«Демократия в аду, на небе — Царство».
Иоанн Кронштадтский
Глава 1.
Вот, Я посылаю вас, как овец среди волков: итак будьте мудры, как змии, и просты, как голуби. Остерегайтесь же людей: ибо они будут отдавать вас в судилища и в синагогах своих будут бить вас, И поведут вас к правителям и царям за Меня, для свидетельства пред ними и язычниками. Когда же будут предавать вас, не заботьтесь, как или что сказать; ибо в тот час дано будет вам, что сказать; Ибо не вы будете говорить, но Дух Отца вашего будет говорить в вас. Предаст же брат брата на смерть, и отец — сына; и восстанут дети на родителей и умертвят их; И будете ненавидимы всеми за имя Мое; претерпевший же до конца спасется. (Матф. 10:16–20).
Небо было чужим. Тяжелые, темно-лиловые тучи грозно собрались над городом, утро казалось глубокой ночью. Горели даже уличные фонари, и ярко сияли неоновые вывески магазинов и рекламных щитов. Некоторые из них только открывались, и работники протирали окна или заметали устланный плиткой вход у дверей офисов и бутиков. Ветра почти не было, и воздух стал сухим, почти шершавым на вкус. Это вызывало слабое удивление: в конце концов, Чикаго — портовый город, близость воды не могла не сказаться на климате. По крайней мере, в родной Одессе воздух буквально дышал морем.
Я выпрямился, обводя взглядом оживленную улицу. Люди торопились, почти бежали по своим делам, и я внезапно показался сам себе лишним. Я стоял у шоссе, не двигаясь с места. Такси, которое довезло меня до рабочего района, уехало, багаж лежал в ногах — две большие спортивные сумки. Вздохнув, я присел, чтобы поднять сумки, накинул ремни на плечи, и поднялся, взяв курс, указанный мне таксистом. В этом районе, сказал он мне, ты не найдешь работу, но снять здесь дешевую квартиру можно. Это я и намеревался сделать — прежде всего мне был нужен угол, где я мог расположиться, а уж потом всё остальное.
Я старался как можно меньше глазеть на снующих вокруг людей, судорожно сжимая в кулаке нацарапанный таксистом адрес, но ничего не мог с собой поделать. Эти люди казались мне почти инопланетянами: такой разношёрстой публики я не видел даже на нашем Привозе. Негров и азиатов хватало и у нас, бомжей тоже, но таких, как эти, я не видел никогда. Кто-то одет в деловой костюм, рядом с ним — некто в подобии балахона с капюшоном на манер монахов восемнадцатого века; существо неопределенного пола разгуливает в одном купальнике, зато на ногах — высокие кожаные сапоги. Заглядевшись на длинноногую девицу с ярко-голубыми волосами, я едва не наступил на рассевшегося на тротуаре негра.
— Эй, чувак! — громко и радостно, точно он ждал здесь именно меня, завопил он. — Ты не поверишь, что со мной произошло! Я сейчас всё тебе выложу, но мне нужны баксы!
— Извини, — натянуто выговорил я и попытался его обойти, — я тороплюсь.
— Чувак, я серьезно! — негр подскочил, сделавшись едва ли не выше меня, и бодро затрусил следом. Одет он был более чем красноречиво: длинная майка со следами масляных пятен и широкие, некогда модные штаны, порванные в нескольких неприличных местах. Когда он поднялся, чтобы идти за мной, он не забыл свою подстилку, оказавшуюся курткой, и принялся на ходу натягивать её на себя. — Я сижу тут уже второй час, и ни один ублюдок не дал мне ни цента!
— Извини, я тороплюсь, — упрямо повторил я, ускоряя шаг.
Чернокожий не отставал, с явным интересом поглядывая на мои сумки. Уйти от него или хотя бы оторваться я не смог бы при всем желании. Меня предупреждали по поводу чёрных. С ними лучше вежливо раскланяться и разойтись, но дел никаких не иметь и в разговоры не вступать. Тем более сразу по прибытии в Штаты.
— А хочешь, я тебе помогу, чувак? — полюбопытствовал негр, пытаясь перехватить у меня одну из сумок. — Донесу, куда скажешь, а ты не поскупишься…
— Не надо, спасибо! — почти выкрикнул я, начиная тихо паниковать. В конце концов, к кому я мог бы обратиться за помощью, даже если бы меня кто-то и слушал? Прохожие пролетали мимо, не задерживаясь ни на секунду — мужчины и женщины, доедая на ходу гамбургеры или громко разговаривая по мобильному. Две сумки ограничивали меня в маневренности, увернуться от назойливого негра я никак не мог.
— Без проблем, чувак! После отблагодаришь! — черный уже почти вырвал у меня сумку, когда меня осенило.
— Полиция! — не слишком громко, но очень уверенно позвал я.
Рука негра, до того мёртвой хваткой вцепившаяся в мою сумку, мгновенно разжалась. Негр в явной растерянности отпрянул от меня, озираясь по сторонам, и я сделал спасительный рывок вперёд. Я только и успел удивиться, как они здесь боятся копов. Мне рассказывали, я не верил. Надо будет пользоваться при случае — на деле вышло безотказно…
— Чувак!.. — раздался позади голос, при звуке которого я начал тихо закипать. Будь у меня свободные руки, придушил бы на месте…
Я сделал бешеный марш-бросок через проезжую часть, оказавшись на той стороне улицы. Машины резко тормозили передо мной, я даже заметил, как у одного из водителей выплеснулось кофе из стаканчика — очевидно, на штаны, потому что посмотрел он вначале вниз, а потом на меня красноречиво злобным взглядом. Вслух извинившись, хотя матерящийся водитель никак не мог услышать меня из-за стекла, я шагнул на тротуар. Оборачиваться я не стал — почему-то был уверен, что негр за мной не пойдет. У них же тут, наверное, каждый квадратный метр расписан. Ну да, вон впереди ещё один «нищий», надо брать право руля. Не оборачиваться меня учил ещё дед, когда я очень боялся в детстве собак. Не оборачивайся, не смотри им в глаза.
