— Так делайте!
— Делаем!
Раф задумчиво смотрел на намертво остановившуюся установку. Продолжать движение он себе не представлял как, даже если бы ему придали неограниченную техническую помощь.
Вдруг возле основания вышки появилась, всеми забытая уже, чёрная собака и строгими глазами, не просящими еды, как у всех собак, стала смотреть на Рафа. Она сидела прямо, как сидят собаки уже много веков, что зафиксировано на скульптурах и статуэтках собак, найденных археологами. Об этих статуэтках думал Раф, глядя на эту чёрную собаку. «Да ведь это же не собака!» — поразила мысль его сознание. Он стал медленно приближаться к видимому образу, протянув к ней руку, словно хотел обмануть, давая в руке кусочек лакомства. Он подошёл почти вплотную, оставалось сделать один шаг. Вдруг собака исчезла стремительно, но осязаемо. От её движения остался своеобразный холодок, несмотря на общую холодную погоду. Этот холодок, казалось, вошёл внутрь Рафа. Была благодать, что его никто в этот момент не трогал, не окликал, как обычно, с сотней самых бестолковых вопросов и просьб.
Раф прошёл и встал в центр диагоналей, мысленно проведённых рёбра вышки. Его вдруг прошило понимание, что именно в этом месте находится залежь нефти, необыкновенная по запасам! И глубина его залегания, понималось им, была незначительная для техзадания, полученного им на эту буровую! Раф долго простоял без движения и ощущал тепло по всем конечностям, несмотря на холодную погоду, и радость на душе, несмотря на цейтнот положения вещей. Ведь ситуация и перетаскивания, и всей его судьбы — была патовая! Тащить дальше они установку физически не могли, а маршрут продвижения Рафом был отрапортован с большим авансом. В этот момент он решил твёрдо: «Бурить буду здесь, а там будь, что будет!»
Наутро по рации с ним связался неожиданно и непривычно, так как темы их деятельности пересекались через другие службы, главный геолог экспедиции. Он стал нудным, надоедливым для этой категории профессионалов голосом сообщать Рафу разные трюизмы — про необходимость выполнения плана по проходке экспедицией, про «общее дело», которое «мы» делаем и прочие тривиальные вещи. Наконец, закончив преамбулу, он сообщил, что геологический отдел, проведя анализ и корреляцию местоположения разведуемой залежи и географического положения буровой установки, постановил, что бурить можно из нынешнего положения. Даже если пробурить вертикальную скважину, то ствол скважины попадёт в переклиналь залежи. Чтобы исключить высокий риск попадания во внешнюю сторону водонефтяного контакта, надо бы пробурить наклонную скважину. Далее он сообщал, что геологический отдел рассчитывает траекторию будущей скважины…
Только Раф уже не слушал его, он отжал кнопку рации режима «дуплекс» и, сжав кулак, выставляя локоть вперёд, кричал:
— Ес-с-с!!! Ес-с-с!!!
За чем его и застал старший дизелист Горденко:
— Товарищ начальник! — обратился он к Рафу уважительно. — Ты прикрути этих архаровцев! Опять кто-то привёз с собой ту чёрную собаку. Эти хантеры совсем озверели, лупят по ней из ружей. Кто помбурам ружьё доверяет? Пробили мне щит управления электростанцией. Дробью все приборы побили!
Горденко где-то прочитал американский роман о вояджерах. В голове у него всё перемешалось. Он был убеждён, что западносибирские ханты — это и есть американские хантнеры, раз те и другие охотники. Такую бражку в голове ему посеял студент практикант, для озорства, от скуки. Эта белиберда крепко засела в голове Горденко.
— Ладно, сегодня на ужине сделаю им вливание! — успокоил его Раф, — Давай, завтра начинай готовиться стыковать твою силовую дизельную установку с подвышечным основанием!
— А что, монтировать установку будем здесь, на этом месте?
— Да, сегодня радио получил. Нам повезло. На этом месте тундры Мутный Материк тоже есть залежь, и на подходящей глубине.
