Сидя в кабине своего пикапа, я наблюдал за тем, как гротонская пожарная команда достает из машины свое снаряжение. Два человека приготовились спуститься по отвесной стене каньона к лежащему на дне трупу.
Капитан Морго по-прежнему стояла посреди моста вместе с Джимом Дикки. Раскурив трубку из стержня кукурузного початка, она уверенно указывала в сторону нижних порогов. Журналистка находилась вместе с ними.
Обернувшись, я увидел остановившийся на обочине зеленый «Вольво». Я узнал эту машину. Она принадлежала Джордану Лэнгфорду, президенту колледжа Сент-Эндрюс, тому самому человеку, который устроил меня на работу в службу безопасности.
Мне показалось странным, что Джордан уже знает о мертвеце. Карлин ни за что не позвонила бы ему домой, и я был уверен, что капитан Морго также не сделала бы этого, не побывав лично на месте происшествия.
Выйдя из машины, Джордан постоял с минуту, глядя на суету на мосту. Его кожа цвета кофе с молоком разительно контрастировала с белой тенниской и шортами. Я ожидал, что Джордан спустится к мосту, однако он вместо этого достал из кармана сотовый телефон и набрал номер. Сказав в телефон несколько слов, снова сел в машину и уехал.
Спускаясь вниз по крутому склону, я заметил Кена Макриди, который, не привлекая к себе лишнего внимания, стоял в тени под деревьями и снимал на конфискованную видеокамеру толпу зевак. Из него получится хороший полицейский.
Таверна «Фолл-Крик», расположенная дальше по склону, уже открылась, и от посетителей не было отбоя. В окно я увидел не меньше десяти человек, которые сидели на высоких табуретах у стойки, готовясь к тому, чтобы провести в таком положении весь день. Мне очень хотелось присоединиться к ним и тоже чего-нибудь выпить, чтобы добавить себе уверенности, но я все-таки решил вернуться домой и привести себя в порядок перед докладом капитану.
Озеро Гротон застыло в безмятежном спокойствии. Я свернул на плотно утрамбованную щебенку, ведущую к моему домику. Это был старый одноэтажный дом, сложенный из обтесанных вручную бревен. В обшитой сосновыми досками гостиной имелся большой каменный камин. Примитивная ванная оборудована белым эмалированным поддоном на чугунных ножках.
Стрекоза встретила меня у двери, однократно махнув своим пушистым хвостом. Открыв холодильник, я достал горшок с курицей под чесночным соусом, приготовленной накануне вечером. Разогрев порцию в кастрюле, размял в бульоне два куска любимого лакомства Стрекозы и поставил миску на веранде.
Целую минуту Стрекоза смотрела на курицу так, будто та была приправлена стрихнином. Затем она уставилась на водную гладь озера, словно размышляя, не искупаться ли ей.
– Ну же, малышка! – сказал я.
В последнее время стало практически невозможно уговорить ее поесть. Порой она целый день, а то и два обходилась одной водой, и мне приходилось буквально умолять ее. Как и сейчас. Достав из миски маленький кусок курицы, я принялся жадно его жевать.
– Черт побери, лучше ты ешь, а то я сам съем все, – сказал я.
Стрекоза печально посмотрела на меня своими большими черными глазами, словно она скучала по своему дому в Хайберском проходе и недоумевала, зачем я притащил ее в противоположный конец земного шара в эту забытую богом дыру.
– Джулия Чайлд специально приготовила это для тебя, – сказал я.
После того как я на протяжении стольких лет использовал эту фразу, у меня не хватало духа признаться Стрекозе, что Джулии больше нет в живых. Впрочем, мои уговоры все равно помогали редко.
– Кончай отлынивать и ешь! – строго произнес я.
Словно оказывая мне монаршую милость, Стрекоза медленно опустила морду к миске и осторожно попробовала маленький кусочек.
– Ну вот, наконец-то! Молодец! – подбодрил ее я, после того как она без особого энтузиазма прожевала первый кусок.
Стрекоза оторвалась от миски и посмотрела на меня, словно ожидая похвалы.
– Поздравляю! – сказал я.
