- Да я ведь иногда консультирую по вопросам современного искусства специалистов по эмиграции. Там мы с ним и познакомились. Он о тебе от меня слышал, я ему рассказал о твоих проблемах... Но ему интересно твое мнение об эмиграции, он просил меня познакомить его с тобой. Уже давно просил, но я говорил ему, что ты очень занята разводом и работой. А теперь пришло время, когда я сам тебя прошу, очень прошу, хотя бы ради меня, встретиться с ним.
У отца лицо было темное, страдальческое, а сколько седины и морщин прибавилось. Даже осанка его высокой фигуры изменилась, он как-то сгорбился, сильно похудел. Какая тяжелая подневольность, и каким позором души и унижения дается ему это служение. Кто же подал идею с "приглашением замуж", а в заложники оставить на всякий случай сына? Ведь этому спектаклю театра марионеток не будет конца. Под запугиванием, заманиванием любовью можно было добраться и до главного героя. Там или здесь, это уже не имело значения.
- Хорошо, я согласна повидаться с твоим знакомым "юристом-специалистом". Только мне бы хотелось встретиться с ним в твоем присутствии...
Отец не дал мне договорить и воскликнул:
- Я приведу его к тебе домой?
Такой наглости я не ожидала. Ну и нравы!
Но коль уж я согласилась и будто прыгнула с головой в холодные воды Невы, то игра началась. В ней победителей не бывает, а жертв обычно множество. Подозревала ли я тогда, насколько эта игра может быть опасной и что я рискую не только своей совестью, честью, любовью дорогого мне человека, может быть, даже его жизнью и приговором отнятия сына навсегда?
Чем-то эта игра напоминала "русскую рулетку" - может, бахнет, а может, пронесет до следующей прокрутки пуль в барабане пистолета. Никита сейчас играл во Франции в более спокойные рулеточные комбинации. А уж если и проигрывал, то не душу и совесть, а деньги. Просчитать эту "русскую рулетку" невозможно, на то и ставка судьбы. Интуиции не хватит, опыта нет, одна вера и теплящаяся надежда, что можно будет сойти с дистанции...
"НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ"
Папин роман с Ириной начал давать осечки, об этом мне стало известно после звонка самой "жертвы" из Нью-Йорка. Ирина писала папе письма, но, очевидно, с какого-то времени он перестал ей на них отвечать. Что послужило причиной такого странного поведения отца, не знаю. Но бедная Ирина, которая, как на плаху, положила свою "честь и совесть" влюбленной девочки, металась на другой стороне планеты в полном непонимании происходящего. У отца в Парголово телефона не было. Эта изоляция во многом помогала ему избегать нежелательных встреч и звонков. Во время последней нашей прогулки по Каменному острову отец в озлоблении сказал: "Вот, пишет мне целые письма-романы. Кому это надо, у меня нет времени читать всю эту галиматью!" При этих словах он вынул из портфеля штук двадцать нераспечатанных конвертов и сунул их в мусорный ящик. Бедная Ирина, подумала я, плакал твой "иконостас" над кроватью. Беспокойство ее, как оказалось позже, было связано с намеченными мероприятиями для оформления их с Гуленькой брака. К этому времени отец развелся. Все бумаги, юридические документы были у Ирины готовы, и дело было за малым, она готова была приехать в Ленинград, чтобы пойти с отцом в районный загс. То ли он не мог и не хотел этого, то ли просто не любил ее, а может, в связи со мной и Никитой планы "юристов" поменялись - все свелось к его исчезновению с ее горизонта. Это было совершенно в его духе. Как только возникали в его любовно-сердечной сфере проблемы, он старался испариться, надеясь, что, может, рассосется само по себе. Но не таков был характер Ирины. Для нее не было преградой ни молчание отца, ни двенадцатичасовой перелет в СССР, ни явное нежелание "жениха" с ней переписываться. Она купила путевку с билетом, позвонила мне и сообщила, что через пару недель приедет. Я послала отцу телеграмму в Парголово, вечером он мне позвонил:
- Эта дуреха предлагает мне на ней жениться! Чтобы спасти меня! Пошла она к черту! Мне все надоело, я ей написал письмо, объяснил, что нужно подождать, я сейчас не готов... Так она хочет заплатить все алименты за Дуню до восемнадцати лет, а мне - чуть ли не завещание на имущество. Она сошла с ума, думает, я на это куплюсь!
Отец был возбужден до предела.
Ну как тут не восхититься! Никаких сделок с совестью и всегда правда, одна только правда, голая, страшная, ранящая... Дорогая Ирина, мне было ее жалко, и я совершенно не представляла, как буду ее встречать, что буду ей говорить и объяснять. Последняя фраза отца была: "Прошу тебя, избавь меня от этой истерички, встреть, поговори... скажи, что меня нет в городе. Может быть, я и возникну на десять минут, но в самом конце".