— Вот хорошо-то! А то надоела эта цыганская жизнь, уже месяц кочуем. Хоть баню развернём и столовую оформим, как положено. Радость-то какая! Пойду с ребятами поделюсь!
— Пойди, пойди!
Всем стало хорошо. Горденко был одержим гордостью, что он первым хорошую весть принёс. Рафу после нервного истощения от мук, как извернуться с действительным местоположением установки, не оставалось сил отвечать на вопросы, которые начнут задавать члены буровой бригады. Механизированной колонне, трактористам, было на руку прекращение перетаскивания. Моторесурс тягачей уже был на исходе. Поломка шла за поломкой. Многие трактора после такой перегрузки требовали техобслуживания, а то и ремонта.
На следующее утро сразу приступили к монтажу. Вышкомонтажники стали стыковать агрегаты, часть буровиков поехала колонной из восьми тракторов за растянувшимися вдоль трассы недотащенными блоками: паровыми котлами, емкостным парком горючего и другими причиндалами. Часть наиболее мастеровитых буровиков стали обустраивать посёлок. Строить надо было всё, начиная с туалета и заканчивая водонасосной. А начали всё же со столовой. Погода стояла не морозная. Только знающих людей беспокоило ясное небо, на котором в длинную полярную ночь появлялись сполохи северного сияния. Это указывало, что, несмотря на оттепель — морозы не за горами!..
…Через два месяца, когда уже солнце стало пригревать и помбуры с охотничьей душой стали поговаривать, что скоро полетят гуси, на установке раскрутили силовые дизеля и опробовали буровые насосы. Воду, несмотря на все тщетные усилия знатоков, поблизости не нашли — все озерца были проморожены до дна. Решили забурить маленькую скважину для воды, прямо под основанием вышки. Во время цикла бурения шурфа под ведущую трубу оттянули укороченный турбобур в сторону. Там под основанием вышки и пробурили на водоносный горизонт. Была опасность, что размоет грунт под опору основания вышки, но всё обошлось. Опять всем повезло. После обсадки водяной скважины трубой с фильтром вызвали приток с помощью своего, бурового компрессора, когда скважина очистилась, вода пошла хорошая. Все с наслаждением пили пластовую воду. За прошедшие много месяцев питья талой воды из снега, эта вода была просто живительная! Рассудительный Горденко произнёс:
— Вот ведь какие дураки, болтают, как полезно пить талую воду. Они бы ещё из-под опреснителей на корабле пить попробовали бы! — Горденко служил на флоте, поэтому иногда разглагольствовал на морские темы. — Зубы все высыплются после полгода питья!
— Да, — поддакивал ему Сапог, попивая артезианскую воду из зелёной кружки. — Много чё пишут. Пишут, что свою мочу пить полезно!
Народ загомонил. Вася верховой, который славился экстремальными высказываниями, завопил:
— Говно жрать ещё полезно! Фекальная терапия!
— Да. Поволокали бы трубы по болоту на пупок, дурью бы со своими терапиями не маялись бы. Целители! — подвёл черту Нахим.
С момента пуска водяной скважины все за водой стали ходить только к ней.
Ещё через два с половиной месяца ударного монтажа была назначена забурка основного ствола скважины. На забурку прилетел сам главный инженер Иван Петрович. Он с порога, поздоровавшись, сразу стал говорить крамольные речи:
— Сейчас летели, вертолётчики говорят, что по ихней карте вышка, вроде как, не по курсу стоит!
— Пусть летать научатся! У них-то и навигационных приборов нет! Летают от столба к столбу! Только внешние подвески к вертолёту шакалят! — сбил его с темы Раф.
— А что им подвески?
— Ну, вроде как им больше денег платят, если они на внешней подвеске чего-нибудь тащат. Вот и носятся по тундре, подвески ищут! Шакалы!
У Ивана Петровича была невыносимая привычка записывать всё услышанное. Собеседнику от такой формы общения было плоховато морально. Вроде, как на допросе сидишь.
