Сквидли. — Ведь должен кто-то за это ответить. Мы как-никак платим налоги и имеем право требовать, чтобы наши дети получили приличное образование.
— Сколько у вас детей в Гуманитехе? — фыркнула миссис Болтанинг.
Мистер Сквидли возмущенно сверкнул глазами:
— Чтобы мои дети учились в Гуманитехе? Через мой труп.
— Ближе к делу, — напомнил начальник управления по образованию.
— Куда уж ближе, — сказал мистер Сквидли. — А дело в том, что я работодатель и плачу не за то, чтобы свора пустобрехов-недоучек сажала будущих рабочих вместо студенческой скамьи на иглу.
— Протестую! — кипятился ректор. — Во-первых, мисс Линчноул училась не на рабочего, а во-вторых, у нас преподают настоящие мастера…
— Ох и мастера! По этим мастерам психушка плачет, — вставил мистер Блайт-Смит.
— Я хотел сказать, «мастера своего дела».
— Оно и видно. Недаром секретарь министра образования так настойчиво добивается, чтобы специальная комиссия расследовала, действительно ли кафедра гуманитарных наук. ведет пропаганду марксизма-ленинизма. Какие вам еще нужны доказательства, что преподаватели никуда не годятся?
— Несогласна! Категорически несогласна! — наседала миссис Болтанинг. — Корень зла — сокращение ассигнований. Чтобы привить молодежи чувство ответственности, пробудить заботу о…
— Господи, да разве в этом дело? — буркнул мистер Скидли. — Если бы хоть половина придурков, которые тут работают, умели читать и писать…
Ректор многозначительно посмотрел на начальника управления по образованию, и от сердца у него отлегло. Пусть себе спорят, все равно никакого решения не примут. В комиссии всегда так.
В доме 45 по Оукхерст-авеню Уилт беспокойно поглядывал в окно. С самого обеденного перерыва, когда он обнаружил слежку, Уилт не находил себе места. Возвращаясь домой, он глаз не спускал с зеркальца заднего вида, поэтому прозевал сигнал светофора на Нотт-роуд и приложил машину сыщиков, которые на всякий случай пристроились спереди. Последовал обмен любезностями. К счастью, агенты были без оружия, но Уилт еще раз убедился, что его жизни угрожает опасность.
Ева была мрачнее тучи.
— Прешь, как ненормальный, — напустилась она на мужа, когда Уилт рассказал про помятый бампер и радиатор. — Ну что за раззява?
— Посмотрел бы я на тебя, если бы тебе выдался такой денек, — сказал Уилт и налил себе домашнего пива. После первого глотка он подозрительно посмотрел на стакан и проворчал:
— Сахара, что ли, недоложили.
Ева мигом перевела разговор на происшествие с мистером Геймером. Уилт слушал вполуха. Странный вкус у этого пива. Оно еще вроде и выдохлось.
— …Как будто такие крохи могут перекинуть статую через забор, — заключила Ева свое крайне пристрастное повествование.
Уилт оторвался от пива:
— Не скажи. Теперь я понимаю, зачем им понадобилась подвесная лебедка мистера Бойкинза, — Я-то думаю, откуда такой интерес к физике.
— Но врать, что они задумали убить Геймера при помощи электричества…
— А ты объясни-ка мне, почему во всем доме нет света. Не знаешь? Потому что пробки перегорели. И не вздумай говорить, что это снова мышь забралась в тостер. Я проверял. Из-за мыши пробки не перегорят. А в тот раз, если бы я не возмутился, что вместо гренков с мармеладом меня на завтрак потчуют гниющей мышью, ты бы даже не заметила.
— Вспомнил тоже! Тогда было совсем другое дело. Бедняжка полезла туда за крошками, ее и пришибло.
— А мистер Геймер полез за своим клятым садовым украшением, и его тоже чуть не пришибло. Между прочим, это паршивая мышь подсказала твоему выводку мысль об электричестве. Неровен час узнают, как действует электрический стул. Вернусь как-нибудь домой, а на кухне Рэдли-младший окочурился: на голове кастрюля, а от нее к розетке провод.
— Ну вот еще. Что они — совсем ничего не соображают? Вечно тебе мерещатся всякие ужасы.
— Не ужасы, а суровая правда жизни. Это ведь правда, что у наших малюток ого-го какая убойная сила. По сравнению с ними террористы годятся в воспитатели детского сада.
— Какие гадости говоришь!
— Такие же, как это пиво, — сказал Уилт и открыл еще одну бутылку. Он сделал глоток и выругался, но его слова заглушил гул кухонного комбайна: Ева принялась шинковать морковь и яблоки. С одной стороны, девочкам полезно, а с другой — пусть Генри видит, в каком она бешенстве. Хоть бы раз согласился, что у девочек светлые головы и золотой характер. Так нет: вечно он недоволен.
