— Стоп! Чего еще? Только не говори, что финансирование закрыли.
— Стрельников не приедет. Занят в другом месте.
— Насколько занят? Обещал! У нас контракт!
— Там платят больше. Намного.
— Капец. То Выжигалов, то Стрельников…
Взгляд падает на временно взятого уборщика.
— Эй! Хочешь заработать?
Счастливое лицо малооплачиваемого мигранта каждой мышцей кричит, что, несомненно, да!
— Сценарист! Переписывай роль Стрельникова под лицо кавказской национальности. Так даже колоритней получится.
Сценарист с сомнением глядит на подбоченившегося таджика:
— Какой из нашего Амирджона кавказец?
— Замечательный! И нос нужный. — Режиссер поворачивается к Амирджону: — Скажи: «Иды суда».
— Иды суда.
— Класс! Чего остальные встали? Работаем, не отвлекаемся. Все проблемы решены.
— А национальный вопрос? Нас со свету сживут, клип с ротации снимут.
— Какой такой национальный вопрос? Где? Потому что роль Стрельникова у нас отрицательная?
Взгляды разбегаются. Сценарист тоже отводит глаза:
— А в Штатах давно кино без хорошего черного или желтого невозможно. А если с плохим — себе дороже. Даже автобиографичное и историческое. Полный маразм, но в этом плане мы им в зад дышим. Уже почти воткнулись. Лучше перестраховаться.
Режиссер негодует:
— Перестраховаться?! Значит, если сделать роль стопроцентно положительной — с точки зрения политкорректности все станет нормально?
— Конечно.
— И это называется политкорректность? Дурдом. Ладно, смягчи, как сможешь, перепиши в положительность… но не перестарайся. Сделай из него нормального человека, с достоинствами и недостатками. Чтобы как в жизни, а не в мозгах депетутов. Сделаешь?
— Попробую.
— Не попробуй, а сделай.
***
— Ко мне? — предлагает Леонид.
До дома далеко и незачем. Алекс соглашается. Утром все равно в офис, от приятеля получится ближе. Завтра у Лиги событие. Нужно что-то предпринять. Выследить, проникнуть, подсмотреть. Лига охотится за ним, потому что он охотится на Лигу. Круг. Кто разорвет первым — выиграл. Проигравший плачет.
«Слава хроническим неудачникам, на фоне которых ваше ползание выглядит полетом» — сказал классик. Вот тебе и полет.
Вспоминается про севший планшет. Без интернета — как без рук. Вокруг все давно ходят со смартфонами, но Алекс однажды разбил хлипкий аппаратик прямо в момент операции, когда важнее связи ничего не было. Теперь для звонков он использует особую модель — хоть в лужу кидай, хоть в качестве молотка используй, ее ничего не убьет.
Пока Алекс подключает планшет к зарядке, звонит его неубиваемый сотовый.
— Слушаю.
— Только не падай, — загадочным тоном произносит Дым, тоже любитель работать не для отмазки, а до результата. — У Горской выявился любовник. Я через уволенную домработницу узнал. Распечатка звонков подтвердила.
— И что?
У многих любовники. Не повод настолько удивляться. Значит, это кто-то из тех, кто на слуху.
— Никогда не догадаешься кто.
— Ладно, сижу, не упаду.
— Гаджиев.
— Кто? — Алекс не знает такого.
Дым информирует:
— Президент риэлтерской фирмы «Провинция», прямой конкурент Горского. — Тянется недолгая озорная пауза. Дым доволен произведенным эффектом. — Удивил?
— Удивил.
— Я сразу выяснил, что после исчезновения Горского они еще не встречались, а сам Гаджиев сейчас дома. Я видел, как он входил. Свет в окнах потушен. Наверное, спит.
— Ты там рядом, что ли?
— Да. Поговорить?
— Я сам. — Алекс смотрит на часы. — Но уже утром. Телефон Гаджиева на прослушку поставил?
— Как только узнал. Ничего подозрительного. Из дома никому не звонил, и ему пока тоже никто.
— Спасибо. Отбой.
Не дает покоя вопрос, куда мог исчезнуть Кирилл. Если бы его взял кто-то заинтересованный в деньгах или благодарности Сыча, Алекс уже был бы осведомлен. Кто же тогда? Те, кому коммерческий директор «Риэлтинга» нужен не меньше, чем Сычу — другие крупные дольщики?