После всей подготовки, когда все инженерно-технические работники собрались за вечерним столом, Голован доложил о времени «ч»:
— Утром, как позавтракаем, начнём крутить!
Буровики, как и все ремесленники, все ключевые слова типа «бурить», в ответственные моменты не произносили. Боялись сглаза. Раф начал сразу толковать о противовыбросовом оборудовании. На это Голован ему возразил:
— Ты не лезь поперед! Ты ещё эту нефть найди!
А Раф-то знал, что здесь, у них под ногами, есть богатейшая залежь! Только эти утверждения основывались на его личных чувствах, для доказательства нужны были факты. Он был уверен, что он эти факты предоставит! А там уж пусть обнаруживают, что он вышку не дотащил до места проектируемой скважины двадцать километров. А пока все легли спать, оставили лишь дежурным инженером, при ночной вахте, конторского технолога Дурыкина. Дурыкин парень был грамотный. Да и парнем его в сорок с лишним лет назвать было трудно. Только из-за его фамилии его все считали парнем. Когда его рекомендовали, то не говорили «специалист он неплохой», всегда говорили «парень он неплохой!» Так и жил он неплохим парнем. Им затыкали все образующиеся дырки. Допустим, подежурить ночью. Когда бурильщик Олег ему в час ночи в надежде, что его вахте позволят отдохнуть, доложил, что к забурке всё готово, Дурыкину вдруг непреодолимо захотелось стать наконец-то мужчиной, перестать быть парнем. Он даже неожиданно для себя скомандовал:
— Тогда забуриваемся!
Олег, движимый здравым смыслом хотел идти и всё-таки для такого дела разбудить бурового мастера, а потом рассудил: «Вот я никогда не забуривался, всегда приходил на ходовые скважины, а Раф — тем более, откуда ему знать эту тему?» Во всей этой ситуации была двусмысленность: Дурыкин тоже никогда не присутствовал при забурке! Каждый надеялся друг на друга, только о своей некомпетентности не сообщали они друг другу. В финале их действий, когда все проснулись, скважина была забурена косо, шла как бы под бурильщика, в том направлении. Был один нюанс, который энтузиасты не учли — грязевой шланг, который потянул ведущую трубу на стояк манифольда, отчего скважина, согласно закону разложения сил, ушла в сторону второй ноги вышки.
Когда главный инженер увидел под буровой косо идущую бурильную трубу, с ним случилась истерика. Он стал, как положено главному техническому работнику, проводить расследование. Он вызывал всех по очереди и опрашивал. При этом, согласно своей дурной привычке, всё записывал за говорящим, отчего испрашиваемый чувствовал себя весьма неуютно. Раф уже прикинул, что беда-то не большая, можно талрепами верхнюю обсадную трубу оттянуть за основание вышки. Когда его Иван Петрович спросил: «Что будешь делать?» — Раф молниеносно ему ответил. Он ответил первое, что пришло в его ещё не проснувшуюся голову. А пришла ему терминология из геодезических поверок:
— Ничего, экстриситет алидады позволяет нам продолжить проводку скважины!
Главный инженер всё записал буква в букву! Ещё полдня у него ушло на выспрашивание, что такое «экстриситет алидады». Делал он это дипломатично, да ещё на беду он смог это узнать только по рации, случайно, у главного геолога. Поняв, как его мерзко обманул Раф, он долго разорялся. Даже увольнял его два раза. А потом успокоился и собрался улетать на базу со словами:
— Я вам тут всё наладил, смотрите, не подведите меня!
