- Да и неловко с хорошим человеком суд затевать, - сказал Федор.
- Черт! да ведь он-то подал же на тебя, - крикнул Захар Кривой, не выдержав, злобно глядя на Федора.
- На меня он не подавал, - сказал Федор, не глядя на Захара и сейчас же занявшись своей трубочкой.
- Как на тебя не подавал? ведь на всех-то подал?..
- Всяк до себя знает, - сказал Иван Никитич, глядя в сторону.
- Вот это правильно.
- Обернемся как-нибудь, об чем тут толковать...
- Прежде обертывались, а теперь не обернемся? Слава богу, с голоду не помирали, всегда хватало, - говорили разные голоса.
- Можно и потерпеть, коли не хватит. Вон у Степаниды никогда ничего не было, а не померла, живет христовым именем.
- Слава тебе господи, народ-то ведь православный, в куске хлеба никогда не откажет.
- Значит, побираться иди, а руки не смей протянуть? - сказал Захар.
- Сначала поверни закон, тогда и руку протягивай, - сказал молчавший все время лавочник. - Вся сила в законе, и не с твоим дурацким умом его обойтить, а потому сиди и молчи. - Слова свои лавочник, видимо, обращал против Захара Кривого, но смотрел при этом на Фому Коротенького.
- Это раз...
- Закон у бога один, сколько его ни верти... - проговорил Тихон, покачав головой.
- А то у тебя всего и ума, что за спиной холстинная сума, - закончил лавочник, совер-шенно не обратив внимания на слова Тихона.
С заключительным словом лавочника все уже окончательно почувствовали, что со спокойной совестью могут теперь бросить толковать об этом деле.
И если что... то не они виноваты, что отказались от мысли улучшить свое положение, а лавочник. И так как он своим авторитетным и решительным словом как бы снимал с них какую-то тяжелую повинность и необходимость делать неприятное усилие, то каждый чувствовал к нему благодарное расположение, и всем хотелось сказать что-нибудь ему в похвалу, чтобы тем самым выразить поощрение и этой похвалой его уму еще больше самим перед собой снять ответственность с себя за перемену курса.
- Раз Иван Силантьич говорит, значит, правильно, - говорили одни.
- Зря языком трепать никогда не будет, - говорили другие.
И все вздохнули с облегчением.
XXXIX
Поэтому, когда пришел Иван Купала, мужички, собравшись вечером, уже совсем не загова-ривали о бугре, а балакали об Ивановом дне, о счастье, какое добывали в этот день в старину.
- А теперь вот забывать стали угодников-то, вот и нет ничего, земля тощая стала, на скотину каждое лето мор нападает.
- Как же можно! Прежде, как помнили их да уважали, каждый святой за чем-нибудь глядел, - сказала старушка Аксинья, - кто скотину от болезни да от коросты берег, кто за хлебом смотрел.
- А за курами тоже смотрели?.. - спросил Андрюшка.
- И за курами, батюшка, смотрели, - ответила Аксинья. - Угодники божии никаким делом не гнушались, когда к ним с верой прибегали, а не зубоскалили по-теперешнему.
- Насчет других святых не знаю и врать не хочу, - сказал Софрон, - а Иван Купала, батюшка, большие чудеса оказывал. Старики говорили: как пойдет, бывало, знающий человек в эту ночь, и ежели хорошо потрафит, - целую жизнь потом не работает. Вот какое счастье получали!
Все прислушались.
- Что ж, пироги, что ли, сами в рот скачут? - сказал Андрюшка, никогда не пропускав-ший без возражения обсуждения вопросов, касавшихся религии.
- Этого уж я там не знаю, а сам видал таких, что после этого во всю жизнь пальцем о палец не ударили.
- Да, это хорошо.
- Цветы, что ль, такие находили? - спросил Фома Коротенький нерешительно.
- Цветы... - ответил неопределенно и неохотно Софрон.
- Нет, уж это кому судьба, - отозвался кровельщик, - а то бы все давно нарвали.
- Значит, не потрафляют.
- А по два цветка не находят? - спросил кузнец.
- Зачем тебе два?
- Чтоб больше досталось.
- Тут и одного на весь век хватит.
- Может, раз десять мимо своего счастья проходил, - сказал кто-то. Какие цветки-то?
- Кто их знает? Говорили, вроде как огненные.
- В покос целыми возами косим их, цветы-то, а все жрать нечего.
- Эх, мать честная...
Все задумались.
Вечерело. Небо вверху было спокойно-голубое, а к закату золотилось и пронизывалось расходящимися солнечными лучами из-за огненно-золотых краев облака, неподвижно стоявшего на западе, над далекими полосами лесов, с которых уже поднимался вечерний туман.
- Всегда счастье в эту ночь находили, - сказал опять Софрон, - хоть разрыв-траву эту взять.
- Тоже на Ивана Купала? - спросил Фома.
- Тоже на него.
- А это на манер чего будет? - спросил Николка-сапожник.