Я замедлил шаг, с некоторой долей самодовольства шагая по аккуратным плитам улицы. Этот район был одним из самых дешёвых, как принято здесь говорить, рабочим районом, но асфальт был ровным, гладким, хоть и покрытый местами граффити и захарканными пакетами из-под чипсов и сигарет. Я искал иммигрантский квартал, где жили такие, как я.
Черт его знает, почему меня понесло в США. Принимая участие в американском конкурсе за компанию с товарищем, я и не думал ехать сюда. Я только закончил институт, но работал уже два года, опыт у меня имелся, знания тоже. Личное отношение к Америке было однозначным и негативным. Но когда пришло время писать отказ, жизнь вдруг изменилась. Фирма распалась, я оказался без работы. Нельзя сказать, что меня это особенно огорчило: человек с моей специализацией и опытом работы мог легко найти себе новое место, тем более, я совсем не боялся перемен. Бес попутал, говорят в таких случаях. Загорелось мне вдруг поехать в другую страну, увидеть новых людей, заработать денег. Товарищ мой так никуда и не поехал, не сложилось. Я же планировал вернуться домой месяца через три. Я не собирался долго батрачить на чужой родине, считал себя туристом. Приеду, поработаю, посмотрю страну, уеду. Будет что рассказать товарищам, и я даже заранее знал, как опишу свои похождения в Америке — так, чтобы ни у кого не возникло желания побывать здесь. Тяжелее всего оказалось убедить родителей, что я вернусь из Штатов целым и невредимым.
Я усмехнулся своим мыслям и ускорил шаг. Настроение поднималось, люди казались приветливыми, свет неоновых реклам и фонарей казался особенно таинственным в контрасте с тяжёлым, тёмным небом. Скоро будет гроза, подумал я, взглянув на небо. Вдалеке уже сверкали молнии, но дождём в воздухе по-прежнему не пахло.
Я бросил случайный взгляд на стену кирпичной пятиэтажки и даже удивился: на начищенной табличке было выбито название именно той улицы, которую я искал. Ну, если всё и дальше пойдет так удачно, я признаю Чикаго одним из лучших городов на планете.
Интересно, тот дом, адрес которого дал мне водитель, такой же опрятный и милый на вид, как этот?
Проходившая мимо женщина, разговаривавшая по мобильнику, споткнулась о выбоину в плитах и едва не упала, не сумев сразу выдернуть тонкую шпильку. У меня хорошая реакция. Я мгновенно отпустил сумку, которую держал в левой руке, и подхватил женщину до того, как она растянулась бы на тротуаре. Мобильник, который она не сумела удержать, мягко шлёпнулся поверх моей сумки.
— Что ты себе позволяешь, идиот! — вдруг закричала она, вырываясь из моих рук. Она рисковала упасть повторно, поскольку я держал её на весу, и твердой опоры под ногами у неё не было. — Отпусти, придурок!
Я понадеялся на то, что плохо её понял, и отпустил не сразу, а спустя пару секунд, когда она уже крепко стояла на злополучных шпильках. Элегантно одетая, ещё молодая, но с неприятным выражением брезгливости на покрасневшем лице. Я подобрал с сумки её телефон.
— Я подам на тебя в суд, козёл! Тебе жизни не хватит, чтобы расплатиться со мной! Скажи, тебе понравилось меня лапать?! Ты…
Я вздохнул, радуясь тому, что языкового опыта у меня мало, и я понимал лишь половину из того, что она пыталась до меня донести.
— Не забудьте свой мобильный, мэм, — протягивая её телефон, попросил я.
— Дай сюда! — она вырвала мобилку из моих рук и принялась лихорадочно прятать её в сумочке. — Радуйся, что я не позвала полицию, осёл!
Спокойствием я никогда не отличался, но и лезть на рожон тоже не любил, тем более проведя менее трех часов в чужой стране. Я был наслышан о местном гипертрофированном чувстве справедливости, и только поэтому сохранил ледяную мину на лице.
— Ты помял мой костюм своими лапами, ты грязный…
— Я хотел помочь, — попытался вклиниться я.
— Ах, помочь! Ты мне едва ногу не сломал, кретин!
— Извините, — удивляясь себе, произнес я.
Женщина, уже выдыхаясь и не столь агрессивно, продолжала что-то выговаривать мне, только я уже не слушал. Подхватив сумку, я спокойно и не торопясь пошёл дальше, прислушиваясь к происходящему за спиной. Похоже, звать полисменов она действительно не собиралась — очевидно, слишком торопилась, обычно у них такие дела миром не кончаются. Мне везло.
Настроение у меня даже поднялось — уже второе приключение за три квартала. Будет что рассказать дома! Я не уставал смотреть по сторонам, с любопытством оглядывая бутики, супермаркеты и обшарпанные серые дома, и даже косые взгляды прохожих встречал с удовольствием. Я находился не в самом лучшем районе города, и смотреть, по большому счету, тут было не на что, но меня интересовало всё, и в особенности люди, сновавшие вокруг с озабоченно-сосредоточенными лицами. В своё время я много читал о Чикаго, в детстве увлекался рассказами про здешних мафиози, но, став старше, понял, что на самом деле всё это не так здорово. Да и Чикаго давно перестал быть центром американской мафии, уступив это место Нью-Йорку.
Нужный мне номер дома я нашел почти сразу, завернув в проулок и спросив у местной бойкой старушки, где сдают комнаты. Она указала мне куда-то во двор соседнего убогого дома, и я поплёлся туда. Входная дверь обшарпанного подъезда была нараспашку, но рядом, на бордюре, сидели несколько молодых парней. Все они с явным интересом наблюдали за мной, и мне сразу стало неуютно. Спрашивать у них что-либо я не стал, но один из них сам заговорил со мной, как только я поравнялся с дверью:
— Кого-то ищешь, приятель?