Новичкам везёт. Скважина на Мутном Материке была для Рафа, как самостоятельная, первой в жизни. Поэтому, а может по другой причине, проходка шла без всяких осложнений. Из-за острой нехватки кадров помощника мастера ему не дали. Раф уже полгода работал без отгулов, Вера слала ему письма все в том же темпе, а он, всё в своём темпе отвечал ей, через десять — одно. Однако Вера не обижалась, она в каждом письме писала о своей любви к нему и подробно описывала всё о своей работе в лаборатории. О продвижении своей диссертации она предпочитала умалчивать, что, в общем-то, не являлось ложью. В аспирантском общежитии она жила уже на «коммерческой основе», то есть платила за проживание комендантше. Так делали многие бывшие, как и Вера, аспиранты, которые не желали по разным причинам покидать казавшимися родными стены. Свежий человек, вошедший в эти стены, обычно кричал: «Клоповник!» — а им общежитие казалось родным. Раф мог бы и приехать, только главный инженер нащупал больную точку Рафа и пророчил на подмену Дурыкина. Кроме этого сдерживающего аргумента, Раф боялся вскрытия несоответствия координат нахождения буровой установки. Вертолётчики, всё время ошибавшиеся при подлёте, уже запустили слух, что на Мутном Материке есть аномалия для компаса. Этот слух интенсивно циркулировал в местном аэропорту, и всё время достигал ушей новых прикомандированных пилотов. Те всегда брали поправку. Ещё возникло осложнение с траекторией скважины. Главный геолог, для чистоты эксперимента, заложил среднюю часть ствола скважины под зенитным углом тридцать два градуса, азимутом на северо-восток. Раф сам проводил кривление ствола скважины. Он упорно вывел её траекторию близко по координатам к точке стояния установки. Ствол скважины как бы сделал спираль и вернулся на место. Геофизики сделали заключительную инклиномограмму скважины, перед самым спуском эксплуатационной колонны. Раф для этого случая заказал большой «фикус» у Галана на бурскладе. Взгретые большим магарычом присланной Галаном водки, геофизики нарисовали инклиномограмму «как надо» и даже Голован, подписывающий акт, ничего не понял. Он был изрядно подшофе. Здоровье его стало сдавать позиции и его лукуллово пьянство постепенно переходило на другой рубикон.
Официально банкет был в честь того, что проектный забой был достигнут. Еще гораздо выше по стволу при бурении был резкий провал инструмента. По всем канонам Раф знал, что это был пройден интервал, который содержал какой-то флюид. А по своему разумению Раф был уверен, что этот флюид — нефть!
Чёрная собака теперь, вроде как, жила постоянно в окрестностях буровой. Помбуры перестали гоняться за ней с ружьями и ножами, поняв безуспешность своих попыток. Поварихи подкармливали её. Вернее, они думали, что подкармливают. Возле буровой завелась росомаха, которая всю пищу съедала. Вначале, увидев след росомахи, помбуры закричали:
— Медведь!
Лишь рассудительный Нахим растолковал, что это росомаха. Он рассказал:
— Ростом она с большую собаку, а лапы, как у медведя-пестуна. Это чтобы в рыхлый снег не проваливаться. Морда у неё противная, с широкой пастью. И не дай бог её убить и снять шкуру! Воняет, как в плохом морге! Ещё — зверь она опасный. Если охотник ослабнет и задремлет, враз бросается на спящего человека! И в полярную ночь идёт за человеком, видно, зачастую, как жёлто-голубой огонь идёт за человеком, это оба глаза как бы в один сливаются…
Многие слушатели омерзительно передёрнули плечами. Они помнили, как горел сбоку в кустах загадочный жёлто-голубой огонёк, когда они выходили в тундру. Все эти рассказы проходили под мерный грохот роторной цепи, трансмиссии и рёв дизелей. Эти байки травят, когда бурильщик тихонько майнает инструмент, вслед за вырабатывающим породу долотом, на глубине трёх с лишним километров. Раствор весь приготовлен в помещении, где трудятся буровые насосы, и на глинохозяйстве всё прибрано. А что лёд вокруг ротора, так что его долбить? Всё равно нарастёт! Есть способ, который применяют перед посещением буровой комиссией. Сыплют помбуры на лёд химреагент —хлористый калий. Но от таких новаций разъедает обувь и от присутствия этого калия нога кажется всё время сырой. Вот и препираются помбуры при каждой передаче вахты: «Кому лёд выдалбывать на полу буровой?» В один из таких моментов и произошёл резкий провал инструмента. Бурильщик сразу доложил Рафу, послав в бурдомик помбура: