- Становись!.. Равняйсь!.. - И двести с лишним человек повернули головы направо.
- Смирно!.. Налево! - И двести с лишним человек, как единое целое, повернулись налево.
- Левое плечо вперёд, шагом...арш! - И рота двинулась вперёд, не спеша, походным шагом, выдерживая равнение в шеренгах. Она выходила из темноты на освещённую площадь, подобно могучему, сильному зверю.
Посреди площади стоял Джон Смит и продолжал врать в телекамеру. Правее от него в руках пожилого демонстранта развевался андреевский флаг. Подполковник бросил взгляд на старика, потом на андреевский стяг и скомандовал:
- Рота! - Двести тридцать пар ног поднялись, одновременно оттянув носок, и ударили об асфальт, как поступь одного человека, и земля запела под ногами. Рота перешла на строевой шаг. - Смирно!.. Равнение направо! крикнул ротный, взяв руку под козырёк.
Отмашка рук прекратилась, руки плотно прижались к бёдрам, и офицеры сомкнули ряды, образовав чёткие прямоугольники взводов, повернув головы направо. Как и много лет назад, Фёдор снова почувствовал себя воином Советской Армии. Слева от него, сомкнувшись с ним плечом к плечу, шел полковник погранвойск, справа, тоже сомнув плечо, чеканил шаг морской офицер, и Фёдор вдруг отчётливо ощутил могучую силу, которая исходила от этих людей - это был дух войска.
За годы службы в армии он множество раз ходил в строю, но такого никогда ещё не испытывал. Он ясно понял, что всю эту роту можно уничтожить, можно перебить, но победить этих людей и заставить их бежать в панике, бросая оружие, невозможно. Просто не существует в мире и во вселенной такой силы. Это шло не просто воинское подразделение, это шёл цвет Советской Армии, её лучшие воины, наследники русской славы. Чеканя шаг, взвод за взводом, они шли, отдавая честь андреевскому стягу и пожилому знаменосцу, и над ротой парил русский дух. А чуть в стороне стол мистер Джон Смит с бледным, перекошенным от страха лицом, с широко раскрытыми в ужасе глазами. Рота пересекла площадь, развернулась у спортзала, затем перестроилась в колонну по одному и скрылась в нём. Мистер Джон Смит наконец пришёл в себя от пережитого потрясения, схватил микрофон и ещё пуще прежнего стал врать о русском национализме, о русском фашизме и о том, что русский шовинизм угрожает мировой человеческой цивилизации с её общечеловеческими ценностями и новым мировым порядком с Соединёнными Штатами во главе
Глава четвёртая
В спортзале ярко горел свет. Офицеры сидели и лежали на матах. Рядом с Фёдором стоял морской офицер с погонами капитан-лейтенанта и рассказывал, как он ушёл с флота. Офицер был не русский, он принадлежал к одному из кавказских народов, и было ему не более тридцати лет. Звали его Ахмет. Ахмет говорил с жаром, иногда начиная размахивать руками.
- Так вот, вызывают меня в штаб дивизии и говорят: "Вы должны присягнуть на верность Украине!" Ну, тут я им сказал всё, что я о них думаю. Возвращаюсь на лодку, а там уже и приказ готов о моём списании на берег. Воин дважды не присягает, у него одна Родина, и жизнь за неё в бою он может отдать только один раз. Не два, не три, а один и только один раз он даёт ей клятву на верность. Один раз говорят воины, один раз говорят цари, и только женщины говорят много раз!
- Извини за нескромный вопрос, но кто ты по национальности? - спросил Фёдор.
- Даргинец. Это в Дагестане народность такая есть.
- Может, пойдём, покурим, воины? - предложил парень с лейтенантскими погонами. Парень был одет в камуфляжную форму, было ему около двадцати пяти лет, и звали его Паша.
Они вышли на улицу и встали у спортзала. Напротив них, у походного алтаря, стоял батюшка. Он уже закончил службу и теперь, собрав вокруг себя толпу, беседовал с людьми.
- Необходимо покаяться, - говорил батюшка. - Только через всеобщее покаяние возродится Россия. Отвернулись мы от Бога, от православия, и Господь нас наказал: послал нам семьдесят лет большевистского рабства. Сейчас надо опять вернуться к Богу и покаяться. Убийцу нельзя убить!
- Всё-таки какую чушь он там несёт! - сказал Павел, затягиваясь сигаретой. - Сколько можно каяться, пришло время драться, а не каяться!
- А ты дрался? - спросил Фёдор.
- Да! Сначала Приднестровье, потом Сербия. Неделю назад приехал.
- Значит, в армии сейчас не служишь?
- Нет. После августа девяносто первого уволили. - Павел затянулся глубоко и сказал:
- Мой взвод должен был брать этот Белый дом. Вот здесь мы лежали. - Он указал на прилегающий к спортзалу сквер. - Мимо нас ходили демонстранты, вон там строили баррикады, а мы лежали.
- И что же, никто вас не заметил?
Павел снисходительно усмехнулся:
- Я шесть лет этому учился.
- И одним взводом взяли бы Белый дом?
- Десять минут - самое большее, и всё было бы кончено. Есть позиции, где горстка бойцов может противостоять целой армии, и есть позиции, наоборот, которые чтобы защитить нужна целая армия, а чтобы взять нужно несколько человек. Дом Верховного Совета как раз такая позиция, наоборот. Огромное здание, множество окон на уровне полуметра от земли. Подошёл к любому, разбил, и вот ты уже внутри, плюс к этому ещё множество подземных сообщений. Нужно тысяч двадцать автоматчиков, чтобы надёжно всё прикрыть. Мы ждали только приказа. А потом одним броском пересекли бы эту площадь, и никто из демонстрантов и не рюхнулся бы, как мы ворвались бы внутрь и пошли по этажам. Пристрелили бы Ельцина и его депутатов, и на этом бы всё кончилось. Вон там, - Павел указал на кусты, - парень бабу драл у меня на глазах, а я лежу и время от времени запрашиваю по рации штаб. А мне: "Ждите, ждите". Потом под утро приказ отходить. Ну, ушли. Возвращаемся на базу, а нас там дерьмократы встречают.
- А тебе не кажется, что всё это был спектакль? - спросил Фёдор.
- Я в этом и не сомневаюсь, - сказал Павел. - Но до тех пор, пока Верховный Совет будет выступать против жидяры Ельцина, я буду с ним. Всех, кто выступает против оккупационного режима, я готов поддержать. Меня учили шесть лем метать гранату, стрелять, прыгать с парашютом, чтобы в трудную минуту я мог защитить свой народ. Этот час пробил, я буду драться, и драться я буду до последнего. Я русский офицер, чёрт возьми! Даже если все кругом покорятся и смирятся, я буду бороться. Оборонять свою позицию надо до конца, даже если противник охватил фланги и вышел в тыл!
- Как сказано в Уставе Советской Армии, - подытожил офицер в штатском, который стоял рядом. Про него Фёдор знал, что его зовут Александром, и на вид ему было лет тридцать пять.
- Ты случайно не общевойсковик? - спросил Фёдор.
- Нет. Ни за что не догадаешься.
- Авиатор?
- Нет. Я - подполковник военной юстиции. Впрочем, теперь уже, пожалуй, бывший. Завтра наверняка будет приказ о моём увольнении. - Александр тяжело вздохнул и продолжил. - Зато мой сын, когда вырастет, не скажет мне: "Папа, где ты был, когда жиды расчленяли нашу страну, уничтожали русскую государственность?"
В этот момент из темноты выступил Андрей.
- Федя, куда ты запропастился, еле тебя нашёл!
- Познакомьтесь, обратился Фёдор к офицерам. - Мой друг Андрей. Офицеры доброжелательно закивали.
Из дома Верховного Совета вышел ротный, он пересёк площадь и подошёл к спортзалу.
- Ну, что там говорят депутаты? - обратился к нему Александр. - Дадут оружие?
- Говорят, когда начнётся штурм, тогда дадим!
- А с головой у них всё в порядке? - спросил Павел.
- Они боятся, что преждевременная раздача оружия может спровоцировать вооружённое столкновение! - сказал ротный.
- А что же генерал Ачалов?
- Так вот Ачалов мне это и сказал.
- Очень мило! - произнёс Фёдор. - То, что омоновцы Ельцина вооружены до зубов, включая танки, ракеты и вертолёты - его не пугает, а что у своих будет только лёгкое стрелковое оружие - его почему-то пугает?
- В бирюльки играют! - молвил Павел.
- Нет, валенками решили прикинуться! -сказал Фёдор. - Ничего они нам не дадут, ни до штурма, ни во время штурма. Когда это было, чтобы власти давали оружие простому народу?
Наступила пауза.
- Вот что, Паша, - произнёс ротный. - Пойдём-ка поговорим.
Они отошли и стали что-то оживлённо обсуждать, потом Павел поднялся в спортзал на одну минуту и вскоре вышел на улицу в сопровождении ещё двух офицеров. Все трое, куда-то торопясь, скрылись в ночи.