— Мистера Салливана, хозяина… — я замялся, не зная, как же его назвать.
— Он дома, — кивнул мне тот же высокий мулат, ещё раз внимательно оглядывая меня с ног до головы. — А ты новенький?
— В каком смысле? — уточнил я.
Сидящие позади мулата парни дружно заржали. Я на всякий случай нахмурился.
— Ты приезжий? — тоже улыбаясь, переспросил тот.
— Вроде того, — осторожно ответил я.
— И откуда?
Я замялся. Кто из этих полуобразованный детей городских джунглей Чикаго мог слышать о далёкой Украине, расположенной в Восточной Европе? Когда я общался по Интернету с одним американцем, он вежливо уточнил, в какой части Африки находится моя страна. С тех пор об Украине я стараюсь не заикаться.
— Россия.
— У-у-у…
Парни дружно переглянулись, а затем мулат вновь обратился ко мне:
— Как зовут?
В его тоне теперь звучало откровенное уважение. В который раз за сегодняшний ещё такой короткий день я удивился. Поколебавшись, я честно ответил:
— Олег.
— Как?
Пришлось повторить раза три. Мулат покачал головой и пояснил:
— У старика Салливана живут в основном иммигранты. Весь этот район населён латинами. Такие, как ты, живут в другом квартале, недалеко отсюда. Я сам из Бразилии, но живу здесь уже шесть лет. Два года назад сюда приехал один русский. Хороший парень! Мог порвать пятерых, но поцапался не с тем человеком, и с тех пор его не видели.
Повисло молчание. Парни курили, мулат о чём-то задумался. Рассказанная им история не вдохновляла. Я неловко переступил с ноги на ногу, ожидая продолжения.
— Пойдём, Оулиг, — точно очнувшись, кивнул мне мулат. — Отведу тебя к Салливану.
Ступив в тёмный подъезд, я едва не растянулся тут же, у порога, сходу наткнувшись на что-то огромное и живое.
— Керни, старый чёрт, шёл бы ты отсюда, пока тебя Салливан не вышвырнул, — посоветовал бомжу мулат, бесцеремонно отпихивая его ногой. Человекообразное у меня под ногами пошевелилось и отползло подальше в угол.
— У Салливана дешёвые комнаты, советую долго не думать, он не любит, когда с ним торгуются. Впрочем, — мулат, поднимаясь всё выше по лестничным пролётам, на секунду задумался, — впрочем, свободных квартир у него нет. Это точно.
— Повезло мне…
— Повезло, — не согласился мулат. — Я иду с тобой, русский, значит, всё будет о’кей.
— Как тебя зовут? — несколько запоздало поинтересовался я.
— Джулес, — хмыкнул мулат. — И у меня сегодня хорошее настроение, русский.
Я не возражал. Русский так русский. Для них все славяне — русские.
У крепкой, но обшарпанной двери последнего, шестого этажа мы остановились. Джулес уверенно нажал на звонок, и через пять минут непрерывных трелей в глубине квартиры раздался чей-то недовольный заспанный голос. Что говорил находившийся за дверью, я понять не мог: во-первых, он говорил на американском слэнге, во-вторых, звук сильно приглушала дверь. Не стоило труда догадаться, что это была отборная матерная ругань.
Дверь распахнулась, и на пороге возник немолодой мужчина с внушительным пузом и остатками редких седых волос на голове. Одет он был в помятые штаны и расстёгнутую клетчатую рубаху.
— Чего тебе, Джулес? — неожиданно громко гаркнул он, и я невольно отступил на шаг. Он буквально буравил меня взглядом, оценивающе глядя на мою одежду. Похоже, привычно прикидывал, сколько сможет из менявытянуть. — Ты же знаешь, комнат у меня нет, нечего водить сюда всяких проходимцев!
— Ему нужен угол, Салливан, — мулат примирительно поднял руки. — Он русский и ещё никого в городе не знает.
Странное беспокойство скользнуло по лицу хозяина. Он сделал движение, точно собираясь закрыть дверь.
— В прошлый раз парень, похожий на тебя, доставил мне много проблем, — глядя мне в глаза, проговорил он. — Боюсь, с тобой проблем будет даже больше, уж слишком ты… беленький.
Я даже не обиделся, просто впал в ступор на несколько секунд.
— И? — наконец выдавил я из себя.
— Ну вот что, русский, — не вдаваясь в пояснения, быстро заговорил Салливан. — У меня есть только одна квартира. Там живет латинос, платит триста баксов в месяц и не справляется, постоянно опаздывает с выплатами. Вдвоем вы будете платить мне пятьсот, идёт?
Я ожидал поднебесных цен, поэтому молча кивнул. Мистер Салливан крякнул и, застегиваясь, шагнул из квартиры в коридор. Джулес подмигнул мне.
— Когда освободишься, спускайся к нам, — предложил он. — Тебе понадобится какая-то работа, а я получу проценты, если приведу к боссу ещё одного человека.
— Спасибо, Джулес, — искренне поблагодарил я, подхватывая сумки и следуя за Салливаном. — Увидимся.
Мулат кивнул и первым пошёл вниз. Салливан спускался медленно, точно нехотя, я плёлся следом, цепляя сумками стены и перила. На третьем этаже мы остановились, и Салливан отпер ключом из внушительной связки дверь в квартиру, над косяком которой я с большим трудом разглядел её номер.
— Твой сосед на работе, — бегло оглядевшись, обратился ко мне он. — Вечером увидитесь. Думаю, — Салливан ухмыльнулся, — он будет крайне доволен. Впрочем, это его проблемы, я никого не держу.