Стрекоза съела еще два куска курицы, после чего полакала бульон. Теперь ребра у нее торчали сквозь шкуру. Если так будет продолжаться и дальше, останется лишь кормить ее силой; эта мысль была ненавистна мне так же, как и мысль о том, что кто-то будет насильно кормить меня. Отойдя от миски, Стрекоза тяжело дотащилась в дальний угол веранды и плюхнулась на свою любимую подстилку.
За всю предыдущую ночь я проспал всего часа три. Через два часа мне предстоял этот идиотский рапорт. Вернувшись на кухню, я стал варить крепкий кофе в голубой эмалированной кастрюльке.
Пока нагревалась вода, я спустился к пристани на берегу озера. Взяв с верстака потрескавшиеся кожаные перчатки, подошел к тяжелому холщовому мешку с песком, висящему над причалом, и начал наносить по нему удары. Сначала – медленно, размеренно.
«Зачем я вернулся сюда?» – в тысячный раз спрашивал себя я. Ну уж, конечно же, не для того, чтобы сносить издевки таких людей, как Джим Дикки, хотя во время трибунала я вдоволь наслушался вещей и похуже. После того как я позволил армии добить меня, мне на самом деле уже было все равно.
Тяжелый мешок начал свободно раскачиваться из стороны в сторону.
Сюда я вернулся отчасти потому, что это место было ближе всего к тому, что я мог считать своим домом. Мне было двенадцать лет, когда мои родители погибли в авиакатастрофе. Тетка и дядя отправили меня в пансион. С тех пор я жил самостоятельно. И в колледже Сент-Эндрюс обрел всё. Казалось, жизнь открыла передо мной золотые горизонты.
А потом я встретил Блэр…
На самом деле вернулся сюда я из-за нее.
Я познакомились с ней на втором курсе, в первом семестре. Блэр приехала на выходные из Уэллсли, и в субботу вечером после футбольного матча она заглянула на праздничную вечеринку к нам в общежитие. С первого же взгляда я решил, что она самая потрясающая девчонка на свете.
И дело тут было не только в ее фиолетовых глазах и удивительной красоте. Жизнерадостная и веселая, Блэр излучала поразительную смесь невинности и чувственности. Остаток вечера мы с ней провели, разговаривая у меня в комнате. Я к ней даже не притронулся. В основном мы говорили о литературе, музыке, политике и о мечтах Блэр помочь изменить наш мир – сделать его таким, чтобы «детям не пришлось расти в страхе перед насилием и голодом». Она действительно так говорила. Я был убежден в том, что даже если мы проживем вместе целую жизнь, то все равно не выговоримся до конца.
Весенние каникулы мы провели вместе в лагере в Адирондакских горах. За эти несколько дней Блэр пробудила во мне такие чувства, о существовании которых я даже не подозревал. Любовью она занималась чуть ли не с первобытной страстью. Я несказанно гордился тем, что она стала моей.
В следующем семестре Блэр перевелась в Сент-Эндрюс, и последние два года учебы в колледже мы прожили вместе. После выпуска провели два месяца в Европе, разъезжая на видавшем виды мотоцикле «БМВ», купленном мною в Амстердаме. Ночами мы нередко просто съезжали с дороги на стоянку в лесу, пожирали еду, купленную в кафе, и сворачивались клубком в двухместном спальном мешке.
Когда мы вернулись, меня призвали в армию, а Блэр устроилась в рекламное агентство в Нью-Йорке. Мои увольнения мы проводили вместе. Когда меня послали в Афганистан, Блэр подарила мне серебряный жетон, на котором были выгравированы слова: «Джейку от Верного Сердца».
На девятом месяце моей командировки пришло письмо. Блэр написала, что полюбила другого мужчину. Она не хотела сделать мне больно, просто так получилось. После этого естественный ход моей жизни разрушился.
«Оставь все в прошлом и иди дальше, – твердил я себе. – Скорбеть в нашем сумасшедшем мире по потерянной любви глупо. Ты только что вышел живым из смертельной битвы. Нужно двигаться вперед». Но я по-прежнему любил Блэр. Мне казалось, что у меня обманом отняли будущее, ждавшее нас обоих…
Я принялся сильнее колотить тяжелый мешок, нанося яростные удары, отзывавшиеся до самого плеча. Через пять минут с меня градом катил пот, костяшки пальцев ныли, в руках не осталось силы.
