- Давай спустимся с пригорка вниз и посмотрим за церковью. Да не нервничай так, там за рощицей чуть дальше кладбище, и Борька часто туда убегает.
Мы с Оленькой торопливо прошагали насквозь молодой лесок и с откоса увидели фигурки наших неспокойных мальчишек, кидающих друг в друга камешками. Строгим голосом я прокричала им немедленно прекратить баловство и подойти к нам. Однако при виде недовольных мам сорванцы дружно расхохотались и с кривляниями принялись демонстрировать языки и корчить рожи.
- Ну-ка, прекрати дразниться и иди сюда. Ты слышишь, что я тебе говорю? Ну смотри у меня, ты меня знаешь!
Высоким срывающимся голосом надрывно провизжала Ольга и угрожающе потрясла рукой в направлении озорников. Однако веселящиеся дети и не думали слушаться. Окончив свой темпераментный танец, что-то среднее между рок-н-роллом и мазуркой, они со всех ног бросились прочь.
- Давай возвращаться. Они в обход прибегут к машине еще раньше нас. Играют, поросята!
Подруга проникновенно взяла меня за руку и нежно провела по ней ласкающими перстами. Наслаждаясь нежаркими солнечными лучиками, падающими сквозь кружевные кроны деревьев на наши молодые лица, полной грудью захватывая свежесть утра, шурша и загребая прогибающимися ногами осеннюю листву, мы с Олей двинулись назад. Она с улыбкой принялась дорассказывать мне тот интересный диалог дьявола с потенциальным вором. Внезапно что-то быстрое и темное закружилось над нашими головами и с устрашающим свистом врезалось прямо в ноги на уровне коленок. Умирающая чайка с окровавленной грудкой слегка потрепыхалась и затихла, еще раза два конвульсивно дернув черненькой головкой. Ее глаза-бусинки подернулись мутной пленочкой и закрылись навсегда.
- Боже мой, что с ней случилось? Видно, с кем-то подралась, - с горячностью обратилась я к подруге, чтобы поделиться своими соображениями.
Ольга вся аж посинела, губы у нее лихорадочно тряслись не в силах вымолвить ничего членораздельного.
- Что с тобой? Тебе плохо? Гунара позвать?
Я подхватила ее под белы рученьки, но она их с силой вырвала и закрыла себе лицо, хотя вроде и не заплакала.
- Это страшная примета, Наташенька. Неужели ты не знаешь? К скорой смерти, знак верный!
Обычно звонкий Ольгин голосок прозвучал необычно глухо, как и в самом деле замогильный.
- Да ты что, недавно из МХАТа? Новая Лика Мизинова из пьес Антона Павловича? Будет тебе, смешно даже! Птичку жалко! Ну, поклевали ее сотоварищи, не повезло... - жестко сказала я, однако подруга и не подумала успокаиваться. Оля зачем-то встрепала себе стриженые волосы, запрокинула назад тяжелую от дурных предчувствий голову и вперила в небо неподвижный взгляд больших карих глаз. Глаза ее здорово увеличились от упавших на них всего мгновение назад лилово-серых кругов и опять, как и до беременности, стали в пол-лица. Созерцая в вышине нечто, видимое только ей, подружка с задумчивым видом заговорила вновь:
- Очень я о маме волнуюсь. Ей надо удалять поджелудочную железу. Так я ее уговаривала с операцией в России повременить. Надеюсь, что к зиме Гунар поможет оплатить хотя бы половину операции здесь, в Норвегии. У вас в Осло, я узнала, есть хорошая специализированная больница с самым современным оборудованием. Мамочка вроде бы во всем со мной согласилась, но ты ведь знаешь сама... Русские женщины привыкли собой жертвовать и на себе во всем экономить, вот я и боюсь. Дома в Архангельске удаление предполагалось провести где-то в конце сентября - начале октября. Хотя и по телефону, и в письме она заверяла, что от операции отказалась и будет ждать до декабря, но кто ее знает... Я ведь тебе рассказывала, какая у меня мамочка. Все для других, себе ничего.