Я молча рассматривал однокомнатную квартирку, обставленную бедно и неуютно. В комнате была одна кровать, мне предполагалось спать на полу. Или на кровати, если я смогу выпихнуть своего соседа.
— Вот твой ключ, — Салливан протянул мне тот самый, которым открывал дверь. — А ты дашь мне залог.
— Какой залог? — не понял я.
— Плату за месяц, пятьсот баксов. Уже пятое число, а Хорхе так и не принёс мне денег. Хочешь оставаться, плати, а с ним сам уж как-нибудь разбирайся.
Я молча поставил сумки на пол.
— А договор? — уточнил я. — Где я должен расписаться?
— Ну да, — Салливан выудил откуда-то из кармана своих необъятных штанов целый ворох свернутых в рулон файлов. Перелистав их все, он протянул мне пустую копию договора, недовольно поглядывая на часы.
Никаких подозрений просто составленная форма обязательств у меня не вызвала. Я расписывался под копирку, копию Салливан оставил мне, предварительно получив с меня деньги.
— И ещё, русский, — шагнув к двери, предупредил меня он. — Я не потерплю шума в своем доме. Никакого шума, никаких наркотиков, никаких баб. Парней тоже. Всё ясно?
— Да.
Салливан вышел, захлопнув за собой дверь, и я опустился обратно на стул. Теперь, когда я выполнил первую миссию в незнакомом городе, я почувствовал всю тяжесть своего положения. Вот испытание, о котором, помнится, я мечтал всю жизнь, с детства. Может быть, вяло подумал я, именно ради этого я и приехал сюда. Жить в чужой враждебной стране, начиная даже не с нуля — с минуса. Впрочем, винить никого не приходилось: фирма, которая устраивала конкурс, соблазняла потенциальных работников моего возраста исключительно бесплатной визой и скидкой на билет в США. Обратный билет я должен был достать самостоятельно. Будь я моложе, студентом первых курсов, я бы попал под программу Work&Travel. По приезде в США таким товарищам предоставляют место, где жить, и место, где работать. При желании задержаться в стране и поработать на неё же, разбираешься с визой через ту же фирму, и вперёд. Мне же только помогли оформить визу на пару месяцев и дали скидку. Конечно, по любым возникающим вопросам и недоразумениям я имел право обратиться в эту же фирму. Или в посольство. Теоретически. По истечении двух месяцев я мог продлить визу, мне обещали помочь с оформлением всех документов.
Беспокойно поёрзав на скрипящем стуле, я поднялся и принялся за осмотр отведенной мне территории. О соседе по имени Хорхе я не думал. Будем разбираться с проблемами по мере их поступления.
Это была не комната, а вполне полноценная квартира. В том плане, что в ней размещались, помимо спальни, кухня и ванная. Состояние, конечно, оставляло желать лучшего, но я решил, что сгодится и так.
В прихожей висело большое мутное зеркало, и я невольно задержался, увидев в нём себя. Наверное, Салливан был прав, я выгляжу слишком домашним, или что там он имел в виду. Но постоять за себя я всегда умел. Справиться с ретивым соседом или неграми на улице я точно смогу.
Продолжая смотреть в зеркало, я машинально провел рукой по стянутым в хвост волосам. Когда я был подростком, цвет волос приводил меня в отчаяние. Одноклассники дразнили болонкой или Белоснежкой, и я ничего не мог с этим поделать. Один раз, в сопливом розовом детстве, я даже попытался перекраситься в тёмный цвет, но вышло что-то непонятное, грязно-серого оттенка. Мне здорово влетело от родителей за насилие над собственной природой, и с тех пор я смирился. Это, наверное, как если бы негр красил свои волосы в белый цвет.
Когда я учился на военной кафедре в своем институте, такой гривы у меня, конечно, не было. Получив офицерское звание и избавившись от угрозы армии, я с наслаждением ходил мимо парикмахерских целых полтора года, позволяя волосам расти, как им вздумается.
Я отвернулся, подхватил свои сумки, и оттащил их в общую комнату. Нельзя сказать, чтобы они что-то в ней изменили. Комната была обставлена… никак. Выражаясь образно, интерьер в ней как таковой отсутствовал. У стены примостилась полузаправленная кровать, под которой громоздились чемоданы и тюки с барахлом, напротив стоял допотопный телевизор, я даже постеснялся уточнить, был ли он цветным. У другой стены стояли два письменных стола, один из них оказался завален старыми газетами, на другом стояла пачка книг. Человек, который здесь жил, явно не требовал многого от жизни. В ванной я уже успел заметить скромный набор гигиенических средств из одной зубной щётки и бритвы, поэтому ничему удивляться не стал.
Балкона в комнате не было, зато имелся люк для пожарной лестницы, что заставило задуматься. Мне-то толку от этой лестницы никакой, а вот грабителям прямая дорога…
Я рассмеялся. Грабители должны быть последними недоумками, чтобы лезть именно сюда. Кроме того, пролезая через окно, они рисковали попасть под непрекращающуюся струю ржавой роды, стекавшую в заботливо подставленный тазик. Тазик уже наполнился до краёв, и при виде заливаемого грязевой струей облупленного паркета я преисполнился решимости.
Следующий час я занимался уборкой квартиры. На кухне оказалась целая гора тряпок, так что орудия борьбы с санитарной катастрофой оказались на месте. Обрадовало наличие моющего средства, но ни пылесоса, ни хотя бы веника я так и не нашел. На первый раз я решил, что сгодится и так; в любом случае спать в грязи я не хотел. Кому-то всё равно придется спать на полу, и я даже догадывался, кому повезёт.
Через относительно короткий промежуток времени квартира выглядела на порядок лучше, чем до моего вмешательства. Можно сказать, она почти сияла чистотой, если бы не ржавчина на всех имеющихся трубах и грязные пятна на потемневших от сырости обоях в комнате. Потолок можно не замечать, как не берут в расчет стихийное бедствие, над которым не имеют власти, так что я со спокойной совестью проигнорировал разбухшую штукатурку.
Собственно, в квартире было слишком мало вещей, которые могли бы создать беспорядок. Смущала куча тряпья под диваном и такая же куча всякой ерунды на столе. Личные вещи соседа, конечно, я трогать не стал.
Перетащив свои сумки под свободный стол, я взял в руки первую же книгу, лежавшую на столе. Толстый том в чёрном кожаном переплёте сразу показался знакомым. Библия. Я невесело улыбнулся. Любят же эти американцы показную набожность. Чего только стоит их так называемая благотворительность. Чем шире размах пожертвований, тем порядочнее они выглядят в глазах общества, тем популярнее становятся. Всё просто, это как индульгенция в Средние века. О раскаянии, желании по-настоящему измениться говорить не приходится.
Из интереса я перебрал оставшиеся книги. Все оказались на медицинскую тематику — учебники по анатомии, справочники и энциклопедии. Практически все на английском, и только две на испанском. Мой испанский ограничивался фразой «буэнос диас», так что в плане определения языка я мог и ошибиться.
Я отложил книги: в медицине я не разбирался. Я не мог даже наложить повязку или правильно приклеить пластырь — всё у меня получалось криво и косо.
После душа я почувствовал себя гораздо лучше. Вернулось ощущение уверенности, я вновь был полон энергии и желания жить. Одевшись попроще, в старый джинсовый костюм, я решил спуститься вниз. От того же разговорчивого водителя такси я узнал, где здесь нанимают рабочих, и решил наведаться туда. Я хотел за этот день успеть абсолютно всё. В детстве, начитавшись Теодора Драйзера, я так мечтал побывать в Чикаго, что даже сейчас не мог избавиться от своей страсти. Я должен был своими глазами увидеть «город ветров», его парки, здания, ощутить темп жизни и биение его сердца.
Захватив с собой документы и деньги, я вышел из квартиры. Настроение стало просто прекрасным: даже заплёванные стены подъезда и сальные перила казались для меня в тот день чем-то необыкновенным. У выхода я споткнулся обо что-то и буквально вылетел из дверей, едва не зарывшись носом в разбитый асфальт. Тихо ругнувшись, я прислушался. Из подъезда послышалось невнятное бормотание: обитавший там человек явно пытался извиниться. Ну да, ему надо поддерживать отношения со всеми жильцами дома; выходить на улицу он почему-то не хотел. Кто-то расхохотался у меня за спиной, я резко обернулся. Джулес весело встретил мой раздражённый взгляд.
— Ничего, парень, — отсмеявшись, сказал он. — Скоро это будет у тебя на уровне генного автоматизма — перепрыгивать через него каждый раз, когда входишь или выходишь из подъезда.
— Ему больше совсем негде жить?
— А ты как думаешь, русский? Вряд ли он сбежал из роскошного особняка, чтобы жить в подъезде нашего Салливана. Кроме того, с одной ногой не особо-то побегаешь.
Я покосился на закрытую дверь подъезда.
— Парни ушли играть в баскетбол, в соседний двор. Я остался тебя подождать.
— Зачем? — удивился я: проявление такой заботы насторожило.
— Так ведь я обещал тебе работу, — в свою очередь удивился Джулес. — У меня сегодня выходной, так что я вполне могу позволить себе сидеть, где вздумается. Кроме того, ты наверняка любишь баскетбол и не откажешься с нами сыграть.
— Вообще-то… — неохотно выдавил из себя я, избегая его взгляда, — я не люблю такие игры.
Это было правдой. Я не играл ни в футбол, ни в баскетбол, не следил за матчами и не знал, кто победил в прошлом сезоне. Куда больше мне нравились драчки — в своё время я чем только не занимался, от кунг-фу до «смерша» — и оружие, огнестрельное ли, холодное, моему восторженному мозгу было всё равно.
— Доставь нам такое удовольствие, русский, — склонил голову набок мулат. — Ты всё-таки новенький.
Я так и не понял, что он имел в виду, но стало ясно, что отвертеться не удастся.
— Хорошо, Джулес, только недолго. Хочу посмотреть город сегодня.
— Успеешь, — пообещал мулат, поднимаясь с асфальта.
Мы прошли узкими переулками мимо мусорных баков и замаранных граффити стен, а затем Джулес резко остановился и указал рукой вниз:
— Там.
Я глянул поверх его плеча: площадка для баскетбола располагалась метра на полтора ниже того уровня, на котором мы находились. Внизу носились с мячом игроки, по периметру расселись зрители и запасные. Джулес был прав, здесь жили одни латиносы. Среди смуглых и темноволосых обитателей квартала я выглядел во всех смыслах белой вороной.
— А… обратно как? — поинтересовался я, когда Джулес спрыгнул вниз.
— Не бойся, — улыбнулся он в ответ и я, вздохнув, последовал его примеру.
— Лестница, — указал мне рукой мулат; в стене, с которой мы спрыгнули, были выбиты импровизированные ступеньки.
На нас сразу обратили внимание. Джулес, очевидно, был здесь не последним человеком: я видел это по тому, как с ним держались остальные, по командному тону, каким он обращался к другим. Впрочем, сейчас все смотрели исключительно на меня. Опускать глаза я не стал, хотя мне хотелось исчезнуть из этой дыры сию же минуту, и неспешно осмотрел каждого из находившихся на площадке игроков. Враждебности в них не было, только интерес. Как хищники выжидают от человека малейшего проявления слабости, чтобы наброситься и порвать, так и они пытались выяснить, что я из себя представляю. И по тому, как оживлённо они начали переговариваться друг с другом, я понял, что веду себя правильно.
Джулес что-то крикнул им на испанском, и игроки загудели ещё громче.
— Пойдем, — он кивнул вперед, — ты будешь играть в моей команде. Куртку сними, мешать будет.
Я поколебался: в карманах были документы и деньги, но показывать это я не хотел.
— Куда её положить? — поинтересовался я у мулата.
Тот понимающе кивнул.
— Отдай Даниэлю, он мой хороший кореш. Присмотрит.
Я отдал куртку подошедшему на знак Джулеса невысокому смуглому юноше и постаралсязапомнить его лицо. Тот тотчас потерялся среди других латиносов, и я махнул на всё рукой. Сам залез в эту дыру, назад пути нет.
Игра началась. Игроки другой команды были без футболок, поэтому знакомиться со своими мне так и не пришлось. С самого начала соперники перехватили инициативу. Капитан той команды, огромная бородатая горилла, буквально сметал игроков с площадки. Надо признать, получалось это у него спонтанно, без особого напряжения. Ему было явно неуютно на таком маленьком клочке бетона, и он желал больше свободного пространства. Без особой нужды к нему никто и не лез, после того как один из наших, попытавшись перехватить у него мяч, споткнулся о его ногу и, падая, вывихнул себе лодыжку. Джулес рвал и метал, и стало понятно, что обычная соседская игра грозит перерасти в противостояние двух капитанов. Мне, если честно, было наплевать, кто победит, и единственное, чего мне хотелось — уйти с площадки живым.
— Мать вашу, недоноски! — орал Джулес на помеси испанского с английским. — Если Марк перехватит ещё один мяч, мы проиграем как последние кретины! Сукины дети!..
— Успокойся, Джулес! — сам не зная зачем, попытался вклиниться я. — До конца игры ещё есть время, мы отыграемся.
Мулат бросил на меня взгляд, и я невольно шагнул назад. Джулес промолчал, но настроение у меня резко испортилось. Игра продолжалась. Капитан чужой команды Марк вновь перехватил мяч. Мне в голову пришла идея, не вполне гениальная, но её хватило бы для того, чтобы гордо уйти с площадки. Я надеялся только, что обойдется без переломов. Когда бородач был почти у нашего кольца, я метнулся ему наперерез. Очевидно, громила настолько не ожидал от нас реванша, что выпустил из рук мяч почти без сопротивления. Подпрыгнув, я дал пас маячившему у противоположного кольца Джулесу. Наш капитан тоже настолько не ожидал получить в руки мяч, что едва не промахнулся, однако успел эффектно забросить его в корзину. Сидевшие по периметру каменного колодца латиносы заревели от восторга. Комбинация была разыграна красиво, хотя никто так и не понял, что произошло. Я расстроился — желанного вывиха, позволившего бы мне выйти из игры, как до того получилось у нашего парня, я так и не получил, зато теперь Джулес меня не отпустит.
Чужой капитан медленно развернулся ко мне, и я натянуто улыбнулся. Гора мышц шагнула мне навстречу; мне пришлось отступить назад, чтобы видеть его лицо. Он был на голову меня выше, что значит — около двух метров или свыше того. Мелькнула мысль о том, что меня сейчас, похоже, будут бить. Несколько долгих секунд он смотрел мне в глаза, потом как-то криво то ли усмехнулся, то ли вздохнул, и вновь пошел на площадку. Я не испугался, слишком спокойным, даже усталым был его взгляд. Но для себя решил, что второй раз лезть на рожон не стоит.
— Молодец, русский, — пробегая мимо, хлопнул меня по плечу кто-то из наших: я уже отчаялся их различать.
Джулес точно озверел после этого броска, он выкладывался на полную, стремясь покрыть огромный разрыв в очках нашей и чужой команды. Я только удивлялся. Неужели такой опытный игрок, как Джулес, не может понять, что выиграть уже не получится? По крайней мере, не сегодня. Лишние нервы, лишние ссоры…
— Эй, русский! — крикнул всё тот же молодой латинос, давая мне пас.
Я метнулся вперёд, понимая, что просто не успею — бородач возник прямо перед носом, легко перехватывая резиновый шар. Вокруг нас мгновенно образовалось пространство: игроки не спешили попадаться под горячую руку капитана, выжидая удобный момент. Джулес стоял у нашего кольца, собираясь помешать противнику уже у финиша.
Я не знаю, какого лешего вышел один на один с гориллообразным мужиком, но дать ему пройти я тоже не мог. Секунда понадобилась мне на то, чтобы обойти его с другой стороны и, когда до нашего кольца оставалось меньше двух метров, я невероятным усилием выбил из рук бородатого мяч. Что-то хрустнуло в пальце, боль была дикая. Метнувшись назад, я развернулся и, подпрыгнув, бросил мяч вперед. У кольца противника не оказалось никого из наших, да я и не собирался тратить время на то, чтобы искать взглядом свободного игрока. Я стремился только избавиться от мяча, и не дать его бородатому. Наверное, поэтому я бросил мяч так далеко, как только мог. В корзину.
От мощного рёва у меня заложило уши. Латиносы в упоении били ногами об асфальт внутреннего дворика, игроки вновь рассасывались по площадке. Наверное, среди всех находившихся в каменном колодце один я не понял, что произошло. Я от души запустил мяч подальше, через всё поле, и в том, что мяч угодил в корзину, моей заслуги не было. Латиносы, очевидно, считали иначе.
— Говоришь, не любишь такие игры? — весело прокричал мне Джулес.
Я криво усмехнулся ему в ответ, потирая ушибленный палец. Он мгновенно распух, и мне не улыбалось находиться на площадке и дальше. Тем более под пристальным взглядом капитана противоположной команды.
— Долго ещё до конца игры? — морщась, спросил я.
— Две минуты. Что случилось, русский? Этот кретин тебя задел?