Сняв с себя промокшую насквозь одежду, я нырнул с мостика. Отплыв на глубину, перевернулся на спину и несколько минут просто лежал, глядя на кобальтово-синее небо.
Меня по-прежнему терзала безответная любовь.
Не спеша подплыв назад к берегу, я захватил одежду и голышом направился в дом. Убедившись в том, что Стрекоза еще спит, налил первую чашку кофе и побрился в мойке на кухне. Зеркалом я уже давно не пользовался.
Глядя в зеркало, я не испытывал спокойное одобрение. Это было гневное противостояние. «Безмозглый осел» – вот любимое приветствие, с которым я обращался к самому себе. В отражении в оконном стекле я увидел неясный образ с растрепанными волосами и грубым обветренным лицом.
Летние коттеджи по обе стороны от моего дома на зиму были заперты и заколочены. В лесу стояла полная тишина. Откуда-то со стороны озера прохладный осенний воздух доносил запах горелой листвы.
Я включил радио, ожидая услышать в выпуске новостей про смерть мужчины в ущелье. Вместо этого диктор сообщил о том, что ураган «Ильза» терзает Южную Каролину ветрами, скорость которых достигает ста двадцати миль в час. Ураган движется на север по траектории, затрагивающей Аллеганские горы, а к утру воскресенья, возможно, обрушится на окраины штата Нью-Йорк.
Я поймал себя на том, что испытал восторг от подобной перспективы. Бури неизменно возбуждают меня. В основном своей чистой первозданной силой – снежные бураны, штормы, ураганы и даже один тропический муссон, который мне довелось пережить.
Прежде чем покинуть дом, я налил воды Стрекозе в миску и подпер кирпичом открытую дверь на веранду, чтобы собака имела доступ к полоске лужайки, ведущей к озеру. Стрекоза любила свободно разгуливать по своим крошечным владениям. Можно было не опасаться, что она убежит. В отличие от Блэр Стрекоза готова была ждать меня вечно.
К тому времени как я вернулся в студенческий городок, было уже около половины девятого, и дороги, ведущие в колледж, были запружены подъезжающими выпускниками. Движение практически полностью застопорилось; машины останавливались прямо посреди улиц, и водители изучали таблички, установленные для того, чтобы помочь бывшим выпускникам найти места сбора своих курсов.
Выпускники были всех возрастов и раскрасок; те, кто постарше, носили соломенные шляпы и яркие спортивные куртки. У многих на шее висели бирки с фамилиями. Люди возвращались туда, где давным-давно провели четыре года своей жизни.
Некоторые из выпускников постарше уже начинали увядать и уходили в тень развесистых дубов, обрамляющих «квадрат». Мимо них спешили нынешние студенты, направляясь в новые учебные корпуса.
В те времена, когда я учился в Сент-Эндрюс, в «квадрате» размещались научный и гуманитарный факультеты. Именно там проходили все занятия. Старинные каменные здания со средневековыми арками, заросшие плющом, до сих пор красуются на рекламных проспектах. Теперь в них разместились кабинеты преподавателей и комнаты обслуживающего персонала. А все занятия проводились в новых учебных корпусах. Отдельно стояли учебные корпуса для латиноамериканцев, для афроамериканцев, для азиатов, а также корпуса факультетов нанотехнологий и вычислительной техники. Рядом с торговым центром возводился учебный корпус для голубых, лесбиянок, бисексуалов и трансвеститов.
За полтора столетия, прошедших с момента основания, колледж претерпел много изменений. Один из меценатов-шотландцев назвал его в честь колледжа Сент-Эндрюс в Шотландии, третьего по старшинству в англоязычном мире.
Поскольку вся территория студенческого городка была забита машинами, я не смог устроиться на стоянке и в конце концов поставил свой пикап перед административным зданием, заняв последнее свободное место.
На бордюрном камне было выведено краской: «Зарезервировано за проректором». Выйдя из пикапа, я засунул под щетки «дворника» картонку со своим значком, гласящим: «Сотрудник полиции при исполнении», и, надев форменную фуражку, направился в здание, где размещалась служба безопасности колледжа.
