Нас уволят.
Всех.
Шеф-редакторов, старших редакторов, просто редакторов, младших редакторов.
Потому что наш проект существует уже три дня, и мы уже третий день играем. В нарды. А ещё нам очень нравится игра «Бумажки». Это знаете как? Пишешь на бумажке какого-нибудь известного персонажа, клеишь на лоб соседу слева (главное, чтобы он не видел, что ты там навалял), сосед справа клеит бумажку тебе, а потом вы по очереди задаёте вопросы окружающим о своём персонаже.
— Я мужчина?
— Я в каком веке жил?
— Я вообще жил?
— Я человек, блин, вообще?
Хитом стал вопрос: «Я икона, мне молились?».
А завтра мы пойдём на экскурсию в Шереметевский дворец.
В общем, нам крышка.
А в остальном конец августа был просто прекрасен. Мы бродили по крыше нашего собственного импровизированного «пентхауса» в АСК-3, любовались на пруд и башню.
— Пройдёмся до края крыши, — предложил Кириллов таким тоном, будто мы гуляли минимум по «Беверли хиллз». — Наша башня, конечно, красивая, я её люблю. Но вот Эйфелева… Когда я был в Париже…
М-да, граф Шереметев отдыхает. Как будто это не Кириллов летом сначала сидел без работы, а потом впахивал ассистентом режиссёра на какой-то левой студии, а потом умолял взять его на должность младшего редактора.
Играли в основном у нас в комнате. Ведь нашему шефу, Антону Воронину, на работу было вообще наплевать. Зато он оказался директором школы соблазнения. Учит за бешеные деньги мальчиков, как уговорить женщину в день знакомства заняться сексом в арбатском дворике. В общем, после первого мастер-класса свободных мест в нашем кабинете не осталось даже на подоконнике. Тётки в основном интересовались, как противостоять. Антон им объяснял, что противостоять его ученикам невозможно. Мы уже почти перешли к практическим занятиям, как вдруг на нас свалились темы.
И даты съёмок на нас свалились.
Через неделю.
Бух, в общем.
А через пятнадцать минут Антону требовалось нести руководству вёрстки.
Ну я ему распечатала вёрстки. Те, что написала левой ногой, с приклеенной на лбу бумажкой с надписью «Чапаев». Но я их, понимаете, не читала.
А как читать, если Антон про метод признаний вещает?
Ну и что.
Ну и что, у других и таких-то вёрсток не было.
— Твоя красноярская история всем очень понравилась. Она должна быть железно. Ты лучшая, — Антон сиял улыбкой обожравшегося кота.
— А-а… — интересно, что там хоть за история.
О господи…
«Машина с молодожёнами сбила восьмилетнюю девочку. Катя дошла до середины дороги и закричала. Навстречу на высокой скорости летел свадебный кортеж с молодоженами. Пронзительный вопль, грохот и шокирующая картина. На асфальте вся в крови лежит маленькая девочка в ярко-розовой куртке, над ней стоит, вся в белом, невеста. Водитель несколько метров протащил Катю на капоте машины. Потом ребенка отбросило на обочину. До кафе, где молодожены собирались отпраздновать свадьбу, оставалось доехать всего 15 метров. Пока к месту трагедии ехала скорая, несколько мужчин очевидцев решили учинить над водителем кортежа самосуд. Избили его так сильно, что он потерял сознание и упал без чувств недалеко от сбитого им же ребенка. Скорая увезла обоих. Сразу в реанимацию. Девочка умерла, не приходя в сознание».
— Ищи маму Кати, — велел Антон и снова полез в «Одноклассники». — делиться тайнами соблазнения ему теперь было не с кем — редакция «Участка» пахала с тем же рвением, с каким до этого играла в бумажки. Гудели трубки, мелькали пальцы над клавишами телефонов, слишком медленные компьютеры и интернет были многократно обруганы.
Ко мне ехала из Брянска Наталья Анатольевна, в которую муж стрелял из ружья (плюс соседка, которая прятала ножи).
Ко мне ехала Нина, которую муж выставлял в ночной рубашке на мороз из Барнаула (плюс вся её семья).
Ко мне ехала пожилая учительница, которую сбил сын чиновника.
Но маму Кати Дядюра найти не получалось. Я подняла на уши Красноярск. Я нарочно просыпалась в шесть и приезжала на работу к восьми (у нас разница во времени). Но всё, что мне удалось узнать — мама Кати съехала от полуживой матери к мужу в общежитие. Муж сильно пьёт, и они не расписаны. Мобильный телефон годичной давности, любезно предоставленный мне начальником пресс-службы ГИБДД Красноярского края, равнодушно сообщал, что он более не существует.
Ночью мне позвонила руководитель программы.
— Почему у нас до сих пор нет мамы Кати Дядюра?
