Лену Копейкину нашли. История ее исчезновения оказалась совсем нетипичной, не такой, как у других пропавших девушек. Знаете, после этого случая я даже перестала считать себя невезучей. Если судьба и относилась к кому-то из продюсеров предвзято, так это к Лене.
Выяснилось, что в один из субботних вечеров, после того, как Хенри с Норбертом заснули, она, никого не предупредив, сбежала потанцевать. Нехорошо конечно, но не криминально. Захотелось немного развлечься, а узурпатор Хенри, по своему обыкновению, заставлял работать без выходных. Никем не замеченная, Лена выскользнула из гостиницы и отправилась в ночной клуб. Да, именно в тот, где работал Егор. Он тут же заприметил красивую блондинку ростом метр восемьдесят. Подошел познакомиться под видом обычного посетителя. Задал пару вопросов — кто такая, откуда. И быстро понял, что это не его вариант. Лена, конечно, сразу похвасталась, что она — линейный продюсер немецкого телеканала. Только сумасшедший станет связываться с телевидением.
Все бы ничего, но в тот день в клубе отдыхал будущий партнер. Тот самый, который должен был способствовать поставкам нового товара. И он запал на Копейкину. Заявил, что хочет получить эту девушку во что бы то ни стало.
Пришлось Егору поспособствовать. Клофелин сделал свое дело, и Лена очнулась уже в Китае.
В общей сложности по результатам операции домой вернулись двадцать восемь девушек. А три не пожелали возвращаться — захотели остаться в Азии, под крылом у своих покровителей.
Мне пришлось надолго задержаться во Владивостоке. Хенри с Норбертом тоже оставили. Жуковский решил не делать перерыва между командировками, раз уж такое дело.
Я участвовала в процессе — давала показания. Ну и конечно, воспользовалась возможностью — делала репортажи об этом деле для всех центральных каналов. Лена Копейкина дала мне эксклюзивное интервью как жертва похищения. А Саша организовал встречу с одним очень важным генералом. Ему самому, как оперативному работнику, светиться было нельзя.
Свободное время находилось только по ночам. Стоит ли говорить, что все ночи мы проводили вместе.
У Саши был небольшой старый дом в прибрежном поселке, доставшийся в наследство от родителей. Не особняк и не коттедж, а, скорее, дача советского типа. Ее строил когда-то Сашин отец. Он поил меня липовым чаем, укутывал в пуховое одеяло, и мы часами болтали, греясь у настоящей русской печки.
— Какими они были, твои родители?
— Мама — учительница начальных классов. Папа — кадровый офицер. Всю жизнь прослужил на Тихоокеанском флоте.
— Мой тоже всю жизнь на флоте. Только на Балтийском.
Мы были созданы друг для друга. И старались больше не думать об обстоятельствах, готовых в любой момент разрушить это хрупкое счастье.
Владик, конечно же, не знал ничего о том, что я живу на даче его дедушки с бабушкой. Но мы очень много говорили о Сашином сыне. Я подолгу разглядывала его фотографии в телефоне отца.
— Ты даже не представляешь, как мне жалко, что я не его мама, — вырвалось у меня однажды.
— Если бы ты знала, как жаль мне…
Это был единственный раз, когда мы упомянули его жену. Больше ни один из нас не поднимал эту тему. Чтобы не начинать долгий, бессмысленный и болезненный для обоих разговор.
Мы растворялись друг в друге. Я даже не знала, что так бывает: сливаются души, мысли, тела. Я твердо сознавала, что никогда в жизни не пожалею о том, что позволила этому случится. Потому что наши отношения были счастьем. Терпким, густым, концентрированным. А истинное счастье — слишком большая драгоценность, чтобы им пренебрегать.
А потом Саша улетел в свою командировку. И обещал навестить меня в Петербурге, когда вернется. Вот только он, разумеется, не знал, когда это будет.
— Что бы ни случилось, всегда помни, что ты — моя единственная. Никто не в силах этого изменить, — сказал Саша на прощание.
Мы стояли в аэропорту и держались за руки. Мне хотелось запомнить это мгновение, впитать каждую мелочь, чтобы потом раз за разом прокручивать в голове, будто любимый черно-белый фильм.
Он целовал меня. Страстно и отчаянно.
— Не так уж важно, что будет с нами дальше Счастье — это здесь и сейчас.
— Я знаю.
Я и правда знала. Потому что чувствовала то же самое.