Над каменными воротами, ведущими в «квадрат», был растянут огромный транспарант. Под надписью «Век мастодонтов» красовалось реалистичное изображение большого волосатого мамонта. Мамонт взирал на меня с печальной отрешенностью, словно думал только о том, как бы вернуться обратно в свой ледник. Я прекрасно понимал его чувства.
Служба безопасности колледжа размещалась в двухэтажном кирпичном здании рядом со студенческим спортивным центром. Несколько лет назад строители разобрали старые гипсовые внутренние перегородки вместе с лепниной, деревянной обивкой и дверями из полированного ореха. Новые перегородки были толщиной с лист картона, а двери – из ламинированного пластика.
Войдя в здание, я увидел двух подростков на дубовой скамье в отгороженном стальной сеткой отделении для задержанных. Первый был похож на Клецку Пиллсбери[6]; рыжие вьющиеся волосы и бледная, как тесто, кожа. Он плакал. Второй внешне напоминал испанца или итальянца, с черными волосами до плеч и маленькими, близко посаженными глазами.
Им было лет по одиннадцать; оба в мешковатых джинсах, спущенных на бедра, новых баскетбольных кроссовках, трикотажных майках с эмблемами НБА и бейсболках с козырьком на правое ухо.
– Это ты все запорол, чувак, – сказал черноволосый. – Ты сам!
Я предположил, что это взбунтовавшиеся дети преподавателей колледжа.
– Итак, в каких неблаговидных деяниях вы повинны? – спросил я у рыжего.
– Мы… ну… – начал тот, растирая по лицу слезы. – Мы… ну…
– Коди, заткнись, твою мать! – одернул его черноволосый.
– Mi casa es su casa[7], – сказал я.
– Что, козел, хочешь ко мне подмазаться? – грубо ответил черноволосый.
Я направился в свой отгороженный пластиком закуток в углу. Не успел я сесть за стол, как появилась Карлин, идущая прямиком к кофеварке у противоположной стены. Она то и дело искоса поглядывала на меня.
– Работаешь сверхурочно? – спросил я, стараясь помириться с ней после нашего предыдущего разговора.
Пропустив мои слова мимо ушей, Карлин налила чашку кофе без кофеина, добавила три ложки сахара и ушла так же, как пришла.
В этот момент распахнулась дверь заднего входа, и в дежурное помещение вошел грузный мужчина в оранжевой тенниске и оранжевых спортивных брюках. Мельком взглянув на подростков за сеткой, подошел ко мне.
– Офицер Кантрелл, – прочитал он мою фамилию на бирке. – Кажется, мы незнакомы.
Ему было лет шестьдесят; налитые кровью глаза, толстый красный нос. Красные пятна на обнаженных руках красноречиво указывали на проблемы с печенью.
– Прошу прощения, но это помещение закрыто для посторонних, – сказал я. – Вход для посетителей с противоположной стороны.
– Я не посторонний, – сказал мужчина. – Я – Роджер Маркэм. Почему бы вам не сбегать в кабинет к Джанет Морго и не сказать ей, что я приехал к своим клиентам?
Очевидно, он полагал, что его имя произведет на меня впечатление.
– Почему бы вам просто не обратиться в службу «Федерал экспресс»? – предложил я. – Вас доставят на место в считаные часы.
Черноволосый мальчишка за сеткой громко фыркнул.
– Я позабочусь о том, чтобы капитан Морго узнала о вашем вызывающем поведении, – пригрозил Роджер Маркэм перед тем, как направиться дальше по коридору.
В дежурной зазвонил телефон.
– Кантрелл, – ответил я.
– Это Джим Дилл из пожарной части Гротона, – сказал голос. – Я по поводу того «пять-девять»… наша команда два часа работала в конце порогов.
– Вы нашли голову? – спросил я.
– Никак нет… но мы нашли его бейсболку.
– Это уже хоть что-то.
– Мы готовим водолаза к погружению в озеро, – добавил Джим Дилл. – А примерно через час группа добровольцев обследует мелководье у устья ручья.
– Какая награда ждет счастливчика, который найдет голову?
– Расставание с завтраком, – ответил он.
– Спасибо за информацию.
У меня гудела голова, поэтому я подошел к кофеварке, налил себе кружку кофе и, вернувшись в свой закуток, принялся за утреннюю газету.