Необходимо составить список и проверять в зависимости от вложенных сумм и исходя из личности потерпевших. Кстати, похитить ребенка тоже могли они, если, подобно Горскому, заранее узнали о планирующемся наезде на фирму. И Алену могли они же. Список есть в полиции у следователя в изъятых документах. Но до понедельника ничего не сделать.
Нет, не вариант. Заявленная сумма выкупа смехотворно мала. Уже это настораживает.
Теперь надо подумать, как в закрутившихся событиях замешана небезызвестная «Провинция», не отличавшаяся особым пиететом ни перед законом, ни перед совестью.
- - — -
— Не понимает опасности. И ведет какую-то неизвестную игру. Я боюсь.
На лице написано: не за себя. И не за него. За всех.
Сыч стучит пальцами. Глаза бегают. Останавливаются на Жанне:
— Еще что-то?
Она решает быть честной до конца. Дать половину правды — получить половину помощи.
— Матвеев передавал Акимову деньги.
— Много?
— Вот столько. — Показывает пальцами.
Сыч не удерживается от смеха.
Жанне не смешно. Признание далось трудно. Но у каждого своя голова на шее. Кто-то должен оказаться умнее и не взваливать на плечи причину будущей грыжи.
— Не думаю, что он затеял что-то против фирмы, — настойчиво повторяет она. — Скорее, переоценил личные силы.
— И нарушил субординацию. — Сыч думает серьезнее, но не все нужно говорить вслух. Вслух можно итог: — Проверим. — Он нажимает на телефоне кнопку техотдела. — Отследите все телефоны Алекса Акимова.
— И Матвеева, — добавляет Жанна.
Удивленный взгляд Сыча сменяется пониманием.
— И Матвеева, — распоряжается он. — Результаты мне на стол. Немедленно.
— Все? Даже снятые с пеленгации?
— Снятые — особенно!
Звонит личный мобильник, Сыч прикладывает его к уху:
— Петрович? В такое время — значит, с новостями. Слушаю внимательно.
— Если сначала новости… — кряхтит собеседник. — Моя Ритка двумя твоими гавриками заинтересовалась. Просила всю подноготную собрать. Я собрал, но решил предупредить.
— Твоя Ритка?..
— Не шуткуй, не в том смысле заинтересовалась, — недовольно бурчит полковник. — Чем-то они ей насолили. Может, вели себя неподобающе. Смотрели не так. Или подрезали и не извинились. Не знаю. Но чем-то обидели.
— Кто?
— Некие Алекс и Леонид. Поговори с ними, чтобы обходили мою благоверную за три версты.
— Считай, что уже сделано. А насчет не новостей что имеешь в виду?
У полковника вырывается похотливый смешок:
— Полгода прошло, а до меня только сейчас слухи дошли, как тебя на работе с днем рождения поздравляли.
— Пустое. Это именно слухи.
Сыч усмехается про себя. Слухи? Для кого слухи, а для кого…
Конец лета. У него очередная паспортная дата. Обычно не празднует. И необычно не празднует. А тут… Утром он вошел в кабинет и через спикерфон попросил секретаршу принести кофе. Пока — все как всегда. Но дальше…
Входит Жанна. С подносом, на котором дымится ароматная чашечка. Сзади, в щели не до конца закрытой двери — с десяток возбужденных глаз, судя по тем, кого узнал — женских. И как только разместились таким аккуратным столбиком? Ведь чувствуют, мерзавки, что сегодня тот единственный день, когда за это ничего не будет. Не потому, что у него особая дата или хорошее настроение. Просто ситуация аховая. Такого еще не было. И, кстати, вряд ли еще будет в этой жизни. Он реалист.
Ибо Жанна в его кабинете — топлесс. Исключительно для него.
Она ставит поднос на стол. Поздравляет. Улыбается. Бесподобное зрелище. Положенные случаю общие слова с пожеланиями заканчиваются заявлением, что вся женская часть коллектива тоже хочет поздравить любимого шефа.
— Да? — Он поднимается навстречу, не зная, радоваться происходящему или опасаться.
— Очень хотят, — повторяет ничуть не комплексующая проказница.
Сегодня все открыто именно для него, и он бесцеремонно смотрит. И она не возражает. Это похоже на сон.