Уилт был недоволен и пивом. От любовного зелья — Ева добавила в каждую бутылку лучшего горького ровно пять миллилитров — пиво приобрело странный привкус и выдохлось.
— Должно быть, плохо закупорили, — пробормотал Уилт. Кухонный комбайн замолчал.
— Что ты там ворчишь? — сварливо крикнула Ева. Она всегда подозревала, что под шумок комбайна или кофемолки Уилт высказывает сокровенные мысли.
— Ничего, — ответил Уилт. О пиве поминать не стоит: Ева постоянно талдычит, что пиво плохо действует на печень. По крайней мере сегодня Уилт это ощутил. К тому же если подручные Маккалема вдруг нагрянут, чтобы его пришить, лучше сразу упиться до бесчувствия. И плевать, что у пойла отвратительный вкус. Больше в доме ничего из спиртного нет.
На другом конце Ипфорда инспектор Флинт, сидя перед телевизором, рассеянно смотрел фильм о жизни гигантских черепах. И черепахи, и их половая жизнь были ему до лампочки. Одно у них здорово: они не нянчатся со своими спиногрызами, а отложат яйца на каком-нибудь далеком берегу — и поминай как звали. Вылупятся — хорошо, хищники слопают — еще лучше. А так — мотал он этих тварей, которые живут по двести лет и, наверно, знать не знают, что такое высокое давление.
Флинт вернулся мыслями к Роджеру и покойной Линчноул. Он ловко втравил Роджера в неразбериху, на которые Уилт был большой мастак, но теперь Флинт решил, что не худо бы самому раскрыть это преступление и пожинать лавры. Уилт к делу не причастен, это точно. Разумеется, без его проделок не обошлось — на то он и Уилт, однако чутье старого служаки подсказывало инспектору, что к наркотикам каверзы Уилта отношения не имеют.
Значит, смертоносный наркотик девчонка получила от кого-то другого. С неспешным упорством гигантской черепахи, преодолевающей глубинные течения Тихого океана. Флинт стал вспоминать, какими фактами он располагает. Девчонка отравилась героином и фенциклидином. Это факт. Уилт давал уроки ублюдку Маккалему (который тоже загнулся от наркотиков). И это факт. Уилт звонил в тюрьму. А вот это не факт, а предположение. Предположение интересное, но если оно не подтвердится, следствие зайдет в тупик. Флинт взял газету и вгляделся в фотографию покойницы. Снято на Барбадосе. Вояж в компании богатых бездельников, где каждый второй наркоман. Уж не у них ли девчонка раздобыла наркотики? Тогда Роджеру нипочем не дознаться: эта публика умеет прятать концы в воду. Ладно, у Флинта и без них зацепок предостаточно, есть с чем работать. Он выключил телевизор и вышел в прихожую.
Больше книг на сайте — Knigoed.net
— Пойду малость ноги размять, — крикнул он жене.
Миссис Флинт угрюмо промолчала. Ей было глубоко безразлично, что собирается проделывать муж со своими ногами.
Через двадцать минут Флинт сидел у себя в кабинете. Перед ним лежали протоколы допроса лорда и леди Линчноул. Конечно, родители ни сном ни духом не ведали, что Линда балуется наркотиками. По их ответам Флинт сразу понял, что они стараются отвести от себя подозрения.
— Нечего сказать, заботливые родители. Прямо как эти чертовы черепахи, — буркнул Флинт и взялся за протокол допроса студентки, которая снимала квартиру вместе с мисс Линчноул. От нее толку было больше. Нет, Пенни уже сто лет не ездила в Лондон. Она вообще никуда не выезжала, разве что домой на выходные. В дискотеки порой захаживала. В основном одна — с дружком своим из университета она порвала еще до Рождества. Ну и так далее. В последнее время ее никто не навещал. Изредка она сидела в кофейнях или бродила в одиночестве по берегу реки. Соседка дважды ее там встречала, возвращаясь из кино. Где именно? Возле доков. Флинт это запомнил. Молодец сержант, грамотно ведет допрос. Соседка упомянула кофейни, которые облюбовала мисс Линчноул. Заходить туда нет смысла: там наверняка пасутся агенты Роджера, а Флинту не резон показывать, что его это дело интересует. Нет, Флинт полагается на свой нюх и многолетний опыт. И еще он знает, что хотя от Уилта можно ожидать чего угодно — инспектор имел представление о его способностях, — но чтобы он промышлял наркотиками — ни боже мой. И все-таки он звонил в тюрьму в день смерти Маккалема или не он? Темная история: уж больно много совпадений. Что ж, инспектор может порасспросить мистера Блэггза. Флинт и старший надзиратель давнишние приятели: инспектор не раз имел удовольствие вверять преступников сомнительным попечениям мистера Блэггза.
Скоро Флинт уже беседовал со старшим надзирателем в пивной неподалеку от тюрьмы. Блэггз отзывался об Уилте с прямодушием, которое едва ли пришлось Уилту по вкусу.