На первой полосе был материал о том, что Десятая горная дивизия снова покидает Форт-Драм и отправляется в далекие края. Я подумал о том, как хорошо дивизия показала себя в Афганистане, и тотчас же нахлынули воспоминания. Я поспешил перейти к спортивному разделу.
Главной темой был предстоящий футбольный матч, который должен был начаться в два часа дня. Тренер Йорк питал большие надежды относительно своего опорного защитника, студента второго курса. Отложив газету, я зевнул.
В армии я научился спать буквально где угодно и впоследствии еще больше отточил эту технику, позволявшую мне делать вид, будто я слушаю всякий вздор на совещании, склонив голову и якобы сосредоточенно изучая лежащие на коленях документы. Труднее всего удержаться от того, чтобы не клевать носом. Мне достаточно провести в таком положении пять-десять минут, и я просыпаюсь посвежевшим.
Достав с полки на стене наставление по обеспечению безопасности, я раскрыл его на столе перед собой. Поставив рядом руку, уронил на нее голову. Через несколько мгновений я уже спал.
– Офицер Кантрелл!
Открыв глаза, я поднял взгляд и увидел лейтенанта Риттерспоф, которая стояла перед столом и разглядывала наставление. Она находилась по крайней мере на восьмом месяце беременности. Ее просторное белое хлопчатобумажное платье было разукрашено красными барашками.
– Доброе утро, – сказал я. – Я как раз освежал в памяти, какие альтернативы могут быть у заключения под стражу.
– Да, вижу, – загадочно улыбнулась Риттерспоф. – Но я простояла здесь целую минуту, а вы не пошевелили ни единым мускулом.
– Материал очень увлекательный, – сказал я.
– Вы не могли бы пройти ко мне в кабинет?
– Разумеется.
Я прошел следом за ней и поднялся на второй этаж. Идя по коридору, вспомнил, как вот так же в седьмом классе шел в кабинет директора после того, как совершил какой-то проступок.
Кабинет лейтенанта Риттерспоф находился в конце коридора второго этажа. Стены были выкрашены в ярко-оранжевый цвет. На пластмассовых полках стояли цветы в глиняных горшках. На столе в миниатюрной буддийской курительнице дымилась палочка с благовониями.
Цифровые часы на стене перескочили на «8:59».
– Прежде чем мы начнем, хочу предупредить вас, что ровно в девять часов я должен предстать для доклада перед капитаном Морго, – сказал я.
– Ваш доклад перенесен, – сказала лейтенант Риттерспоф.
Это была миловидная светловолосая женщина, с мягкой речью. Я вспомнил, что, до того как прийти в службу безопасности, она работала психологом в отделе социальной помощи медицинского центра Гротона.
– Вы позволите обращаться к вам просто по имени? – спросила Риттерспоф.
Я насторожился. Среди всего прочего, чему нас обучали в учебном центре сил специального назначения, была техника ведения допроса, заключавшаяся в том, что сначала с пленным устанавливались доверительные отношения, после чего следовал удар кувалдой. Вероятно, той же самой техники придерживались и бывшие социальные работники.
– Конечно, – ответил я.
– А вы не стесняйтесь звать меня Эмили.
– Благодарю вас.
– На мой взгляд, Джейк, у вас есть все качества, чтобы стать хорошим полицейским.
Я вспомнил, как миллион лет назад в Афганистане эти же самые слова сказал мне один подполковник. Он был убит в пещерах в горах Тора-Бора.
– Я также считаю, что мы должны быть нацелены на внутренний рост.
Риттерспоф помолчала, ожидая от меня какого-либо замечания. Я ничего не сказал.
– Должна вам сказать, что сегодня утром, приехав сюда, я застала Карлин в слезах, – продолжала она. – Вы ее запугали.
– Я даже не думал ее запугивать, – возразил я.
– Быть может, все дело в вашей ауре, – сказала лейтенант Риттерспоф.
– В моей ауре?
– У всех нас есть аура, Джейк. И так получилось, что вы излучаете очень сильную ауру. Иногда аура человека может вызывать непредвиденные последствия.
– Если вы считаете, что это поможет, я с радостью принесу Карлин свои извинения, – сказал я.
