Маришка, которая, совершенно определенно, относилась к разряду мечтателей, уговаривала меня предпринять активные действия.
— Ты хотя бы просто позвони ему и вырази соболезнования. Это абсолютно ни к чему не обязывает.
— Ах, мне так жаль, что она скончалась… Жена моего любовника. Звучит ужасно лицемерно.
— Но ведь тебе и в самом деле ее жалко.
— Жалко, — кивнула я. — Ты знаешь, она удивительно красивая женщина. Милая и добрая. Просто… видно, что-то сломалось в ней в определенный момент. Не мне судить.
— Вот и скажи ему все это. И от души, и вполне достаточно для начала разговора.
— Если бы Саше было нужно мое сочувствие, он бы позвонил сам.
— Как раз нет! Во-первых, у него есть все основания полагать, что ты не захочешь с ним разговаривать, а во-вторых, его положение еще более нелепое, чем твое. Ну, представь: «Привет, моя жена умерла, место вакантно».
— Да уж. Ну ладно, мне пора бежать! — я кинула в зеркало последний придирчивый взгляд и поспешила закончить разговор.
Иногда, когда я еду в «Останкино», мне представляется, будто я совершаю путешествие в другой город.
В это невозможно поверить, но я в третий раз после переезда в Москву сменила работу. И если в Питере мне это показалось бы невероятным, то здесь это в порядке вещей. Москва живет в бешеном ритме. А уж «Останкино»! Здесь все может измениться даже не за день — за минуту. Здесь зажигаются и навсегда гаснут звезды.
Еще вчера ты был ведущим федеральных новостей, а сегодня придешь на работу, а пропуск не заряжен. Тебя даже не пустят в телецентр. Без объяснения причин.
Кстати, о новостях. Наша начальница, Света, перешла работать в новости. И предложила нам с Женькой сделать то же самое. И знаете, от такого не отказываются. О месте продюсера новостей здесь многие мечтают годами. Ведь это — два шага до кресла ведущего. А случается, что и один.
Но я и тут умудрилась отличиться. Все тщательно взвесив, сделала ход конем. Сказала, что пойду работать в новости только корреспондентом в кадре. Вы не поверите, но они посмотрели мое портфолио и разрешили снять пробный сюжет. А когда репортаж понравился шеф-редактору новостей, меня взяли на испытательный срок. Корреспондентом новостей в кадре.
Пожалуй, мама и папа могут начинать мной гордиться. Правда, темы репортажей мне пока достаются не совсем обычные.
На сей раз любимая редакция отправила меня охотиться за привидениями Восточной Пруссии просто на том основании, что я оттуда родом (на всякий случай: Калининградская область досталась нашим после войны, до того была Германия, ещё раньше — Пруссия). Мне выдали классного оператора, коробку с кассетами, камеру, штатив, чемодан с дедолайтами (телевизионный свет) и денег на месяц. Взамен я обещала снять за неделю семь сюжетов про клады, призраков и подземелья (благо в Кёнигсберге-Калининграде они на каждом шагу).
Бродячие собаки, как и люди, начали здороваться в аэропорту. Стоило мне выйти из здания вокзала, чтобы поймать такси, как какая-то смутно знакомая девушка (Оля или Маша?) потащила меня, чемоданы и оператора на остановку автобуса. Всё же это Оля. Мы с ней на ГТРК вместе работали. И автобус прямо до гостиницы. Вот ведь не кабриолет, а тоже хорошо. «Хорошо» продолжалось три дня. За это время я узнала, кто из друзей юности стал алкоголиком, кто (в 23) депутатом, придумала проект для местного ТВ и чуть не принялась за съёмки пилотного выпуска, успевая по сюжету в день снимать, естественно.