Моя встреча с "юристом эмиграционного отдела" приближалась. В голове я рисовала картину этой встречи, что нужно отвечать, как говорить. Но прежде всего я решила ни в коем случае не показывать страха и никак не выдавать своего крайнего желания соединиться с Н.К. любыми средствами. Будто все это для меня не столь уж важно, а взаимные письма и звонки - ну так это одна "любовная игра". Жизнью я довольна, у меня сын, работа, ехать никуда не собираюсь. Это была интуитивная тактика поведения и защиты от возможных предложений. Тем более, что на их глазах происходила комедия как бы "вполне всерьез", моего отца и Ирины. Как не покажется странным, но в день нашего свидания я чувствовала себя спокойно и уверенно.
Отец приехал около пяти часов дня, а через полчаса раздался звонок в дверь и на пороге возник молодой мужчина, лет тридцати шести... с огромным букетом белых цветов. Вначале вошел букет, а потом из-за него выглянуло на меня улыбчивое лицо брюнета с голубыми глазами. Он был полноват, среднего роста, в модной импортной куртке и джинсах.
Я провела гостя из коридора в комнату.
- Меня зовут Николай Иванович, мы с Игорем Ивановичем давние знакомые, - произнес, улыбаясь, мужчина и как-то фамильярно обнял отца за плечи.
Я поставила букет в вазу, предложила присесть всем за круглый стол, накрытый непарадной кашемировой скатертью. Неожиданно отец достал из своего портфеля бутылку коньяка, коробку шоколада, лимон и предложил выпить.
- Ах, с удовольствием! Коньячок - это всегда хорошо, суетливо-радостно болтал "николай иванович". - Знаете, у меня дочка, ее зовут Василиса, а у вас, значит, Ванечка. Вот какие русские имена у наших детей, это теперь стало возвращаться. Да, - с грустью вздохнул он, - знаете ли, все разбили в свое время, разорили, а теперь мы восстанавливаем. - Я не ослышалась, акцент был именно на слове "мы". Коньяк был разлит по рюмкам, и наступила неловкая пауза. Мне казалось, что семейные портреты и фотографии деда и бабушки в ролях с явным недоумением глядели на нас со стен.
Гость осмотрелся и, будто читая мои мысли, произнес:
- А покажите мне, Ксения Игоревна, фотографию вашего Ванечки.
Принесла, протянула:
- Хороший пацан.
И пауза. Я молчу, отец болтает о "погоде", по сути к делу не приступает, а я продолжаю ждать. Цветы в вазе белыми факелами демонстрируют свою казенную принадлежность, коньяк разлит повторно.
- Я должен скоро бежать, у меня свидание с одним молодым художником, совершенно неожиданно и суетливо сказал мой отец. Заторопился, бросился кому-то звонить из соседней комнаты, потом попрощался, на ходу замотал шарф, и входная дверь за ним захлопнулась. Вот так подстава, подумала я! А гость расслабился и улыбнулся мне:
- Ксенечка, можно, я вас так буду называть, расскажите мне про Швейцарию. Я, к сожалению, там не был, все больше в Германии бываю, да и то чаще в ГДР.
- Что я могу добавить нового о Швейцарии? Красивая природа, приятные и интересные люди и еще большой покой во всем. Без потрясений страна. Мне там было очень хорошо.
Я успокоилась после внезапного исчезновения отца и решила вести разговор в непринужденной форме. Вот чего я не переносила никогда, так это фамильярности "совковых мужиков" в разговорах с женщинами, и поэтому его "Ксенечка" меня очень насторожила. Только бы не пришлось ему хамить, мелькнуло у меня в голове.
- Я слышал, Ксенечка, от Игоря Ивановича, что вы развелись со своим супругом? - продолжил он (будто они не были в курсе и новости у них только из домашнего источника).
- Да, наша жизнь не сложилась, к сожалению...
- А что же, вы думаете, за границей мужчины другие, лучше наших? наконец взял быка за рога мой собутыльник.
- Почему же лучше, наверное, там тоже разные бывают, - ответила я.
- Но что же вы не смогли у нас-то хорошего найти? Чегой-то вас на тамошнего потянуло? - строгим голосом спросил "николай иванович".
- Ах, это вы имеете в виду Никиту? - Я ответила решительно, с полунаивной интонацией, как бы подыгрывая гостю в его манере выражаться.
Собеседник заулыбался и налил нам еще по одной рюмке.
- Мне повезло, я встретила наконец любимого человека, наши чувства взаимны...
