- Что случилось? - был его первый вопрос.
- Хочу тебе сообщить, что я отказываюсь ехать к Никите! Завтра пойду в ОВИР забирать бумаги и позвоню в Париж.
Мой решительный тон насторожил отца еще больше.
- В чем дело, тебе сообщили что-нибудь неприятное? Вы с Никитой поссорились? - стал он испуганно задавать мне вопросы.
- С Никитой всё в порядке. Да только твой "консультант по эмиграции" предложил мне следить и доносить на него!
- Какие идиоты! - воскликнул отец, вскочил, стал бегать по комнате. - Я же им говорил, чтобы они к тебе не приставали с подобной чепухой. Ты не тот человек! Какой примитив мышления!
Он хватался руками за голову, бил указательным пальцем по лбу, определяя этим жестом весь пещерный ум "николая ивановича".
Мало ли что ты говорил им, подумала я, а может, они рассчитывают на нечто другое и не считаются с твоим мнением. У тебя свои планы, а у них свои.
- Нет, я прошу тебя, убедительно прошу, ничего не предпринимай! Вот так, сгоряча, ты наломаешь дров. Все будет хорошо, и пожалуйста, без глупостей. Сейчас уже поздно, но завтра я позвоню в Москву, у меня там есть с кем проконсультироваться. Что этот тип тебе еще говорил? - Отец старался успокоиться, а главное, утихомирить меня.
- Говорил, что Иван может стать заложником, если я буду плохо себя вести.
- Слушай, Ксюша, ты знаешь, что я тебя люблю больше всех на свете, я тебя никогда не подводил, не предавал. Будь умницей и поверь мне! Только об одном помни, всегда - ничего не подписывай с этими людьми. Если они тебе будут предлагать подписать... нечто... ну, да ты поймешь, о чем идет речь. Умоляю, не подписывай! А решать, конечно, тебе, я не хочу быть виновником твоих страданий.
Вид у отца был жалкий, побитый, он выглядел не победителем, а побежденным.
Засыпая, я молилась Господу о том, чтобы искушения и испытания, выпавшие на нашу с Никитой долю, не сломили нас. Чтобы мы могли встретиться, поговорить обо всем, без страха быть подслушанными телефонистками. Молилась о том, чтобы Господь защитил Ивана и меня, сохранил нас вместе и не разлучил навсегда, чтобы козни дьявольские не коснулись нашей жизни.
Город мой состоит из руин красоты
Он белеет и тает как призрак.
Полуночь, полудень,
Запах гнили воды из каналов
Вперемешку с черемухой горклой...
В предрассвете зари полечу за мостом,
Тот, что перекинут через реку.
До банальности захваленная белая ночь,
Приземлюсь, с рекою побеседую.
А на той стороне, за другим мостом,
Третий справа - это мой дом.
Если сжаться в комок,
Превратиться в платок,
Подстелиться под дверь и пролезть...
Я увижу других,
Я услышу чужих,
Запах мой не узнаю в своей колыбели...
До банальности захваленная белая ночь,
Не укроешь ты пологом колыбельным.
Ты оставишь меня, не в защиту себе,
Оголив мои раны детства,
Не услышу друзей,
Не увижу родных.
На могилы их брошу цветы...
Пролечу над Невой,
Поверну на залив
И махну на прощанье рукой.
* * *
Я так и не смогла поговорить с Машей, рассказать мой сон, поездка в Морозовичи состоялась, но была печальной. За время моего отсутствия Мария Михайловна тяжело заболела и скончалась. Идея покупки дома отодвигалась на неопределенное время.
Наша переписка с Никитой не прерывалась. Хоть несколько строк мы старались писать друг другу каждый день. Корреспонденция не пропадала, видимо, содержание интересовало "читателей", иногда конверты были плохо заклеены. По письмам и звонкам Никита познакомился с Иваном, а смешные французские открытки с "пищалками" вызывали особенный интерес у "работников почты". Игрушки в виде "лего"(детский конструктор) приходили с недостающими деталями. Никита писал изо всех стран мира, дневниковость нашей переписки, видимо, хорошо конспектировалась ими. Но официальный канал связи мы с Никитой использовали вовсю и не стеснялись в своих письмах, пусть себе читают... Зато осторожность и полное молчание в связи с моим оформлением мы сохраняли обоюдно. Даже когда однажды возникла оказия передать письмо Никите с его другом, я не решилась описать всю многосложность ситуации.
Прошло лето, наступила осень, ОВИР молчал. И вот опять раздался телефонный звонок, голос "николая ивановича". Просьба встретиться на том же месте. Свидание наше происходило днем, конец сентября стоял солнечный и теплый. Мы поднялись на лифте, пошли по лестницам, мне показалось, что это другое крыло гостиницы "Европейская" и другой номер. Окна зашторены. Опять коньяк, кексы, а "николай иванович" в веселом расположении и болтает о рыбной ловле. Оказывается, это его страсть. Что означает эта смена настроения? Тактика поведения? Сама вопросов не задаю, разговор о поездке не начинаю.
- Смотрите, что я вам принес, - и достает из своего портфеля журнал "Континент", - загляните в оглавление.
Пока я листаю журнал и всматриваюсь в тексты, он разливает коньяк по стаканам. Вижу фамилию, мне незнакомую, Петр Равич, а переводчик - Н. Кривошеин. Пробежала глазами текст, думаю, как ответить.
- И что вы хотите этим сказать? - спрашиваю. - Ведь Н.К. здесь как переводчик, это его специальность, он этим деньги зарабатывает. А когда на французский переводит, тогда подпись "NK" и авторы другие.
- Э нет... Вы не думайте, что все так просто. Во-первых, хочу сказать, текст очень интересен по своему содержанию и, видимо, взгляды автора совпадают с мнением переводчика. А потом нам известно, что они дружат и переводчик тут работал с большим старанием...
- Может, он работал со старанием, чтобы деньги за перевод получить? Вот и весь интерес, - ответила я.