На третий день мы отправились на Балтийскую косу. В гости к одному знакомому призраку. Балтийская коса — это самая западная точка нашей необъятной страны. Туда можно добраться на пароме от Балтийска (военный городок моего детства). На косе есть старая крепость. В крепости — привидение. К нему-то мы и приехали. В программе — интервью с хозяином дома, соседями и невероятной красоты морские пейзажи. Всё как обычно, в общем. Работа. Но тут начались приключения…
Билеты на Балтийскую косу стоили волшебно. Четырнадцать рублей штука. Транспортные оставались нетронутыми. Времени оставался час. И мы пошли снимать город Балтийск. Готические особнячки. Немецкая кирха, в которой теперь православная церковь. Суд, в котором теперь Базовый матросский клуб. Музей, в котором работала моя мама. Звёздочки и звёзды плывут по булыжным мостовым верхом на золотых погонах. Козырьки фуражек. И какая-то женщина выбивает ковёр во дворике моего гарнизонного детства.
— А то, что вы про порчу показывали, правда? Что по фотографии сглазить можно? — это Аня, калининградская студентка. Умоляла общую подругу Вику нас познакомить. Она, представляете, жить не может без нашей программы, как домохозяйки девяностых без сериала «Дикая Роза». И мой приезд для неё — как явление Вероники Кастро советскому народу. Да, мне, чёрт возьми, стало приятно. И да, я взяла её с собой в гости к призраку.
— Ну про порчу ты не очень-то верь, — успокоила я Аню — это Юля снимала, а ей страну напугать — всё равно что со мной по телефону потрепаться. Любит она это дело. А ты веришь. Юлька ещё лично знает женщину, которая придумала венец безбрачия. Только тсс, это тайна. Эту тётку ещё сотня журналистов снимет.
— Зачем?
— Так вы же смотрите! А нам это главное. Чтоб смотрели. Рейтинги. Всё очень…
— ААААААААААААААААА!!!!!!!!!!!!
Визг тормозов. Гляжу я на оператора своего, Серёгу, и понять не могу. Изо всех сил мозги напрягаю, и всё равно не сообразить. Это где ж в Балтийске растёт та трава, которой надо накуриться, чтобы с улыбкой зоопарковской мартышки на устах, дедолайтами (15 кило) в одной руке и камерой (6000$) в другой танцевать танец маленьких лебедей прямо под колёсами военного газика. И главное, вот КОГДА он успел? Надо было видеть голубые глаза старлея, выпученные фары газика, искры из-под колёс от резкого торможения и слышать беззвучный мат матроса-водителя. И уж конечно, все (старлей, матрос, газик, Серёга и Аня) уставились на меня.
Я лучезарно улыбнулась и развела руками — москвичи, мол, что с нас взять. Старлей тоже улыбнулся. Понимающе. И камуфляжный газик унёсся вдаль, обдав нас на прощание выхлопными газами. От такой романтики аж сердце защемило. Эх, нет на свете машины роднее и краше газика. А всех балтийских моряков я за братьев считаю. Ага. Пятиюродных. Я печально посмотрела им вслед и только потом — на Серёгу.
Рот до ушей, глаза стеклянные и в разные стороны глядят. Хорошо хоть танцевать перестал. Вот что теперь делать? Как его такого на косу к призраку переправлять? И что он мне там наснимает?
Как говорил мой папа, будучи замначальника той дивизии, куда унёсся газик, с точки зрения военной стратегии, решение должно быть принято немедленно. Не важно, какое, даже если неверное. А если сомневаться будешь, вообще про… всё на свете. И я решаю тащить всех на пристань. В крайнем случае, буду снимать САМА. Чем я хуже Серёги?
К тому же, Аня сказала, что это не трава вовсе, а совсем даже коньяк «Старый Кёнигсберг». А это чудо на калининградской земле в каждом встречном ларьке растёт. Где уж тут устоять? Нализался. А я не углядела.