Моя бедная подружка тяжело вздохнула и умолкла, искоса блеснув на меня печальными белками своих поэтических очей. Совершенно согласившись с Ольгой в ее опасениях, я предложила ей ради собственного успокоения позвонить родителям сразу же по возвращении в поселок. Наверное, логическими доводами следует действовать не на склонную к самопожертвованию маму, а на менее эмоционального отца. Во время его плавания она одна едва ли решится лечь на операцию, тут не стоит беспокоиться. Оля еще чуточку поразмышляла и во всем со мной согласилась. Мы дружно зашуршали листвой дальше, оставив мертвую чайку далеко позади. Ближе к церкви я внезапно вспомнила, что даже не предложила подруге денег за наше с детьми двухнедельное пропитание. Сама Оля в том не сознается, но Гунар, наверняка, у нее уже спрашивал.
- Ты свои идеи бредовые брось и обижать меня не смей. Еще чего удумала! Да ваш приезд - это такая неимоверная радость, что... Эх, даже объяснить затрудняюсь.
- Да я понимаю, что радость. Но ведь мы все равно бы истратили те же деньги и в Осло, так что все по справедливости. Поездка к тебе для нас каникулы. Отдых - смена обстановки, я так Игорю и объяснила. А тебя я хорошо знаю, будешь всю дорогу нас кормить, как на убой. Потом, небось, придется садиться на диету.
В вопросе денег Оленька заупрямилась не на шутку и даже ножкой на меня притопнула, но я пригрозила, что вручу все пенгеры Гунару-Хельвигу лично, и тут она быстренько сдалась. Я оказалась права, как всегда, Олино плохое настроение улетучилось, как не бывало. Весь обратный путь она щебетала, как майская птичка. Дорогой искрящая юмором подружка, заливаясь звонким хохотом, поведала, как мой прежний домохозяин Ян-Хенрик заявился к ним в дом в поисках нашего нового телефонного номера. Тогда Ольга еще хорошо выглядела, и он долго-долго не уходил, приставал с расспросами, как бы и ему найти себе в России такую же богиню. Гунар приревновал и без всяких церемоний буквально выставил беднягу за дверь. Я уточнила дату столь памятного визита и доказала Оленьке, что Гунар был не так уж и далек от истины. Живя с красивой девчонкой, лесоруб, видно, сумел развить в себе особый нюх. У Яна-Хенрика уже был наш телефонный номер, и он вовсю им пользовался. Ольга развеселилась еще больше и так прохохотала до вечера с небольшими паузами.
Умываясь на ночь в отреставрированной под зеркальный зал в Версале, да вдобавок с разноцветными лампочками в два ряда ванной, я невольно прислушалась к доносящемуся из соседней комнаты грудному соблазнительному женскому смеху и сама себе подмигнула с лукавой усмешкой. Вторая дверь из ванной комнаты, прямиком ведущая в хозяйскую спальню, была чуть-чуть приоткрыта.
- Эльскеде, эльскеде! (любимая, любимая!) - полухрипел Гунар-Хельвиг, выдавливая из себя испанские страсти. Глава четвертая
Утром выяснилось, что в гости к Оленьке на пироги намыливаются две норвежские соседки. Гунар как раз собирался в Арендал по своим делам, и я, во избежание скучной встречи с соседками, попросилась с ним. Мы договорились: день я с детьми прослоняюсь по городу, а вечером он меня подхватит у "Арены" - главного арендальского торгового центра. Детишек мы с Оленькой поделили: ей оставалась задумчивая и ласковая Маша, я же брала в город двух супер-Тарзанов.
- Слушай, Нат, - задумчиво-тихим, напевным голосом принялась меня напутствовать на прощание лучшая подруга. - Если вдруг Гунар тебя спросит, что по-русски означает Саша... - Внезапно смутившись, Ольга как бы утеряла нить мысли. Она смолкла и сосредоточенно нахмурила соболиные бровки. - Будь другом, скажи Гунару, что Саша - такая особая разновидность любви. Ну, более яростная что ли, более жадная до удовольствий и нетерпеливая. Да понимаешь, вчера ночью сдуру назвала его именем своего бывшего мужа. Сама не знаю, что на меня нашло. Просто какое-то затмение... Нервы совсем стали никуда, а он возьми да и прицепись. Скажешь, а?
