Голован, царственно жестикулируя, заказал мясо варёное. Дали два больших куска говядины и два гранёных стакана. Расположились они за стоячим столиком. Покупателей в столь ранний час в «Кулинарии» не было. Голован стал наливать коньяк в стаканы и после первых двух тостов поведал:
— Я тебя рекомендовал в буровые мастера вместо Фархада. Парень ты грамотный. Меня не подведёшь!
Рафу сразу стало ясно, почему его приобщили к обществу посвящённых, заседавших в техкабинете. Робость неизведанного овладела им, несмотря на выпитую дозу, поступившую в его желудок, который давно не видел пищи. В голову ему ударил жар вселенский, и он проблеял:
— Так я же никогда не работал на этой должности, вдруг я не смогу!
— Сможешь! Гагарин тоже раньше не летал в Космос. А ведь смог! Все когда-то кем-то не были! Давай ещё по одной! — и скрутил голову очередной бутылке коньяка.
— А что мы ребятам принесём? Они же деньги сдавали?
— Кто считал, сколько они денег сдали? Это основной козырь профсоюзников, когда они деньги собирают на похороны и свадьбы! Мы им будем лить вино «Солнцедар», название хорошее! Оно льётся, красное такое, много! Люди радуются!
Так оно и вышло! Все кричали потом в техкабинете:
— Голован! Ты наш кумир, где ты достал в такую рань опохмелиться?!
Они протягивали ему полный стакан, а он цинично им говорил:
— С подчиненными — не пью!
Хотя вчера надрался с ними же до положения риз. «Молодому», то есть Рафу, он тоже запретил наливать:
— Спаиваете мне молодёжь! — И отведя его в сторону, тихо сказал: — Будем мы эту бормотуху пить, здоровье гробить!
Раф в эту ночь спал в техкабинете. Утром позвонили из кадров и сказали, что его вызывает начальник экспедиции. Раф побрился и явился вовремя. Его быстро благословили, он расписался в отделе кадров в приказе о назначении и убыл на буровую «41-я Воравейская» уже в новом качестве.
На буровой Рафа дожидался Фархад для передачи дел. В основном, это была передача материальных ценностей. Поскольку Раф он приехал без представителей из экспедиции, один, то Фархаду по рации сообщили, что бурмастером назначен Раф. Официально передавать- принимать дела новоиспечённому начальнику было как-то неловко. Фархад проходил, как старший товарищ и разговаривал, соответственно, наставническим тоном. Все его разговоры сводились к следующему:
— Надо бы обмыть назначение!..
Обмывать было нечем. Материальные ценности все передали формально, на бумаге. Подсчитывать, сверять — они ничего не стали. Это в дальнейшем выльется для нового бурмастера в кучу проблем, которые надо будет разгребать ещё пару лет! По факту у Фархада была большая недостача. А пока они сидели вечерами и мирно беседовали. Старый бурмастер уезжать не спешил, а новому начальнику выгонять его было неловко. Вот и коптил тот вагончик в прямом и переносном смысле. Дымил сигаретами Фархад на нервной почве нещадно. Дымовал шёл нешуточный, и в отягощение испытания, он ещё непрерывно гнал информацию. Она была бесполезная, а потому — изнурительная.
На тундру неожиданно лёг первый снег. Обычно этому событию предшествовали затяжные дожди, а в этот раз снег лёг напрямую, минуя слякоть, и являя всю прелесть зимы, как будто события происходили в средней полосе. Но это сильно осложнило промерзание разъезженной тундры в окрестностях буровой. Трактор-болотоход как замер тогда, как танк-монумент у края мостков буровой, так больше и не пытался тронуться. С базы обещали с вертолёта сбросить одну подвеску брёвен — подтоварника. И всё никак не могли разродиться таким подарком. Обычно тонкие брёвна в разбежку стелили по тундре, и гусеничный транспорт мог проехать несколько раз. Сейчас же, чтобы затащить очередную трубу для наращивания, на перевахтовке, когда встречались две вахты, они всем миром подтаскивали бурильную трубу волоком в створ мостков. Труба весила более чем треть тонны, отчего все туалеты были в крови от выпавших геморроев надорвавшихся помбуров. Дотаскивали трубу только до полдороги. Потом, после того, как труба оказывалась в створе мостков, тащили к ней стальной канат, прыгая по подмерзшим кочкам, цепляли трубу и тянули её на мостки вспомогательной лебёдкой. Люди были изнурены.
Всё это тягомотное положение разбавляли лишь кое-какие оккультные события. По вечерам на окраине посёлка, после приезда нового бурмастера, стала появляться чёрная собака. Помбуры, что из бывших зэков, с гиканьем выскакивали из вагончика с надеждой заколбасить чёрного пса на шурпу. Они мчались с топором и верёвками на перехват чёрного пса. Тот делал несколько рыскающих прыжков, вздымал снег и пропадал в сумраке, который стоял почти весь день, зимнее солнце всходило в Заполярье лишь на пару часов. Всю зиму солнце кульминирует над горизонтом, не поднимаясь в сторону зенита. Таковы реалии Заполярья. Летом солнце не заходит, лишь наступает «вечер-утро», и опять день! Помбуры даже думали, что чёрная собака где-то прячется, и заглядывали под все кочки, нарытые когда-то трактором при разворотах. Недоумению охотников до чужих собак не было предела. Чёрная собака появлялась регулярно, но поймать её помбуры никак не могли. Лишь один Раф догадывался, в чём феномен. От этого ему было немного не по себе, жутковато и неуютно. Он отчётливо осознавал, что в жизни неоплаченных долгов не бывает. Раф почти физически понимал, что Павел Иванович передал ему дар понимать, где залегает нефть, а где в пластах сухо. Даже присутствие воды в продуктивном пласте не могло сбить его с панталыку. В «41-й Воравейской» он был на сто процентов уверен, что горизонты, на которые они бурят, никаких опасений в смысле выброса газа и нефти не представляют, поэтому состояние противовыбросового оборудования он пустил на самотёк.