До сих пор ему перепадало увидеть только по работе, когда он случайно, намеренно или в силу необходимости оказывался рядом. Красноглазые чудеса открывались исключительно ради дела, ради достижения результата. В необходимых случаях они демонстрировались обрабатываемым клиентам, и Сычу в этот момент приходилось наблюдать за реакцией клиентов, а не за зрелищем. Сошествие ангела на землю для него оставалось смазанной картинкой, потому что мысли были в другом месте — работа есть работа.
В этот раз все не так. Жанна берет его под руку и ведет к двери.
Приникшие к щели бросаются врассыпную. Жанна не торопится, позволяя всем добраться до своих мест. Она медленно выводит Сыча наружу и устраивает экскурсию по кабинетам.
Части тела бунтуют и начинают жить собственной жизнью. Сквозь ткань рукава локоть чувствует прижавшуюся мягкость, берет верх над сознанием и объявляет себя главным. Глаза не согласны. Они хотят побороться за первенство, и у них не менее бронебойные доводы.
Мужская часть офиса куда-то испарилась. Даже не хочется знать куда. Представительницы прекрасной половины восседают за столами с таким же, как у секретарши, неприкрытым очарованием. С приближением начальства каждая встает и с приличествующими событию выражениями приседает в милом книксене. Сыч очарован и покорен.
Зачинщицей веселого безобразия, как позже выяснилось, явилась именно Жанна. Уговорить всех (включая тех, кто собственным видом недоволен) — это из области фантастики. Придумать, решиться, заставить решиться остальных (всех до единой!), организовать, обеспечить прикрытие, чтобы никто не побеспокоил… На такое способна только она, специалистка по невозможному.
Как позже по секрету сообщила организаторша, большинство сотрудниц боялись не столько оголиться, сколько огласки. Здание офиса нашпиговано электроникой — чтобы ни одна мышь не проскочила, а проскочившая была опознана и найдена по горячим следам. Мужчины на утреннем празднестве отсутствовали (Жанна выгнала их взашей до особого аспоряжения), но какое-нибудь устройство (помимо официальных, которые Жанна сразу проверила) могло записать происходившее. Сычу пришлось выступить перед коллективом с угрозой:
— Если хотя бы одна утренняя запись выйдет за пределы здания, ее обладатель получит на памятник вторую дату.
И ничего не вышло. Но слухи…
Разговаривать людям не запретишь.
Сыч вернулся из приятных воспоминаний.
— То есть, это неправда, что твоя Жанна подбила всю женскую половину?.. — твердит свое полковник.
— Ерунда.
Но на душе приятно. Однако, похвались таким перед озабоченными упырями — со свету девчонок сживут. Извините, господа, но это мое стадо, и я его.
Некстати выясняется, что отсутствующий по уважительной причине взор Сыча все это время буравил грудь секретарши. Чертовка. Когда-нибудь окончательно сведет с ума старого волка. Нужно, нужно сходить куда-нибудь в теплое местечко под теплый бочок… сбросить напряжение…
Но Жанна… Молодец девчонка. Решилась, рассказала, не стала брать грех на душу. Он, конечно, подозревал, что с бригадиром Акимовым ее что-то связывает во внерабочее время. А то и в рабочее. И если действительно связывает…
Молодец. Вся в отца. За такими будущее.
— Про мою просьбу не забудешь? — Полковник понимает, что тема закрыта.
— Я же сказал, Петрович: как только увижу, сделаю внушение. Совсем распустились.
— Отлично.
Разъединились. Жаль, что новости касаются исключительно собеседника, а к делам Сыча не относятся. Он надеялся на другое.
Настольный аппарат оживает громкой связью:
— Личные телефоны Матвеева и Акимова запеленгованы. Находятся в одной машине.
Попались, голубчики. Сыч, с радостью:
— Где?
— Движутся по Гагарина в сторону центра.
— Перехват!
Над грудью, к которой бездумно вернулся взор, вспыхивает лицо Жанны:
— Борис Борисович!
Переживает, однако.
— Разберемся. Виновных накажем, невиновных пожурим. Все сделаю как надо, ты же знаешь. Верь мне.
Ей только и остается, что верить.
Но ей, как и ему самому, известно, что «как надо» может быть разным.
- - — -