Как могла, я принялась успокаивать нервничающую подружку обещаниями, что уж по ее-то хотению-велению все сделаю в лучшем виде.
Гунар дал нетерпеливо-яростный гудок. Оказывается, мальчишки уже продолжительное время вертелись в машине позади него.
- Скорее всего, он ни о чем тебя и не спросит. Небось, уже позабыл нужное слово. Вообще-то, Гунар считает русский язык неимоверно трудным и изучению неподдающимся.
Я еще раз серьезно заверила Оленьку, что все будет в полном порядке, пожелала ей полной душевной безмятежности, а также приятного времяпрепровождения с соседками и, смачно расцеловав в обе пухленькие щечки, резво сбежала с крылечка. Гунар просигналил повторно и более нетерпеливо. Я извинилась за задержку, была великодушно прощена, и мы тронулись в Арендал.
Естественно, дети предпочитали исключительно игрушечные магазины, посетив их все до одного. Когда же магазины данного типа на нашем пути кончились, то Боренька, даже не потрудившись поинтересоваться моим особым мнением и не желая вникать в мои персональные планы, прямиком рванул на набережную. Немного растерянный Сережа остановился и чуть склонил светлую голову. Одним глазом сын просяще косил на меня, другим же явно пытался проследить за сложной траекторией удирающего бест венна (лучшего друга). Оленькин сынок несся к воде подобно направленному точно в цель ракетоносителю и не оставлял мне никакого выбора. Я согласно кивнула на Сережин немой вопрос и тоже побежала за мальчиками по направлению к морю. На набережной детей уже не оказалось, как сквозь землю провалились. Минут пятнадцать я нервно металась туда-сюда, истерично выкрикивая их имена.
- Мы, кажется, видели ваших мальчишек, - сочувственно обратились ко мне по-русски двое проходивших мимо высоких мужчин в джинсах. - Сначала они стояли на тех дальних мостиках, а потом их, вроде, пригласили посетить вон ту большую яхту.
С величайшим облегчением я опустилась на ближайшую лавочку; от сердца отлегло, дыхание восстановилось. Мужчины присели рядом с соотечественницей и закурили.
- Вы давно тут живете? Наверное, замужем за норвежцем? - решился завязать разговор худощавый - тот, что был повыше ростом и поразговорчивее.
- Да нет, мой муж - русский. Он оффшорный инженер и сейчас в море, а я с детьми нахожусь здесь на отдыхе. Вообще-то, мы в Осло живем, - отвечала я с улыбкой.
- Так вас Наташей зовут. До чего же приятно слышать родное имя в чужой стране. У меня супруга тоже Наташа. Извините, мы вам еще не представились: я - Эдуард Морозов, а это - Александр Татищев. Прошу любить и жаловать.
Эдуард с энтузиазмом потряс мою руку, Александр едва ее коснулся своими сухими холодными пальцами. Сказать честно: Эдуард пришелся мне по нраву куда больше Александра. Веселый открытый человек с мягкой и приятной белозубой улыбкой, он как старый добрый знакомый сразу принялся расспрашивать про подвесные кухонные лампы специфического скандинавского дизайна. Не знаю ли случайно, где бы их подешевле купить, а то Норвегия - больно дорогая страна. Случайно я знала: на "Арене" как раз висел огромный рекламный щит, что по случаю сезонной распродажи все в этом универмаге, в том числе и лампы, в полцены до конца месяца. Тут Эдуард сам себя стукнул по лбу за то, что по неразумности оставил все финансы и кредитные карточки на корабле, и попросил взаймы у хмурого приятеля. Затушив окурок, насупленно глядя на солнечный мир сердитыми зелеными глазами из-под густых черных бровей, хмурый приятель, однако, извлек из кармана свою визу-карту не колеблясь. Но оказалось, что веселый Эдик уже передумал у него занимать, справедливо решив, что и завтра успеет купить люстру в подарок жене. Этот, как он сам себя охарактеризовал, идеальный муж имел строжайшую традицию из каждой командировки привозить любимой супруге что-нибудь своеобразно-национальное и еще - чтобы ей понравилось. Далее он принялся с интересом расспрашивать меня о наиболее замечательных блюдах норвежской национальной кухни.
