Глава 7.
Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся. (1 Кор. 15:51).
Я не находил себе места накануне, но всё равно умудрился проспать самое важное. Вителли уехал до того, как я проснулся. О завтраке я и не думал: мне кусок в горло не лез, поэтому, кое-как проглотив тёплый чай, я уселся перед телефоном.
По словам Джино, исключительно ради моей безопасности, со мной остались четверо надёжных парней, следить за порядком в доме. Я сказал, что это смешно. Джино сказал, что лучше вначале смеяться, чем потом плакать.
Ожидание — самая противная вещь на свете. Когда уже не здесь, но ещё и не там. Я бродил по дому, не находя себе места, избегая взглядов охранников, которых видел впервые, и наконец, устав ходить по кругу, уселся на той самой веранде, где слушал рассказ Вителли про старую Америку. Какое-то время я сидел один: Нику дозвониться не мог, русский не брал трубку, а кроме общения с Ремизовым, у меня в последнее время не было других занятий.
— Можно?
— Конечно, — не сразу среагировал я.
Мужчина в тёмной рубашке уселся рядом, доставая из кармана сигарету. Я покосился на него. На вид ему было около сорока; зачёсанные назад тёмные волосы придавали ему вид одновременно элегантный и опасный. У него оказалось одно из тех лиц, которые сохраняют свою красоту до глубокой старости, когда только глаза выдают возраст.
— Ты Олег, — утвердительно произнес он, щёлкая зажигалкой.
— А ты? — поинтересовался я, разглядывая собеседника. Тот чуть поморщился, выдыхая дым, и отложил сигарету в пепельницу.
— Джон.
— Ты здесь за главного?
— На следующие несколько часов — да. Куришь?
— Нет.
— Почему?
Я пожал плечами, помолчал. С одной стороны, я был рад компании, тем более, мужчина казался непосредственным собеседником, легко завязавшим разговор, но с другой — собственные мысли мешали говорить.
— Я не умею.
— Учиться никогда поздно, — усмехнулся Джон. — Я начал курить в тридцать пять.
— Зачем? — искренне удивился я.
— Моя жена ушла, и я решил, что с режимом покончено. Теперь я могу пить, курить и… всё остальное.
— С режимом? — переспросил я.
— Да. — Он поймал мой вопросительный взгляд и спокойно пояснил, — у нас не могло быть детей. Мы испробовали всё, что только можно. Это из-за меня, — Джон дёрнул плечом. — Бесплодие. Эмма меня любила, но она хотела ребёнка. Она ушла к тому, кто смог ей его дать.
— И… как ты теперь? — осторожно поинтересовался я.
— Теперь я могу пить и курить.
— Нравится?
— Нет, — ответил Джон. — Но я так и не смог придумать ничего лучше.
Я не нашёл, что сказать, и вместо этого принялся искоса разглядывать собеседника. Такие, как он, не делают тайну из своего прошлого, но что-то заставляет думать, что они не договаривают ещё больше, чем говорят.
— Я тебя раньше не видел, — снова заговорил Джон. — Откуда знаешь Вителли?
Я неопределённо пожал плечами.
— Случайное знакомство.
— Ни хрена себе, — вполне резонно высказался он. — Ты случайных знакомств с кем-нибудь вроде Буша не имеешь?
— Нет, — после трехсекундного молчания решил я. — А ты? Почему он доверяет тебе охрану своего дома?
— Не дома, — поправил меня Джон. — Тебя. Мне приходилось общаться с Джанфранко. Джино меня хорошо знает.
— И доверяет?
— Я не выдаю чужих секретов, — усмехнулся начальник охраны. — Просто делаю свою работу и жду.
— Ждёшь? — внезапно заинтересовался я. Болтать со случайным знакомым оказалось всё-таки лучше, чем в одиночку переваривать собственные мысли. — Чего?
— Перемен, — усмехнулся Джон. — Мой товарищ хотел назвать сына в мою честь — я когда-то спас ему жизнь. Но у него родилась дочь. Теперь мне осталось дождаться, когда у него родится сын.
— Так сильно хочешь, чтобы тебя помнили?
— Я не тщеславен, — усмехнулся мужчина. — Я знаю, что умру неожиданно, так случается с людьми моей профессии. Хочется… чтобы она слышала моё имя, встречаясь с нашими старыми друзьями.
— Ты всё ещё её любишь.
— Любил.
— Любишь.
Мы переглянулись и улыбнулись почти одновременно.
— А ты прикольный малый, — усмехнувшись, сказал Джон. — Теперь я лучше понимаю Топора.
Неожиданный собеседник мне понравился. Я даже задумался, чем могу ему помочь. Назвать сына в его честь? Джон… это по-нашему как — Иван? Я едва не расхохотался. Иван Грозный! Будь я на месте своего потенциального сына, я бы себя убил. Мне-то что, а вот ему с таким именем жить…
У Джона сработала рация, прикрепленная к поясу, и мужчина тут же вышел.
Я подождал немного, прислушался, и понял, что не ошибся: со стороны двора доносился звук работающего мотора. На какой-то миг мне показалось, что вернулся Вителли, и я поспешил обогнуть дом, чтобы увидеть ворота.
Закрыть ворота мешал чужой джип на подъездной дорожке. Водителя я узнал, и не могу сказать, что обрадовался. Если Джино прислал Сэма для поддержки, то он не угодил ни мне, ни Джону.