— Я так считаю, давать образование уголовникам — грех против общества, — философствовал Блэггз. — Для чего им ума набираться? А вы потом с ними мучайся, так ведь?
Флинт согласился, что с башковитыми преступниками полиции приходится труднее, и спросил:
— Как по-твоему, может, наркотики в камере у Мака — Уилтова работа?
— Уилт? Исключено. Уилт просто-напросто доброхот недоделанный. Шизанутый, конечно, как и вся ихняя братия. Так вот я и говорю: тюрьма — это тюрьма, а не пансион для благородных девиц. А то что же получается: сядет за решетку мазурик, богом обиженный, а там из него делают матерого грабителя банков с дипломом юриста.
— Неужели Мак учился на юриста?
Мистер Блэггз рассмеялся:
— Маку это ни к чему. У него денег куры не клюют, было на что содержать свору законников.
— А почему решили, что по телефону звонил Уилт?
— Это Билл Ковен на него подумал. Он подходил к телефону. — Блэггз выразительно поглядел на пустой стакан, и Флинт заказал еще две пинты.
— Вот Биллу и показалось, что звонил Уилт, — продолжал Блэггз, довольный, что его сведения оплачиваются сполна. — Может, и обознался.
Флинт расплатился и прикинул, о чем бы еще спросить приятеля.
— А ты часом не знаешь, как Маккалем раздобыл наркотики?
— Как не знать, — гордо ответил Блэггз. — Это еще одна доброхотка недоделанная нагрянула с визитом. Будь моя воля, я бы всех посетителей гнал из тюрьмы в…
— Посетительница? — перебил Флинт, не дав Блэггзу объяснить, что лучший тюремный режим — одиночное заключение, а убийц, насильников и сквернословов, обругавших надзирателя, надо вешать в обязательном порядке. — И к кому же она пришла?
— Да ни к кому. Есть такие идиоты, которые от нечего делать занимаются благотворительностью. Им в тюрьму вход свободный, вот они и лезут. На надзирателей косятся как на преступников, а с уголовниками цацкаются, будто это бедные сиротки, которых в детстве материнским молочком обделили. Одна такая стерва, миссис Джардин, и протащила Маку наркотики.
— Ничего себе! Ей-то зачем?
— Да припугнули ее. Какие-то подонки, дружки Мака, нагрянули домой, показали бритвы и бутылку с азотной кислотой и пригрозили: откажется — вся морда будет в прыщах, как у прокаженной, что и собаки жрать не станут. Просекаешь?
— Еще бы, — сказал Флинт. Он пожалел бедную благотворительницу, хотя никак не мог представить себе прокаженную с прыщами. — И она сама вам про это рассказала?
— Держи карман шире. Она подняла визг, что это мы укокошили мистера Маккалема. Слыхал? «Мистера»! По правде говоря, я бы этого мистера и впрямь придушил к свиньям собачьим. Отвели мы ее в морг, а там как раз тюремный врач вскрытие проводит. Зрелище, что и говорить, не шибко жизнерадостное. Звуки тоже — врач еще и пилой орудовал. Стерва, натурально, лезет на стенку: что, мол, вы с ним делаете. Врач — ноль внимания. А как она очухалась, ей и объявляют: отравление наркотиками — и баста. И кто будет против этого вякать, попадет под суд за клевету. Тут-то она и раскололась. Сразу в слезы, у начальника в ногах валяется. Все как на духу выложила. Оказывается, она уже несколько месяцев таскает в тюрьму героин. Ну, конечно, каяться начала.
— Понятное дело. И когда ее будут судить?
Мистер Блэггз нахмурился и отхлебнул пива.
— А никогда, — буркнул он.
— Никогда? Но ведь в тюрьму ничего проносить нельзя: уголовная статья. А тут — наркотики.
— Сам знаю. Да начальник не хочет шум поднимать. Дрожит за свое место. И потом, она доброе дело сделала: Маку туда и дорога.
— Это верно. А Роджер знает?
Старший надзиратель покачал головой:
— Я же говорю: начальник боится огласки. Притом эта дура твердит, будто считала, что снабжает Мака тальком. Врет, конечно, но ты же понимаешь, какой это козырь для зашиты. Мы еще и виноваты останемся: недоглядели.
— Она не говорила, где взяла героин?
— Подобрала ночью возле телефонной будки на Лондон-роуд. Кто оставил — не видела.
— Уж конечно не из той компании, которая ей угрожала.
Из пивной инспектор Флинт вышел окрыленный. Все складывается как нельзя лучше. Роджер попусту теряет время, а Флинт заполучил свидетельницу, которая так и жаждет исповедаться. Инспектора даже не беспокоило, что после четырех пинт лучшего горького писючие таблетки дадут ему жару: он уже наметил маршрут до дома, который пролегал мимо трех относительно чистых общественных уборных.