- А до этого вас не любили? Не поверю, никогда не поверю, вы же красавица... - разгорячился "николай иванович". - Но стоит ли менять спокойную жизнь у себя на родине на полную неизвестность и чужбину? О Никите Игоревиче я слышал разное, семья его известная, историческая. Дед был царским министром, отец - герой французского Сопротивления. После войны вернулись в СССР, а потом были репрессированы... Очень печально, что так пострадали они все, да хоть живы остались, и то хорошо по тем временам. Мы теперь таких людей не за решетку бы сажали, а в гости бы приглашали. Да, Сталин в свое время дров наломал, а последующие правители тоже не всегда головой думали... Знаете, ведь я пишу диссертацию, и меня интересует все, что касается живых впечатлений и рассказов о русской эмиграции на Западе, при этих словах он не достал блокнота для записи моего предполагаемого рассказа, но почему-то пошел в коридор, принес свой черный кожаный портфель и поставил его рядом со стулом, у своих ног.
- Ничего интересного и нового, пожалуй, я не смогу вам рассказать. По причине того, что в основном я там развлекалась и, кроме ресторанов, театров и казино, в которые меня водили, ни во что не вникала. Жизнь эмиграции разная, и, скажу прямо, времени на ее изучение у меня не было. Ведь я даже контрабандой от ОВИРа побывала в Париже, - со смехом ответила я и опрокинула залпом рюмку коньяка.
- Понимаю, что у многих тамошних русских обида на Советскую власть. Но ведь все поменялось, к старому возврата нет, теперь есть молодое поколение специалистов, вроде меня, которые, разъясняют тем, кто наверху, как нужно себя вести. Я с большим уважением отношусь к вашему отцу. Игорь Иванович мне много рассказывал о своей поездке в Женеву и о вас тоже говорил... Вы что же, очень переживаете, что роман ваш с Никитой Игоревичем закончится просто перепиской? Но ведь он может сюда приехать. Ему нечего бояться!
"Николай иванович" говорил убедительным тоном и всем обликом выражал уверенность в полной безопасности появления Н.К. на территории СССР.
- Что вы, никогда Никита сюда не приедет! После лагеря он напуган на всю оставшуюся жизнь. И зачем ему это делать? У него работа, сплошные поездки, старые родители, которых он не может оставить. Да они скончаются раньше времени, если он соберется сюда. Скажу вам прямо, что я никогда его просить об этом не буду! - решительно сказала я.
- Неужели ради вас и такой любви он не поедет? Какая же это настоящая любовь?!
- Слушайте, я ведь не девочка и не настолько наивна. Мы говорили с ним и многое обсудили. Я ему сказала, что мне дороже моя чистая совесть и его спокойствие во Франции, чем наше счастье, замешанное на риске для жизни.
Мой слушатель при этом открыл свой портфель и запустил в него руку. Может быть, мне пригрезилось, но я услыхала щелчок клавиши...
- Да что вы говорите такое. Кто же его здесь тронет. Я, если хотите, любые гарантии могу достать, у меня друзья в Москве, они знают, кто такие Кривошеины. А Никита знаменитый... - кипятился "николай иванович".
- Не нужно мне никаких гарантий, Никиту я звать сюда не буду! И давайте не говорить больше о его приезде. - Я решила свернуть нашу дружескую беседу, тем более что разговор как-то уперся в тупик. Этот тип очень хотел меня уговорить пригласить Никиту, а насколько я поняла отца во время нашего "каменноостровского" разговора, все начиналось с обратного. Отец ведь первым заговорил о возможности моего "выезда в гости и замуж" к Никите во Францию. И только под предлогом советов от "специалиста по эмиграции" я согласилась встретиться с пресловутым "николаем ивановичем". Значит, опять обман, и все это было подстроено только как наведение контактов со мной в непринужденной домашней обстановке. А я-то, дура, уже говорила с Никитой о подобном приглашении, и он на том конце провода был потрясен моей просьбой. Ничего подобного он не слышал! И его удивленное и продолжительное "Даааааа..? Конечнооооо?..." я могла хорошо понять, и только молила Бога, чтобы он не задавал мне лишних вопросов по телефону, в мембране которого и так постоянно присутствовало "эхо Москвы".
- Скажите, Николай Иванович, отец мне говорил, что якобы есть форма приглашения, по которой меня могут отпустить "выходить замуж" во Францию. Именно об этом я и хотела вас спросить, насколько это реально? - решительно обратилась я к моему собеседнику.
- Ксенечка, эта практика действительно осуществляется, но крайне редко. Чаще всего по особому приказу из... Москвы, - тут он запнулся. - В вашем случае я ничего не могу решать, могу только давать советы, как действовать. Но думаю, что если вы по своему характеру и упрямству не захотите понять, что я ваш друг, то, боюсь, ничего хорошего из воссоединения с Никитой не выйдет.
Его намек, что он мой "друг", я прекрасно поняла. За этим стоит предложение на них работать... Но этого не будет никогда! Я решила для себя, пусть мы лучше не увидимся с Никитой и весь роман превратится в "сотню писем к другу", чем пойти по пути отца.