— Я ищу… — пролепетала я. Высокое начальство общалось со мной впервые, и сказать ему было особенно нечего.
— Наталья Терещук её зовут! Ищи через адресный стол! Звони красноярским телевизионщикам!
— Я звонила.
— Никуда ты не звонила!
И так далее, и тому подобное.
— Завтра к обеду дай мне результат!
«Или что?», — я спрашивать не стала.
Антону было всё равно.
— Ты знаешь, если нас всех уволят, я не расстроюсь. Меня бывшая жена давно назад зовет. Да и у мамы пожить можно.
Везет. Меня, в отличие от Антона, содержать некому.
Утром (в шесть, конечно) я решила прибегнуть к запрещённому приёму. Запрещённому для нормальных людей. Для телевизионных редакторов запрещённых приёмов нет. Герои им нужны любой ценой. Единственным сносным оправданием может служить внезапная смерть героя. Так было у редактора Оли Полуниной с одним из братьев Вайнеров. Через пятнадцать минут после разговора ей перезвонили и сообщили, что он умер. А то бы влетело ей…
Терещук, по моим данным, была жива.
Я позвонила начальнику отдела пропаганды ГИБДД Красноярского края Арсению Егорову.
— Если вы нам не поможете, уволят всю нашу бригаду, — искренне поверив в это, вздохнула я. — Сейчас кризис, все программы позакрывались, работу мы просто не найдём… Помогите, пожалуйста.
В классическом варианте этот приём включает двоих маленьких детей и отсутствие мужа, но я решила, что жалость к хрупкой и беззащитной молоденькой девушке сработает лучше.
Арсений оказался настоящим мужчиной. Он бросил милицейские каналы (они не помогали) и стал на время частным сыщиком. Каждый час он подкидывал мне телефоны, которые все как один оказывались нерабочими.
К вечеру этого дня мы знали, что Наталья Терещук съехала в общежитие Аграрного университета, где живёт нелегально. На следующий день Арсений запланировал встречу с ректором, которого знает лично.
Но утром мы узнали, что Терещук работает в «Пятёрочке». Вот только следующий день её выхода на работу был следующим после дня съёмки программы.
— Программа послезавтра, — шёпотом сообщила я Арсению.
Тогда он надел форму и отправился в «Пятёрочку» сам. «Я вас посажу за укрывательство человека!» — кричал он там (это мне потом Терещук рассказывала).
— Можете звонить, она ждёт, — устало сообщил Егоров.
— Я никуда не поеду! Оставьте меня в покое! Сколько можно… Дочка моя погибла…
Заведующая «Пятёрочки» вырывает трубку.
— Вы мне человека до инфаркта довели!
Короткие гудки.
Съёмки завтра.
— Я отправлю туда полковника юстиции, — обещает Арсений.
Время бежит. Редакция замолкла и ждёт от меня результата.
— Я уговорил её. Но есть одно условие, — сердце радостно запрыгало. Мы спасены.
— Какое?
— Она просит покормить её в Москве.
— Конечно! Да хоть в ресторане!
— Ну тогда заказывайте билеты. Мы летим.
— Да!!! Егоров везёт Терещук! — кричала я на всю редакцию. — Я… я его поцелую! Настоящий мужик!
Антон отвлёкся от «Одноклассников» и ревниво покосился на меня. Женя кричала со мной вместе.
— Интересно, сколько ему лет?
— Паспортные данные, — я щёлкнула мышкой, — тридцать два!
— Самый лучший возраст!
Настроение испортила координатор.
— Ася, а ты в курсе, что назад твои герои едут поездом?
Поезд Москва-Красноярск идёт трое суток.
— Как это? Им же обещали самолёт!
— Самолёт только туда. Потому что иначе они на эфир не успеют.
Ясно. А что будет с героями после эфира, всем всё равно.
— Ты им пока ничего не говори, — велел Антон. — Пусть прилетят, а до завтра выбьем Сенечке билет.
Но назавтра билета, конечно, не было. Я решила, что, если что, отдам ему свои деньги. Треть зарплаты. Всего-то.
Арсений Егоров оказался невысоким парнем в джинсах и кепке с этикеткой. С пронзительными чёрными глазами. Наталья Терещук — добродушной тёткой с выбеленными волосами и в поддельной дублёнке. Мы с ней моментально сдружились. До съёмок было ещё шесть часов.
— А где вы обычно обедаете? — спросил Арсений. Он чем-то неуловимо напоминал Сашу. Но, скорее всего, мне это просто показалось. Потому что я везде искала знакомые черты и порой даже находила — в прохожих или пассажирах метро. Хоть что-нибудь. Хоть крошечное сходство.
— Где обедаем? Ну, или в «Олимпе» — это вниз по лестнице, или в «Сосиске», — это столовая в том здании, — кивнула я в сторону АСК-3.