Профессиональный моряк и путешественник совершенно справедливо считал, что для того, чтобы понять национальный характер другого народа, надо непременно приобщиться к их народной кулинарии. Исстари традиционными угощениями становились самые общеупотребимые в голодные времена, вот тебе и история нации как на ладони. Пока я, произведя на незнакомцев впечатление опытной кулинарки, повествовала о треске желеобразного приготовления, вареных бараньих головах и ребрах, печеных бычачьих глазах и половых органах - излюбленных блюдах не ведающих жалости викингов, мои мальчишки наконец-то нагостились на гостеприимной яхте и возникли подле скамейки.
- Знаете что, вашим пацанятам, наверное, будет интересно побывать на настоящем сухогрузе. Мы им рубку покажем, машинное отделение, капитанскую каюту. Ну, может, не совсем капитанскую, но все же... Я - второй капитан на судне, а Александр - радист и механик. Золотые руки у парня. - Эдуард крепко хлопнул по плечу пасмурного друга, отчего тот больше прежнего напряг окаменелое лицо с высокими скулами. - Так что, пойдете?
Я было выразила сомнение в целесообразности данного визита, для пущей убедительности постучав по циферблату своих часиков, однако Боренька молниеносно разоблачил мою неуверенную ложь, заявив, что папа приедет нас встретить только в семь. Эдуард весело погрозил мне пальцем, и мы всей компанией отправились к дальнему грузовому причалу. По пути Эдик принялся развлекать нас рассказами как о своем непростом жизненном пути, так и о сложном морском пути их корабля.
- Я под нашим флагом шесть лет отходил капитаном. Лет пять назад иммигрировал в Канаду, так что судно наше канадское. Из Канады привезли в Скандинавию высококлассные пиломатериалы, которые здесь дороже стоят. Разгрузимся, а потом поплывем в Эстонию, заберем там русский лес и обратно в Канаду. Вот такой чартер. А вообще-то, я бывший ленинградец, то бишь санкт-петербуржец. А вы, наверняка, москвичка, узнаю по интонациям.
Я согласно кивнула и чарующе улыбнулась мужчинам. Их корабль назывался "Red Line" ("Красная Линия") и представлял собой нечто среднее между крейсером и баржей. Галантный Эдик помог мне взойти по трапу. Молчун Александр, ни слова не вымолвивший за всю дорогу, вежливо извинился, что вынужден нас покинуть для вахтенного дежурства, и даже снизошел до парочки предложений:
- А здорово ваши мальчуганы навострились болтать по-иностранному. Так у детей всегда все запросто, даже завидно.
- И мне завидно. До свидания. Счастливого дежурства. - Еще ласковее улыбнулась я ему в ответ, очень довольная фактом, что у такого сумрачного типа нашлись неотложные дела и он "отчаливает".
- Да не обращайте на его настроение внимание, милая Наташа. Он не всегда такой. Зубная боль у парня, а к врачу идти боится. Серьезная у Сашки проблема. - Махнул рукой вслед мрачному Александру добродушный Эдик.
По крутой винтовой лестнице, вслед за вторым капитаном, я и мальчики поднялись в рубку. Сережа и Боря с визгами восторга побежали к пульту управления. Сережа вежливо попросил у доброго дяди разрешения потыкать кнопочки и повертеть штурвал, Боренька просто все потыкал и повертел. Вице-капитан и два его новоявленных помощника развернули борт корабля сначала в одну сторону от причала, затем в другую. Все остались очень довольны друг другом. Далее Эдуард любезно пригласил нас посетить машинное отделение, а также кают-компанию и его персональную каюту. Лично я с благодарностью от дальнейшего осмотра отказалась, предпочтя капитанский мостик всем остальным закоулкам на судне.