— Нет, я сам… когда мяч забирал…
— Продержись уж, пришибленный, — посоветовал мне капитан. — Ты нам нужен!
— Джулес! — попытался возразить я, но мулат уже отбежал в другой конец поля.
Меня взяла злость. Ну какого черта рыпаться, когда за две минуты набрать десять очков для победы просто невозможно? Твёрдо определившись в ход игры не встревать, я остановился у нашего кольца, разминая побагровевшую часть руки.
Мне хронически не везло. Латиносы, решив, очевидно, что я со всем справлюсь сам, мяч перехватить даже не пытались. Команда соперника разыгрывала красивую комбинацию, ловко обходя наших игроков, и уже почти у самого нашего кольца, не встречая никакого сопротивления, какой-то низенький парнишка, пружиной взметнувшись вверх, почти забросил нам мяч. Почти — потому что в последний момент я проснулся, увидел мяч в опасной близости от себя, и решил от него избавиться. Мгновенно выбросив вперёд левую руку, я выбил мяч у более низкого игрока, и, подбросив правую на манер бросков в волейболе, дал пас. Кому, значения не имело — главное, я избавился от мяча.
Парнишка зло обматерил меня на американском слэнге, на что, против его ожидания, я никак не отреагировал, и игра продолжалась. Кто-то там принял мой пас, и дальнейшие действия разворачивались у кольца противника. Наши сумели забросить ещё один мяч, и игра наконец закончилась. Мы, естественно, проиграли, но Джулес был доволен. Разрыв, очевидно, его вполне удовлетворил.
— Ты нам здорово помог, русский, — без обиняков заявил мулат, похлопывая меня по плечу. — Я беру тебя в команду.
— Я не люблю такие игры, — демонстративно потирая ушибленный палец, напомнил я.
Мулат расхохотался.
— Ты в моей команде, русский! Это не предложение, это факт. А теперь забирай свои шмотки и валим отсюда.
Я поискал взглядом Даниэля и, развернувшись, чуть не уткнулся носом в чью-то потную грудь. Бородатый капитан команды соперника буравил меня взглядом, и я не мог понять, зол он или нет. По крайней мере, выражение его глаз не поменялось — что-то среднее между хронической усталостью и вселенским спокойствием.
— Привет, — первым улыбнулся я. — Ты здорово играешь.
Бородач помолчал. Джулес шагнул вперёд и вызывающе вскинул подбородок:
— Ты чего к нему пристал, обезьяна? Не нравится, когда тебя обставляют?
На мой взгляд, наш капитан вёл себя не совсем достойно. Проигрывать тоже надо уметь, тем более, гордиться было нечем.
Никак не реагируя на мулата, тот протянул мне лопатообразную ладонь:
— Маркус.
— Олег, — я пожал ему руку, отметив, что он даже не пытался давить на меня при рукопожатии, и очень удачно избежал соприкосновения с больным пальцем.
— Олег, — повторил он, и надо признать, у него это вышло с первого раза, — ты хороший игрок и ты не должен быть на его стороне. Тебе не место в команде Джулеса.
— Заткни свой поганый рот, ты, ублюдок! — не слишком громко, но резко оборвал его наш капитан. — Парень будет играть, где ему вздумается, верно, русский?
— Приходи ещё, — не обращая внимания на мулата, продолжил Маркус. — Поговорим.
— Хорошо, Маркус. До встречи.
— До встречи.
Джулес проводил противника бешеным взглядом и повернулся ко мне.
— Ты ведь не сбежишь от нас, русский? Не уйдешь к этому кубинскому отродью?
— Я уже сказал тебе, Джулес, я не играю в баскетбол. А сейчас я должен идти. Полдня на эту ерунду ухлопал…
— Идём, — кивнул мулат, махнув Даниэлю с моей курткой. — Поговорим о работе.
Оказалось, из каменного колодца вёл ещё один выход, которого я не заметил. Крохотная дверца, ведущая в короткий подвальный коридор, который заканчивался такой же дверцей, только наружу. Обогнув целый блок, мы наконец вышли к нашему двору. Здесь наша команда разделилась: мы с Джулесом пошли дальше, на оживлённую улицу, по которой я сюда добирался первый раз; ребята свернули в первый же переулок, в очередные пока ещё незнакомые мне дебри рабочего района.
— Я не знаю, что ты ищешь, русский, — вдруг заговорил Джулес. — Ты не похож на тех придурков, которые сюда приезжают. Такие обычно не щадят свою задницу и не боятся запачкаться, если ты знаешь, что я имею в виду.
— Догадываюсь, — пожал я плечами, хотя на самом деле вариантов в голове возникло так много, что я просто не знал, который из них имел в виду Джулес.
— Ты вряд ли согласишься собирать мусор или таскать мешки с каким-нибудь дерьмом, я прав?
Я пожал плечами. Я не боялся грязной работы, но и не привык к ней.
— Можешь не отвечать, русский, я по твоей роже всё вижу. Ты сейчас готов послать меня к чертовой бабушке, но у меня действительно есть неплохое место для тебя. Я работаю охранником в клубе. Один из нашей бригады недавно попал в больницу, нам нужна замена. Тебе жуть как повезло, Оулиг! К нам кого попало не берут. Человека проверяют на месте… в общем, ты поймешь. И тебе нужен имидж покруче. Крутой вид охранника отпугивает не меньше, чем его бицепсы. Но я спокоен! Прав был Салливан, ты беленький, но тебя это не портит. Да что там! Все местные тёлки твои, русский!
Я покосился на мулата, затем перевёл взгляд на светофор. Ожидавшие вместе с нами зелёного света пешеходы послушно замерли, уставившись в никуда.
— Нам далеко идти? — поинтересовался я, не глядя на мулата.