Зато мы вовремя углядели паром и вполне себе благополучно на него погрузились. По моим расчетам, от солёного балтийского ветра Сергей, чтоб его, должен был слегка оклематься. А ветер что надо был — пробирал до костей. Мы с Анютой стояли, облокотившись на борт, и смотрели на маяк. На памятник Петру (герой каждой открытки) и на другой, облезлый и забытый. И всё равно самый-самый красивый. Памятник женщине с ребёнком на руках, провожающей в дальнее плавание корабли. Думалось о детстве, само собой. И о том, как мечтала стать женой балтийского моряка. А стала московской журналисткой. И сама теперь куда-то плыву. С пьяным в дрова оператором. Кстати, будь у меня с собой дрова, я развела б костёр прямо посреди парома. Зубы стучали, как у голодного Щелкунчика. Толстенный серый свитер и любимая куртка-аляска не грели совсем.
— Хочешь глотнуть? — шепнула Аня. И полезла в карман. И там, естественно, обнаружилась крохотная бутыль «Старого Кёнигсберга».
— Я н-н-на съё-м-мках н-не п-п-пью, — отважно выстукиваю я, дрожа каждой мурашкой.
— Смотри, заболеешь, — проявила заботу телезрительница.
Серёга действительно слегка оклемался и даже начал снимать. Правда, не морские пейзажи. А почему-то пока только меня на фоне моря. Но я всё равно обрадовалась. Процесс идёт!
— Посмотри вдаль, — командует. — И перестань зубами стучать. А теперь повернись немного и опусти глаза вниз.
Я послушно смотрю на палубу.
— Да не туда! ВНИЗ! Где у мужика х…
Мой морской чёртик (редкий вид, живёт между сердцем и желудком у офицерских дочек — ну или только у меня, не знаю) проснулся. Проснулся и сразу впал в бешенство. Сейчас. Я. Двину. Этой. Пьяной. Сволочи. Вздумавшей снимать эротику. Вместо. Призраков. В лучших. Морских. Традициях. Не будь я дочь адмирала, тысяча чертей! За бортом он мигом протрезвеет. Эх, восемь человек на сундук мертвеца и бутылку…
— Рому!
— У нас только коньяк.
Приятное тепло разлилось по телу. Волосы трепал ветер Балтики. Швырять за борт этого сухопутного лоха я пока не стала. В конце концов, он может и не выплыть, а ведь кто-то должен таскать аппаратуру. Через две минуты мы сошли на берег.
Балтийская коса — это вам не центр Москвы, но мне удалось-таки найти машину. Волгу. Старше меня на пару-тройку лет (а может, и на пять вообще-то, просто выглядит хорошо).
— До крепости довезёте? — поинтересовалась я тем же бойким тоном, коим кричу нерусским извозчикам на Алексеевской: «До телецентра!». Ко мне робко повернулось чисто славянское лицо. Лыжная шапочка, щетина и два серых глаза. Не хитрых, совсем даже. Застенчивых, между прочим.
— Конечно, вот только… — это ЕДИНСТВЕННАЯ машина на пристани. Если он заявит, что бензина, скажем, нет, куковать нам тут до следующего парома. А в случае сильных волн — до завтрашнего утра. — Вот только… Не могли бы вы мне немного заплатить?
— Сколько? — интересуюсь. Сейчас, конечно, сдерёт три шкуры. А вот фиг ему. Больше штуки не дам из принципа. Ах, как я буду торговаться! На пару со своим морским чёртиком.
— Сто рублей.
О-чу-меть. Задыхаюсь. От обиды. За нищих и скромных земляков. И решаю заплатить пятьсот. Но потом. Сейчас нельзя. Потому как откажется ведь.
Дорога мимо леса. На косе нет школы. Больницы. А есть заброшенный военный аэродром, магазин на пристани и несколько покосившихся деревянных домиков. Водитель Костя раньше был военным лётчиком, а теперь открыл гостевой дом. В смысле, он пускает к себе в гости уставших от жизни москвичей. Удобства, понятно, во дворе. Но ведь чудо же! Заброшенный остров посреди Балтийского моря, на краю страны. Паромы ходят только в хорошую погоду. А в плохую они живут здесь как Робинзоны. Плохая бывает чаще. И мой морской чёртик прекрасно чует, что сегодняшний ветер запросто может кончиться хорошим. Хорошим штормовым предупреждением.
