— А–а… Как насчет цветов?
— Продаются дюжинами, — сказал он.
— Вода в ручьях чистая? — спросил я.
— Сэр, — сказал служащий. — Как вы могли подумать, что мы способны торговать мутной водой? Перед тем как привезти ручей, мы досконально все проверяем и убеждаемся, что вода в нем кристально чистая.
— Откуда вы везете ручьи? — спросил я.
— Из Колорадо, — сказал он. — С ними очень бережно обращаются. Мы еще ни разу не повредили ни одного ручья. Их упаковывают, как китайский фарфор.
— Вам наверняка задают этот вопрос постоянно, но скажите, пожалуйста, хороша ли в этих ручьях рыбалка? — спросил я.
— Очень хороша, — ответил он. — Лучше всего идут немецкие коричневые, но попадаются и радужные.
— Сколько стоит форель? — спросил я.
— Форель продается вместе с ручьем. — сказал он. — Конечно, тут есть элемент лотереи. Никогда нельзя знать заранее, сколько рыб окажется в ручье и каких размеров. Но рыбалка хорошая, можно даже сказать, отличная. Как на червяка, так и на сухую приманку, — добавил он, улыбаясь.
— Где вы храните ручьи? — спросил я. — Хотелось бы взглянуть.
— На заднем дворе, — сказал он. — Пройдите в эту дверь, затем поверните направо и двигайтесь вперед до тех пор, пока не выйдете из здания. Ручьи разложены на земле. Их нельзя не заметить. Водопады наверху в отделе подержанной сантехники.
— А животные?
— Все животные, которые еще остались, сразу за ручьями. Вы увидите железнодорожное полотно и рядом с ним несколько грузовиков. Поверните направо и идите по дорожке мимо склада пиломатериалов. Загоны для животных в самом конце участка.
— Спасибо, — сказал я. — Начну, пожалуй, с водопадов. Не нужно меня провожать. Просто скажите куда, я найду сам.
— Хорошо, — сказал он. — Поднимитесь по лестнице на второй этаж. Там вы увидите множество окон и дверей, поверните налево, и вы окажетесь в отделе сантехники. Вот моя карточка на случай, если вам понадобится помощь.
— Понятно, — сказал я. — Вы мне уже во многом помогли. Большое спасибо. Я посмотрю сам.
— Удачи, — сказал он.
Я поднялся по лестнице к тысячам дверей. Столько дверей я не видел за всю свою жизнь. Из них можно было выстроить целый город. Дверьтаун. И еще окна — на приличный поселок. Оконвилль.
Я повернул налево, сделал несколько шагов и увидел вдалеке перламутровое мерцание. Оно становилось все ярче и ярче, пока я не оказался в отделе подержанной сантехники в окружении тысяч унитазов.
Они стояли на полках. По пять унитазов один над другим. Из окон в крыше на унитазы лился свет, заставляя их сиять, как священный жемчуг в фильмах про южные моря.
У стены были сложены водопады. Примерно дюжина — от совсем маленьких до десяти- пятнадцати футов в длину.
Один водопад протянулся на шестьдесят футов. Большие водопады были разрезаны на куски, и на каждом стояла метка, указывающая, в каком порядке их нужно собирать.
Еще там висели бирки с ценами. Водопады стоили дороже, чем ручьи. $19.00 за фут.
Я двинулся дальше — там штабелями были сложены сладко пахнущие доски; в свете расположенных над унитазами разноцветных окон, они играли мягкими желтыми бликами. В самом конце помещения, в тени под наклонной крышей пылились раковины и писсуары; там же, разрезанный пополам, лежал еще один водопад семнадцати футов длиной — он тоже начал покрываться пылью.
Я достаточно насмотрелся на водопады, теперь меня интересовали форельные ручьи; выполнив инструкции служащего, я легко нашел дорогу во двор.
О, ни разу в жизни я не видел ничего подобного этим ручьям! Их сложили в штабеля различной длины: десять, пятнадцать, двадцать футов и так далее. Были даже ручьи длиной целых сто футов. В отдельный ящик побросали обрезки. Всяких размеров — от нескольких дюймов до одного–двух футов.
На стене здания висел громкоговоритель, и оттуда неслась нежная мелодия. День стоял пасмурный, и высоко в небе кружили чайки.