Не поняла вопроса. Отвыкла…
Арсений устремился к Антону.
— Я хочу пригласить вашу сотрудницу на обед.
Класс!!!
— Мы обычно обедаем все вместе, — заявил ему вредный Антон. — Если хотите, можете присоединиться.
Арсений немного помялся и уехал к другу по училищу на Рублёвку. Антон не упустил возможности съехидничать, что этот друг, должно быть, принимает экзамен на права.
Мы с Терещук пошли в «сосиску». Наш чай из пакетика и пирожки с грибами пришлись ей вполне по душе. Она рассказала мне про Катю, мужа-пьяницу, родителей и квартирантов. И я отвела её покурить во внутренний дворик.
— Ася, а как вам мой попутчик?
— Арсений? Он так мне помог…
Он сразу на вас глаз положил. Кстати, он мне ещё в самолёте сказал: «Я на грани развода».
— И что это за семейное положение такое? — пожала я плечами. И позвонила Арсению.
— У вас всё в порядке?
— Конечно. Ася, скажите, а у меня будет возможность поужинать?
Ага. Только ужинать ты со мной не захочешь. Когда узнаешь про три дня в поезде. Ну почему у нас всё так? Даже рыцарей кидают…
Когда он узнал, он был в бешенстве. Он пообещал написать рапорт руководству. Рапорт на Первый канал. Он кричал, что у нас нет совести. Он отказался подписывать проездной документ.
Антон испарился. Он позвонил и сказал мне следующее: «Ты ему понравилась как женщина. Ты должна заплакать и уговорить его подписать. Иначе нас уволят. Потом пусть что хочет делает. Когда подпишет».
И я заплакала. Но это не подействовало.
Терещук, которую Сеня умолял приехать, умоляла его подписать. Он отказался.
«Ничего не сделаешь, Ася. Такой уж он принципиальный».
Он бежал вниз по лестнице. Я в слезах бежала за ним. Терещук — за мной.
— Скажи охране, чтобы не выпускала, — командовал в трубку Антон.
Женя сунул им в нос удостоверение ГИБДД. Мы бежали уже по улице между АСК-1 и АСК-3. Он на проезжую часть — и я на проезжую. Он по поребрику — и я тоже. Я рыдала уже по-настоящему. В голос. Он не хотел меня слушать.
— Я знаю, у вас тут работают люди, которых специально четыре года обучают разговаривать. Они кого хочешь уговорят.
Это была правда. Он вообще во всём был прав.
— Стойте! Я отдам свои деньги за билет!
Арсений развернулся ко мне.
— Да не нужны мне ваши деньги!!! Почему передо мной стоит плачущая девчонка? Где ваш шеф-редактор?
Я протянула ему трубку. Всё, что осталось от моего испарившегося шефа.
— У вас тут творится бардак! Мне обещали билет! Имейте в виду, я напишу рапорт. И если… если Анастасию Земляникину уволят, я приеду и разберусь.
Какой-то незнакомый мужчина на стоянке стал меня успокаивать.
— У вас нет сердца!!! — в беспамятстве кричала я Сене.
Оказалось, мужик — тот самый друг с Рублёвки. Они сели в его машину и уехали.
Наталья Терещук обняла меня.
— Всё пройдёт, — сказала она. — Всё пройдёт, Ася.
Мне стало стыдно перед этой женщиной, потерявшей дочь, и я затихла. Мы ещё постояли, обнявшись, обещали друг другу звонить, и я посадила её на такси в аэропорт.
Потом пришла Женька. Это моя коллега, тоже редактор. Она отвела меня домой, налила чаю. Женя, как и многие телевизионщики, снимает квартиру возле телецентра. Это дороже, зато можно подольше поспать. Я иногда теперь остаюсь у нее, в тех случаях, когда ехать домой на Планерную уже слишком поздно. Ночью трамваи перестают ходить, а на такси отчаянно жалко денег. Я начала копить на первый взнос за ипотечную однушку. Но главное, в таких ситуациях у меня уже просто не остается сил на долгую дорогу к дому. Вот и сегодня уже не успеть — осталось всего несколько часов. Завтра снова съёмочный день.
Тут позвонил Арсений.
— Если вам нужна эта информация, я вылетаю завтра утром.
— Я очень за вас рада.
Я тоже за вас рад.
И положил трубку. Женя сказала:
— Он, наверное, хотел, чтобы ты его проводила.
Я снова заплакала. Иногда я ненавижу свою работу. За одиночество.
— Ну тише, — шепнула Женька, — тише.
Мы заснули. Неудивительно, что люди, впервые услышав о Женьке, думают, что это мой молодой человек.
Анастасию Земляникину, конечно, никто не уволил. Потому что никто не увольняет людей, которые пашут, как лошади.