— А вы что снимать будете? — любопытствует владелец «отеля».
— Ну призрака. Который в крепости живёт.
— А-а, призрака. Ну так мы с женой его знаем!
— Правда? Замечательно. Вот сейчас вы нам всё и расскажете. Серёга, ставь штатив, включай камеру!
Заглядываю в видоискатель. Хм. Вполне себе нормальный кадр. Таинственная крепость из красного кирпича грозно возвышается над кустами ежевики. Абориген в калошах и со щетиной серьёзно так вещает о своих встречах с привидением. Да наши московские теленеженки умрут от зависти!
— Ходит к нам часто. И двери открывает, и топчется. И я слышу, и жена, и дети…
Серёга аж протрезвел от такого успеха. Всё-таки азарт телевизионщика оказался в нём сильнее «Старого Кёнигсберга».
— Я сейчас всё сниму! Ждите здесь!
Вскочил на крепостную стену вместе с камерой и исчез из вида. Мы остались караулить технику. От кого, непонятно, правда. Местных жителей — один Костя, да и тот домой ушёл, велев заходить, ежели что. Но только так уж положено. Нельзя телевизионное оборудование без присмотра оставлять.
Прошло полчаса. Ну ладно, пусть снимает. Хочу много красивых морских пейзажей.
Потом ещё полчаса. И ещё. Световой день закончился. Теперь снимать нельзя, монтажёры просто выкинут кассету. Где оператор, спрашивается?
— Может, пойдём его поищем? — робко предложила Аня.
Вот знаете, если у вас есть сомнения, что в крепости водятся привидения, так это потому лишь, что вас с нами не было. Не ступали вы по шатким кирпичам, не карабкались на крепостную стену, не слышали зловещий грохот волн с той стороны… Не звали жалобно и тоненько:
— Серёга! Вернись! Всё-всё простим! Вернись только…
— Может, они встретились, с призраком? — всхлипнула Анюта.
Другого объяснения в голову просто не приходило. Крепость — замкнутая окружность. С единственным входом — у него мы с Анькой дежурили. С другой стороны — море. Нигде внутри Серёги нет…
Мы нашли его. На камнях. По ту сторону крепости. Я до сих пор не знаю, как он туда попал и почему не угодил под волну. Он лежал без движения с открытыми стеклянными глазами.
— А! Ма-мочки!!! — пискнула Аня.
Меня предупреждали. Вика Цыганова и муж её Вадим. Когда я снимала сюжет о призраке в их старой квартире. Говорили, что привидения ПРАВДА бывают, и гнев их страшен.
— Хто здесь, — прохрипел вдруг труп моего оператора. И только тут я уловила запах коньяка.
Как мы тащили Серёгу через стены назад на косу — отдельная история. Скажу только, что к моменту воссоединения со штативом я ему завидовала. Потому что штатив домой понесут. Кстати…. КТО???
— Как мы всё это потащим?
Серёга на ногах не стоял. А мы поднять чемодан с телевизионным светом могли только вдвоём. Но тогда падал оператор.
Через полчаса нечеловеческих усилий нам были посланы ангелы. Два парня лет восьми в болоньевых куртках. Нет, я против того, чтобы использовать детский труд, но тут… Парни получили по двести рублей за то, что доставили нас в «отель» к Косте. Костя поил нас кофе. Зашнуровывал этому козлу ботинки. Водил его в туалет. И буквально загрузил нас вместе с дедолайтами на паром.
Спокойно я вздохнула только в Балтийске. Когда усадила всех (Серёгу, Аню и камеру) за стол. И заказала всем кофе. А сама вышла позвонить одному местному учёному — специалисту по призракам.