– Боюсь, тут дело значительно глубже. Карлин сказала мне, что, когда она позвонила к вам за помощью, вы отнеслись к ней легкомысленно и несерьезно и первоначально отказались приехать на место самоубийства.
Значит, начальство уже определилось с тем, что это было самоубийство. Я подумал было о том, чтобы изложить Риттерспоф причины необходимости возобновить расследование. Однако она не дала мне возможности раскрыть рот.
– Карлин восприняла ваши слова как личное оскорбление, – добавила Риттерспоф. – Она посчитала их глубоко женоненавистническими. И если то, что она сказала, правда, я должна с ней согласиться.
– Я не говорил ничего женоненавистнического, – ответил я, стараясь вспомнить, что же именно сказал.
– Вы помните, как пошутили над несчастной студенткой, которая в прошлом месяце перебрала таблеток снотворного? Помните, как назвали Карлин «милочкой»?
– Карлин переживала по поводу того, что она одна на дежурстве. Если я и назвал ее «милочкой», то только чтобы успокоить.
– Разговор был записан, Джейк. Когда я изучу запись, факты сами все скажут за себя. Вы никогда не думали о том, чтобы пройти курс терапии познания?
– Какой терапии? – спросил я, стараясь сохранить спокойный тон.
– Терапии познания, которая поможет вам установить контакт с вашим внутренним «я», – объяснила Риттерспоф.
Я собирался ответить, что скорее пройду колоноскопию сантехническим ершиком для прочистки канализационных труб, но тут раздался стук в дверь, и в кабинет заглянула секретарша.
– Прошу прощения за беспокойство, лейтенант, но пришла миссис Уитли, и капитан Морго хотела бы, чтобы вы присоединились к ним.
Риттерспоф тотчас же встала.
– Ну, Джейк… мы продолжим этот разговор, как только я вернусь. Это недолго.
Я сидел, гадая, как сохранить эту работу, как вдруг вспомнил, что фамилия «Уитли» была выведена от руки на бирке, приколотой к брошюре, которую я нашел на мосту. В этой фамилии было еще что-то, но мне так и не удалось это определить.
Не спеша подойдя к окну, я выглянул на улицу. Две студентки разлеглись на лужайке перед зданием. Одна загорала, а вторая кормила кусочками булки двух белок. С величественных дубов медленно опадали листья на недавно подстриженную траву.
Внезапно в открытую дверь донесся женский крик, проникнутый болью. Он прозвучал в кабинете капитана Морго. Полный страданий, крик перешел в тихие всхлипывания. Осторожно приблизившись к двери, я услышал голос лейтенанта Риттерспоф, мягко утешающей убитую горем женщину:
– Я глубоко вам сочувствую, миссис Уитли…
Высунув голову за угол, я в приоткрытую дверь увидел узкую полоску кабинета. Посреди стояла женщина; на изящном худом лице у нее было то потрясенное выражение, какое бывает у человека, которому только что сообщили о неизлечимой болезни.
Капитан Морго сидела за письменным столом, уставившись на экран сотового телефона. Рядом стоял мужчина в штатском из управления шерифа, делая пометки в блокнот. Лейтенант Риттерспоф стояла ко мне спиной.
– Деннис ни за что не покончил бы с собой, – всхлипывая, выдавила миссис Уитли. – У него было столько интересов в жизни! К тому же он не терпел большую высоту. У него панический страх. Он ни за что не пошел бы по этому мосту… не говоря уж о том, чтобы свеситься через перила.
Лет сорока с небольшим, она была не больше пяти футов роста, стройная, с длинными черными волосами. Судя по всему, оделась для празднования встречи выпускников в неформальной обстановке: темно-синяя блузка, белая ветровка и плиссированная юбка с кроссовками. На голове соломенная шляпа с красной лентой. На шее болталась бирка с именем «ИВЛИН», выведенным прописными буквами.
– Мы получили предварительные результаты из лаборатории управления шерифа, миссис Уитли, указывающие на то, что в крови у вашего мужа был очень высокий уровень алкоголя, – сказала капитан Морго.
– Мой муж не пил спиртное. Никогда! Он его терпеть не мог! – ответила миссис Уитли. – Сердито вскинув правую руку, чтобы вытереть слезы, она локтем скинула с головы шляпу и, поднимая ее с пола, решительно заявила: – Я не буду плакать!