Оставшись в гордом одиночестве, я скромно присела в сторонке на какую-то металлическую штуковину, с которой был виден райцентр Восточного Адгера: задумчиво пламенеющий в усталых лучах вечернего солнца, романтично плывущий в серебристо-алых переливах морской воды город Арендал. Вместе с мальчиками второй капитан привел в рубку красиво седеющего первого капитана. Два капитана обступили скромно сидящую меня, и на безукоризненно звучащем английском потрясающе джентльменистый капитан-канадец пригласил нас с детьми разделить вечернюю трапезу моряков в кают-компании. Но нам и вправду стало пора, через семь минут педантичный Гунар-Хельвиг, по идее, должен будет возникнуть у "Арены" и остаться нами очень недовольным. Моряки проблемой прониклись, посочувствовали, насовали детям на прощанье конфет, а мне цветов (да где только нашли!) и отпустили с Богом. Мы чуть-чуть опоздали, и недовольному Гунару пришлось вышагивать туда-сюда-обратно по площади еще восемь дополнительных минут.
Оленьку мы нашли несколько притомленной, но довольной. Я вручила ей моряцкий букет. Приятно возбужденная Оля меня поцеловала и принялась доказывать, как много я потеряла, не оставшись дома. Соседки, оказывается, ушли рано, но зато вместо них наведалась старая знакомая Вивиен. Эта Вивиен, Оленькина американская подружка с курсов норвежского, располагала важными сведениями о Дэби - моей американской подруге с тех же курсов, и Оленька справедливо считала, что мне было бы интереснее их получить из "первых уст", то есть от самой Вивиен. Весь остаток вечера мы с Олей посвятили обсуждению счастливого состояния Дэби в Дании, куда ее возлюбленный перевелся учиться из Норвегии, чтобы никогда более, даже случайно, не встречаться с ее первым мужем. Ближе к полуночи я предложила заметно уставшей Оленьке пойти ложиться спать, но она, театрально-пылко всплеснув руками, вдруг вспомнила, что надо обязательно найти кота. На время приезда Вивиен ее бывшего любимца пришлось впустить в дом, где он, прежде чем провалиться сквозь землю, успел здорово зацепить кружева на занавесках, свалить к счастью уцелевшую вазу с цветами на пол и пометить своим присутствием Боренькину спальню. Вдвоем мы методично обследовали все темные углы и закоулки старого дома. Углы и закоулки встречали нас тишиной и пустотой.
- У-у, нахальный котяра еще мне натворит кучу бед. Ладно, будем надеяться, что он сам отсюда убрался. Вот так всегда: в доме набезобразничает и довольный отправляется на поиски симпатичных кошечек. Давно бы его кому-нибудь отдала, да Борька этого наглеца обожает. Вивиен подарила котенка ему на день рождения, сынуля так радовался, сам выбирать ездил и выбрал... Что же, пошли укладываться. Гунар, дети, соседи - все храпят давным-давно и десятый сон видят, только мы с тобой опять полуночничаем.
По скрипящей лестнице, поддерживая друг дружку, мы с Оленькой поднялись на второй, "спальный" этаж и нежно поцеловались на прощание по своему обыкновению. Мне уже что-то начинало сниться, когда леденящие душу нечеловеческие крики заставили открыть глаза и сесть в кровати. Мало что соображая, но здорово напуганная, я прислушалась с замеревшим сердцем: кто-то душераздирающе орал на нижнем этаже. Пятитонным градом посыпались тяжелые шаги хозяина по бешено завизжавшей лестнице. Я окончательно пришла в себя, решительно набросила свой розовый пеньюар в стиле "а-ля романтика" и осторожненько сошла вниз исключительно любопытства ради.
Забившись в щель между холодильником и электрической плитой, Ольгин кот вопил как резаный и отчаянно драл на себе когтями густейшую шерсть жемчужно-пепельного оттенка, тут же разлетающуюся по всей кухне путаными клочьями. Вспотевший Гунар с трудом выволок упирающегося мурлыку, схватил его за шкирку и элегантным движением руки выкинул прочь за окно. Я предположила, что несчастное животное просто застряло в узком простенке и не смогло самостоятельно оттуда выбраться. Хозяин, смывая под холодной струей кровь с оцарапанной кисти, согласился со мной на все сто. Мы пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись.
Мне снился чудесный сон, хотя сказать вернее - только голос: мелодичный, чувственный, с чуть приглушенными интонациями едва сдерживаемой страсти, мужественный, гордый.
- До чего черны твои брови, моя красавица! Они - как угли, что способны светиться и в ночи. А как же сладки лепестки твоих роз - губ... Можно я поцелую их еще раз?