Когда я вернулась, Серёги не было. Я набрала его номер. Сбросил. Ну, живой, значит. От меня впервые в жизни ушёл оператор. Ага.
С тех самых пор и до конца командировки я его не видела. Начальники в Москве стояли на ушах. Голос пропал напрочь (от такого-то ветра), но я прохрипела в трубку, что справлюсь. Это ж мой город. Главное, аппаратура при мне.
В десять утра уже снимала. Однокурсники подкинули мне нового оператора, местного. И в десять сорок пять я его даже узнала. Юра. С ним мы тоже на ГТРК вместе работали. В общем, всё как надо. Подвалы Королевского замка, привидение в Кафедральном соборе, шкатулка мага-масона, святилище древних Пруссов. На пятый день про нашу экспедицию я прочитала в «Комсомолке». Охотники за привидениями, не просто так. Вот только все наши транспортные остались у Серёги. У меня — только суточные. И теперь приходилось экономить.
Дверь в Серёгин номер была закрыта. Но горничная уверяла, что он там. Открывать отказывалась. Тогда я подружилась с начальником охраны. Он тоже сначала отказывался, но после сотой мольбы открыл мне страшную тайну. Оказывается, во всех номерах есть ВИДЕОНАБЛЮДЕНИЕ (вы представляете, какой тут собирают компромат на гостей города). Директор гостиницы открыла мне дверь в последний день. Серёга лежал на кровати с открытыми глазами в окружении бутылок из-под «Старого Кёнигсберга». От злости у меня появились силы, и я как-то сумела запихнуть эту стокилограммовую тушу в машину.
Но в аэропорту он упал. Нас, естественно, сняли с рейса. Два часа ночи.
— Впрочем, ВЫ можете лететь, — сказал мне начальник смены. — А мы ждём скорую и милицию.
И тут я всё-таки заревела. Если я его здесь оставлю, он станет бомжом. Сто процентов. Если я здесь останусь, руководство повесится. Потому что вся Калининградская экспедиция (десять сюжетов, десять — вместо семи) лежит у меня в сумочке. От этих десяти крошечных кассет зависит карьера людей, которые тут ни при чём. Вот что бы вы сделали? Я разбудила исполнительного продюсера.
— Отдай ему все деньги, что у тебя есть и улетай, — посоветовал он.
— У меня есть сто рублей…
Дальше? Меня в очередной раз спасли красивые глаза. Начальник смены — кудрявый Кирилл — лично нарушил все инструкции. В смысле, усадил чрезвычайно пьяного двухметрового пассажира в кресло.
— Девушка, как ваша фамилия? — спросил он на прощание, стоя у трапа.
— Земляникина.
— Я найду вас «В контакте». Я хочу сказать, что вы очень хороший человек. Я вами восхищаюсь.
Когда я сдала аппаратуру и вышла из «Останкино», уже светало. Спасённый Серёга сидел на лавочке.
— Наверное, ты никогда этого не поймёшь, — со вздохом сказал он мне. — Но в прошлой жизни я был немцем. Стоял у истоков немецкого телевидения и встречался с сестрой Геббельса. И вот когда попал в Восточную Пруссию, сразу всё вспомнил.
Так вот. Ну что тут ещё сказать?
На меня навалилась дикая, нечеловеческая усталость. Это магическое для телевизионщика слово СОН. Заслужила. Водитель, наслышанный о моих приключениях, отвёз меня домой — на окраину окраины Москвы.
Главный редактор позвонил и сказал: «Вы совершили журналистский подвиг. Не каждому удаётся пережить такое за всю телевизионную карьеру». Прям так и сказал. Ага.
Засыпая, я думала, что завтра уже не надо будет таскать дедолайты и гнаться за призраками. И вместо джинсов и свитера я надену мини-юбку. И горло вылечу. Горячим американо в «Максе». Всё, съёмки теперь — два раза в неделю и в Москве. Как положено.
И всё бы, наверное, так и было но… Завтра, естественно, начались приключения.