— Не очень. Сейчас на автобус и до метро, там пересядем. Заодно и город посмотришь, русский. Могу поспорить, тебе понравится. Всем, кто видит его в первый раз, нравится.
Я не спорил. Наверное, я всё же плохо рассмотрел то, что окружало меня, пока искал себе жильё. Только теперь я в полной мере осознал, что оказался на другой планете. Я слышал, что в Америке любят давать городам неофициальные названия. Чикаго получил кличку «город ветров».
Мы шли по оживлённой улице с магазинами, ресторанами, множеством людей. А слева и справа вдаль уходили тихие, жилые улицы — дома в два-три этажа, широкие тротуары и шоссе, по которому изредка проезжали автомобили. Дом, в котором поселился я, в этом районе, похоже, считался многоэтажным. Обочина, как и везде, заставлена припаркованными машинами.
— Привыкнешь, — снисходительно улыбнулся Джулес, наблюдая за мной. — Это оно только на первый взгляд кажется чудом. Потом начинаешь понимать, в какое дерьмо влип. А когда поймешь, будет поздно.
— Ты же как-то живешь, — рассеянно возразил я, наткнувшись на кого-то из прохожих. Народу было так много, что я боялся отстать от мулата, скользящей походкой бывалого человека обходившего все препятствия.
— А что мне остаётся делать, русский? — вскинул брови мулат, оборачиваясь на ходу. — Будто у меня шикарный выбор — жить здесь или в Бразилии. Везде хреново, а мне отсюда просто некуда уезжать. Дома у меня уже нет, отсудили родственнички… а ты говоришь — живу…
На остановке автобуса ожидало всего несколько человек, однако Джулес скорчил недовольную мину.
— И какого хрена им всем здесь надо? — поморщившись, мулат недовольно шагнул поближе к бордюру; к остановке подъезжал смешной жёлтенький автобус, который ощутимо портила яркая реклама сигарет, облепившая бока машины. — В этом долбанном районе машин гораздо меньше, чем в любом другом, вот и транспорт здесь перегружен. Ничего, так не каждый день. Тоже привыкнешь.
Я покосился на мулата, резво оттеснившего плечом бойкую на вид старушку, оказавшуюся менее проворной, и проследил за ним взглядом. Джулес скрылся в глубине салона, а я посторонился, давая ей пройти. Бросив на меня удивлённый взгляд, женщина проворно забралась на довольно высокие ступеньки и, кинув заранее приготовленную мелочь в жестяную банку водителя, уселась на свободное место у окна. Спохватившись, я принялся шарить по карманам и, на своё счастье, тут же нашел несколько смятых долларов. Зайдя в автобус, я положил деньги в банку и прошёл в конец, где меня ждал Джулес, раскинувшийся на заднем сидении.
— Садись к окну, русский, — великодушно разрешил он, давая мне пройти. — Небось интересно будет, хотя ехать нам недолго…
Я не пререкался, хотя особо интересно мне не было, и молча сел у окна. Если это называется «транспорт перегружен», то как бы он удивился, увидев, что по утрам творится у нас на остановках. Один раз, помню, я ехал в институт, распластанный по двери маршрутки, и вообще не касался ногами пола.
Я чувствовал себя очень усталым, хотя до вечера было ещё далеко. Наверное, сказывался перелёт, затем бурное утро поисков жилья, уборка вместо планируемого отдыха, затем этот идиотский баскетбол, в который я был втянут непонятно как и зачем, теперь вот вынужденная экскурсия по городу… Вынужденная, потому что я ехал на собеседование, а не отправлялся смотреть город.
— Даже не думай дрыхнуть, русский, — бесцеремонно ткнул меня в бок Джулес. — Смотри и запоминай дорогу, обратно будешь добираться своим ходом, я останусь в клубе.
— Раньше предупредить не мог? — огрызнулся я, послушно посмотрев в окно в поисках ориентиров. — Я вообще не собирался искать сегодня работу…
— А когда? — удивился Джулес. — Это как раз первым делом, а потом уже можно и на город поглазеть, если делать нечего. А в клубе, я уверен, ты не подведешь. Только попробуй, русский! Не смей меня позорить, — подмигнул он мне, но по его тону я понял, что мулат не шутил.
Авторитет — вещь опасная, поэтому я предпочел промолчать, отвернувшись к окну. Мой язвительный язык не раз доводил меня до драки, а в чужой стране я не собирался так рисковать.
Между тем смотреть было не на что. То есть, конечно, я бы в любом случае смотрел, но из окна автобуса многого не увидишь. Вначале я ждал каких-либо особо запоминающихся ориентиров, потом понял, что разношерстная толпа и яркие бутики повсюду. Нигде не было ни монументов, ни интересных домов необычной архитектуры; везде один и тот же стандарт спичечных коробков. Я повернулся к Джулесу, чтобы уточнить план действий, и с удивлением увидел, что мулат попросту спит, скрестив руки на груди. Я хотел тотчас мстительно его растолкать, но отвлёкся, заметив аварию у моста, который мы как раз проезжали. Засмотревшись на смутные очертания домов, я едва не свернул себе шею, но спать больше не хотелось. Меня окружал новый и непонятный мир, который предлагал то, чего не было дома — свободу действий. Дома я никогда не забывал о границах дозволенного, которые старался не преступать. Здесь же…
Здесь можно было всё.
Я прильнул к окну, с живым интересом разглядывая людей с озабоченными, серыми лицами. Рабочий день подходил к концу, но улицы, по здешним стандартам, оставались полупустыми. Внезапно мне подумалось, что всё равно. Что жизнь везде одинакова — сплошные будни. И нет разницы, где создавать семью и заводить детей…
Забегая вперёд, скажу: я быстро понял, что ошибался.
— Русский! — хриплым голосом позвал Джулес, открывая глаза и поднимаясь со своего места. — Эй, русский, вставай. Приехали…