– Уровень алкоголя почти вдвое превышал максимально допустимый для управления машиной, – продолжала капитан Морго, – а рядом с местом его смерти стоял стакан с виски.
– А я говорю вам, что Деннис не пил! – категорическим тоном повторила вдова.
– Такое событие всегда становится ужасным потрясением, особенно для близких членов семьи, – сказала лейтенант Риттерспоф. – И нередко оказывается, что они последние, кто узнаёт о пагубных пристрастиях…
– Ради всего святого! – Дрожащий голос миссис Уитли окреп. – Вы говорите о моем муже. Я знаю его лучше, чем кто бы то ни было. И говорю вам: он ни за что не сделал бы такое… пожалуйста… я хочу посмотреть на него.
Следователь из управления шерифа оторвался от стены.
– Полагаю, лучше этого не делать, – сказал он.
«По крайней мере до тех пор, пока вы не найдете голову бедняги», – мысленно согласился я.
В этот момент из-за угла появилась Карлин и застыла на месте, увидев, что я загородил дверь. Мелькнувшая у нее в глазах тревога тотчас же сменилась торжествующим удовлетворением.
– Президент хочет немедленно видеть вас, – сказала она. – Его секретарша сказала, что это очень важно.
Я по-прежнему напрягал слух, пытаясь разобрать, что говорил следователь миссис Уитли.
– Какой президент? – шепотом спросил я.
– Президент Джордан Лэнгфорд… президент колледжа. – Карлин ликующе сверкнула глазами.
Посмотрев на нее, я сообразил, что, с ее точки зрения, вызов к президенту мог означать только одно: за все мои прегрешения меня срубит под корень сам большой кахуна[8].
– Спасибо, Карлин, – шепотом ответил я. – Я загляну в свой календарь.
Ее пустые глаза наполнились обычным недоумением. Она продолжила путь по коридору.
– Миссис Уитли, – говорила за приоткрытой дверью лейтенант Риттерспоф, – у меня есть опыт работы с жертвами трагических происшествий, и у нас в штате колледжа есть три в высшей степени одаренных психолога. Я бы хотела посоветовать вам обратиться к одному из них…
– Мне не нужны ваши чертовы психологи! – гневно сверкнув глазами, выкрикнула Ивлин Уитли. – Мой муж умер, и я хочу знать почему.
Если б я не был сыт по горло своей работой, то ни за что не сделал бы этого. Не задумываясь о последствиях, я распахнул дверь и прошел в кабинет.
Подняв на меня взгляд, капитан Морго прорычала:
– Что вам нужно?
– Миссис Уитли, ваш муж служил в армии? – спросил я.
– Это закрытая встреча, офицер Кантрелл, – сказала капитан Морго. – Немедленно покиньте мой кабинет!
– Нет, не служил, – ответила миссис Уитли. – Почему вы спросили?
– На этом всё, офицер Кантрелл! – приказала капитан Морго. Выйдя из-за стола, она шагнула ко мне.
– Я уверен в том, что ваш муж не покончил с собой, – сказал я. – Определенно он находился на том мосту не один.
Капитан Морго поместила свое могучее тело передо мной.
– Вы отстраняетесь от дежурства, офицер Кантрелл, – сказала она. – А теперь уходите из моего кабинета.
Я оглянулся на миссис Уитли. Та таращилась на меня, одетого в эту идиотскую форму, так, словно я только что свалился с Марса.
Уходя, я не отдал честь капитану Морго. Идя по коридору, услышал, как позади захлопнулась дверь. Проходя мимо одного из кабинетов, краем глаза заметил через открытую дверь яркое пятно. Посмотрев в ту сторону, увидел лицо журналистки с золотисто-каштановыми волосами, которую встретил возле моста. Та смотрела на меня с таким выражением, словно я поймал ее с поличным на мелкой краже.
Судя по всему, она слышала все, что произошло в кабинете капитана Морго.
Не останавливаясь, я пошел дальше.
Клецка Пиллсбери – смешной человечек из теста, символ компании «Пиллсбери», одной из крупнейших в мире производителей макаронных и хлебопекарных изделий.
Мой дом – твой дом (исп.).
Кахуна – шаман у жителей Гавайских островов.