Позади ручьев расположились большие вязанки деревьев и кустов. Их закрывали полотнища латаного брезента. Корни и верхушки, перевязанные веревками, торчали из–под ткани наружу.
Я подошел ближе и принялся разглядывать ручьи. В некоторых даже плавала форель. Одна рыба была особенно красивой. По дну, прячась в камнях, ползали раки.
Прекрасный ручей. Я опустил руку в воду. Она была холодной и приятной на ощупь.
Я решил обогнуть здание и посмотреть на животных. Я уже видел грузовики и железнодорожное полотно. Пройдя по дорожке мимо склада пиломатериалов, я добрался до загонов.
Служащий не ошибся. Животных уже почти не осталось. Единственными тварями, водившимися тут во множестве, были мыши. Сотни мышей.
Рядом с загоном стояла огромная клетка, примерно пятидесяти футов высотой, полная разнокалиберных птиц. Сверху на клетку набросили брезент, чтобы, если пойдет дождь, птицы не промокли. Дятлы, воробьи и дикие канарейки.
На обратном пути к ручьям я нашел насекомых. Они обнаружились внутри сборного железного домика — одного из тех, что продавались по восемьдесят центов за квадратный фут. На двери висела табличка:
Однажды славным зимним днем в Сан–Франциско шел дождь, а мне привиделся Леонардо да Винчи. В то время моя женщина батрачила, как проклятая, дни напролет, включая воскресенья. В восемь утра она ушла в «Пауэл и Калифорнию». А я, как последний дармоед, весь день тупо просидел на одном месте и промечтал о Леонардо да Винчи.
Я представлял, что он служит в компании «Удочки Юга» — разумеется, носит другую одежду, разговаривает на другом языке, и биография у него тоже другая — вполне возможно, его детство прошло в Америке, скажем в Лордсбурге, Нью–Мексико, или в Винчестере, Вирджиния.
Я представлял, как он изобретает вращающуюся приманку для рыбалки в Америке. Сначала идея просто крутится у него в голове, потом он возится с железом, красками и крючками, пытаясь соединить их то так, то иначе, затем приспосабливает некий механизм, потом отказывается от него, снова строит механизм, но уже другой, и, наконец, приманка готова.
Он зовет начальство. Те смотрят на приманку и валятся в обморок. Леонардо да Винчи стоит над их неподвижными телами, держит в руках приманку и дает ей имя. Отныне она зовется «Тайная Вечеря». Затем он приводит начальников в чувство.
Проходит месяц, и рыболовная приманка становится сенсацией двадцатого века, оставив далеко позади такую ерунду, как Хиросима или Махатма Ганди. Миллионы «Тайных Вечерь» продаются по всей Америке. Тысячу штук заказывает Ватикан, несмотря на то, что у них там нет ни одной форели.
Сыпятся награды. Все тридцать четыре экс–президента Соединенных Штатов говорят:
– «Тайная Вечеря» — предел моих мечтаний.
Он поехал в Чемолт, восточный Орегон, рубить к рождеству елки. Очень маленькая компания наняла его на эту работу. Он рубил деревья, сам готовил себе еду и спал на кухонном полу. Было очень холодно, и землю покрывал снег. Пол жесткий. Где–то там нашлась старая летная куртка. Она спасала его от холода.
Единственной женщиной, которую он смог найти в округе, оказалась индейская скво, весившая не меньше трехсот фунтов. У нее имелись две пятнадцатилетние дочки–близняшки, и он решил, что будет спать с обеими. Но скво ясно дала понять, что он может спать только с ней. В этом деле она соображала неплохо.
Люди, на которых он работал, ничего ему не платили. Они сказали, что, когда он вернется в Сан–Франциско, отдадут все деньги сразу. Он согласился на эту работу только потому, что был сломлен — по–настоящему сломлен.
Он ждал денег, рубил среди снега елки, спал со скво, готовил себе скудную пищу — на хорошую у них не хватало средств — и мыл посуду. Потом засыпал на кухонном полу, укрывшись летной курткой.
Когда елки наконец увезли в город, хозяева сказали, что денег у них все еще нет. Пришлось торчать в Окленде и ждать, пока они продадут деревья и соберут нужную сумму.
— Замечательная елка, м'эм.
— Сколько?