Наконец, приехал Голован. Привёз он с собой инспектора по противовыбросовому оборудованию. Пока Раф разбирался с прибывшим на вертолёте грузом, Голован ввалился в бурдомик и сразу стал прятать привезённую водку в рундуки. Фархад при виде горючего оживился, но Голован был не тот кадр, чтобы его водку пил кто попало! Он с порога грозно понёс на Фархада:
— Ты ещё здесь?! Что ты тормозишься?
— Да я помочь молодому парню, передать опыт, так сказать!
— Так сказать — так сказать! Мозги е…ёшь себе и людям! С тебя помощник — как с моего х…я строганина! От тебя кругом вред. При Сталине тебя бы шлёпнули за вредительство!
— Да как вы так говорите?! Вы же коммунист!
— Ты тоже коммунист. Если бы все коммунисты были как ты, мы бы до сих пор щи лаптем хлебали! А ты всё норовишь водки выпить на халяву! Собирай манатки, и чтобы я тебя сегодня же здесь не видел!
— А куда меня переводят? Вы не знаете?
— И знать не хочу! Ты мне целый год план назад тянул. Теперь я что, должен о тебе заботу проявлять?
— А как же я?
— Как, как! Кaкой кверху! Вон! В кадры! Начальник кадров скажет, куда тебе…
Голован «упал на рацию» и через три минуты связался с диспетчерской:
— Диспетчер?! Я Голован. Посадите пролетающий борт на Воравейскую. Пусть будет даже груженный, забрать одного засранца!
— Ой, Леонид Филиппович, — ответила диспетчерша, — не ругайтесь по рации! А то мне нагорит!
— Я и не ругаюсь, засранец — это его удел!
Через полчаса залопотал «Ми-6», и Фархад, подгоняемый матерками Голована, вскочил в едва коснувшийся Земли колёсами вертолёт. У того даже амортизаторы сработать не успели, а Фархад, гонимый Голованом, уже погрузился. Он что-то перед погрузкой кричал Рафу через шум турбин вертолёта и хлопанье лопастей. Чтобы тот ему что-то дослал с оказией. Какой-то брезент, гаечные ключи, то, что старый куркуль успел стырить из запчастей и боялся грузить при Головане. Раф, не понимая сказанного, кивал головой:
— Да, да, дошлю!
Ему хотелось скорее покончить с этой тягомотиной — передачей дел и ликвидировать двоевластие. Он ещё не понимал, что Голован прибыл поучать его, как вести дела грамотно! Сначала он начал объяснять, что обеды настоящему бурмастеру повариха носит прямо в бурдомик. Лукавый Раф сказал:
— Идём, покажи, как надо воспитывать поварих!
Голован осанисто внес своё короткое тело в помещение котлопункта. Роста он был небольшого, а голову имел огромную, отчего фамилия-кличка ему очень подходила. Бабаяга, опоенная брагой, сразу понесла свою филиппику:
— Ах ты, сука семитаборная, ты, куда рога мочишь, лось ты сохатый!
— Гм-гм! Я — начальник…
Но Бабаяга не дала ему договорить:
— Меня не еб…т, какой ты начальник! Мне начальник — начпрод. А для меня ты — х…й мамин! Осёл! — и, уже путая оппонентов, несла просто в пространство: — Бл…дь ты пожизненная, проститутки кусок! Я тебе ж…пу разорву в клочья…
Голован уже нёсся к рации, за ним поспевал Раф, широко улыбаясь, но пытаясь скрыть улыбку. В рацию начальник участка ревел в трубу начальнику отдела кадров:
— Срочно на сорок первой заменить повара! Старый бурмастер развёл антисанитарию! Бригада вся в угрозе кишечной инфекции! Ботуллинусы гирляндами висят в котлопункте!
Начальник кадров обещал завтра же первым бортом отправить нового повара:
— Есть у меня на резерве одна справная повариха. Всё исполню!
Хоть начальник кадров начальнику участка и не подчинялся, причём далеко не подчинялся, но Голован всегда со всеми говорил таким менторским тоном, что даже бывалые чинуши пасовали и принимали его как лидера. Тем временем лидер давал, параллельно со связью по рации, указания Рафу:
— Расположи начальство, — он повёл рукой в сторону инспектора по противовыбросовому оборудованию, — и наведи полный порядок в своих подразделениях, обеспечь питанием прибывших!
Если перевести на гражданский язык, надо было обеспечить закуской предстоящее застолье. Раф вновь побрёл в котлопункт. Бабаяга, удовлетворённая матчем с Голованом и взбодрившаяся кружкой бражки, подобрела и матюгалась не очень свирепо: