лишь жалкой фикцией, подобием свободы.
Прошедшее свободы не имеет.
(Правда, историк ловкий стоит больше,
чем десять генералов, но об этом,
мы как-нибудь потом поговорим.)
Свобода видится нам в будущем, и это
нас заставляет строить планы, зная,
что им, почти наверняка, не суждено
исполниться. Что делать? Как и прежде
свой год я начинаю сентябрем.
(август - сентябрь)
II
Судьба - обманутая женщина,
не знающая, как прощать обманы.
Она хранит их в ящике стола,
и ближе к ночи, справившись с делами,
порывшись меж расписок долговых,
предсмертных писем, лживых обещаний
находит, достает, и, отряхнув
от пыли слов и тараканьих лапок,
внимательно рассматривает. Я,
когда приходит очередь моих
(Невинных, право же, не стоящих вниманья
такой серьезной, занятой особы,
ведь мелочи, ей-богу, пустяки), вдруг чувствую,
где б в это время ни был
с друзьями водку пью или пытаюсь
склонить подружку наконец принять
такое пустяковое решенье,
или хочу, что, кстати говоря,
со мной теперь случается все реже,
найти сечение рассеянья,
так вот, что б я ни делал в ту минуту, это...
На редкость отвратительное чувство:
как будто приговор произнесен.
Клинок над головою занесен,
и не спастись... Нет, хуже,
много хуже:
все то же, но отсрочен приговор.
Был прав, печально прав старик Тарковский:
"Как сумасшедший с бритвою в руке".
Мы у судьбы что псы на поводке.
Я обманул ее. И мой обман
сошел за правду. Мне поверил
плешивый отставник в военкомате.
Он выдавал повестки на расчет
и горд был важностью работы,
порученной ему. Он исполнял
нехитрые свои телодвиженья,