— Какого дьявола? — услышал я голос Джона. — Убери машину.
Осторожно высунувшись из-за угла, я увидел их. Джон стоял напротив Сэма, на верхней ступеньке крыльца. Один из парней Джино вышел следом за ним и стоял чуть поодаль.
— Я ненадолго, — услышал я ответ Сэма. — Вителли сказал, у него изменения в плане. Спрут должен увидеть русского. Тебе придётся отвезти его в город.
Джон задумался, а я почувствовал, как по спине ползёт предательский холодок. Значит, план провалился?
— Мне он не звонил.
Сэм пожал плечами.
— Не слишком удачная мысль, если знать, что затеял Топор. Дай мне поговорить с Олегом, Джон.
Я поспешил скрыться за углом дома. Я надеялся, что Джон избавит меня от разговора с Сэмом — в прошлый раз мы не слишком удачно закончили выяснение отношений.
— Только в моем присутствии.
— О’кей, — согласился Сэм. — И набери Вителли. Он хотел, чтобы вы состыковались, прежде чем ты поедешь в город.
Я поспешно отлепился от стены, вошёл в дом и поднялся на второй этаж: не хотелось показывать, что я был внизу и слышал их разговор. Сверху я видел, как Джон с Сэмом вошли в дом. Джон на ходу набирал номер на мобильном. Я осторожно отодвинулся к стене.
Я ожидал, что Джон окликнет меня, как только пересечёт порог, но услышал совсем другой звук. Если бы в доме не стояла такая тишина, я бы мог легко его спутать со звуком захлопнувшейся двери.
Но я уже слышал, как стреляет пистолет с глушителем.
Сердце бешено забилось в груди, когда я подкрался к лестнице и осторожно выглянул из-за перил.
Джон лежал у нижней ступеньки, лицом вниз, в луже тёмной, почти чёрной крови, растекавшейся под головой.
Меня прошиб ледяной пот. Сволочь, как же так… как же так…
Я заметил движение на ступенях, и отпрянул от лестницы. У меня оставалось секунды две — я метнулся обратно на балкон, перебрался через перила, и спрыгнул вниз. Ещё в полёте я услышал сухой треск у ворот и сдавленные крики. Не теряя времени, я перекатился к стене и выглянул во двор.
В доме оставался ещё один охранник — я слышал, как Джон приказал ему находиться в гостиной. Я надеялся, что он задержит Сэма, пока я…
То, что я увидел во дворе, оборвало мысль. За воротами стоял ещё один джип с распахнутыми настежь дверьми. Двое охранников Вителли лежали на земле в лужах собственной крови, а двое выбравшихся из джипа головорезов перекрыли дорогу к воротам. Судя по звукам из дома, в джипе были ещё люди, которые поспешили на помощь Сэму.
— Эй! — крикнул он, увидев меня.
Я отпрянул назад слишком поздно. В доме раздался шум, я различил чей-то приглушённый вскрик, а затем чёрная дверь коттеджа распахнулась, выпуская наружу Сэма с помощником. Ещё двое прибежали со двора: я оказался окружён. За спиной был пруд, передо мной стояли четверо. Сэм сжимал правой рукой левое плечо, между пальцев текла кровь: охранник в гостиной промахнулся всего на пару сантиметров.
— Как ты мог, сволочь? — выдохнул я.
Из дома вышел последний из помощников Сэма, прикладывая мобильный к уху.
— Мог что? — прошипел Сэм, крепче сжимая плечо. На его губах появилась кривая ухмылка. — Я приехал, увидел, попытался тебя защитить, был ранен. А они забрали тебя. Я не сумел им помешать.
— А Джон? — с ненавистью вытолкнул из себя я. — Как же Джон?!
— Джон стал на пути у Спрута, — Сэм дёрнул щекой. — Топор поймёт. Я ему объясню… я найду слова, чтобы его утешить. От твоей смерти все выиграют, Олег. У меня не будет конкурента. У моего патрона не возникнет больше проблем с боссом. Спрут успокоится и оставит Нью-Йорк в покое. Ничего личного, Олег.
Я не мог поверить своим ушам. Меня трясло от ненависти. Почему я пожалел его тогда, когда у меня была возможность пришить его?!
— Господи, и ты поверил всему, что тебе наплел Курт?! Ты и в самом деле поверил в этот бред?! Как ты купился?! — Я стиснул кулаки, глядя в бледное лицо предателя. — Сэм! Я не умру. Я не умру, ты слышишь меня, подонок?! Я выживу, чтобы найти тебя!
Один из помощников Сэма медленно поднял руку с оружием. Я замер. Это такое необъяснимое, бессильное, злое чувство — видеть, знать, что в тебя будут стрелять. И не иметь возможности увернуться.
Раздался писк, что-то кольнуло меня в шею. Я инстинктивно потянулся к горлу — и отключился.
Всё, что происходило со мной дальше, я помню плохо. Быть может, потому, что потратил слишком много времени, чтобы забыть. У меня получилось — частично. Потому что те отрывки, которые вытравить из памяти не удалось, преследуют меня до сих пор.
Сколько времени я провёл без сознания, не знаю. Я пришёл в себя довольно странно: вначале услышал стон, и только потом понял, что стон мой собственный. Я совсем не хотел открывать глаза: мне хватало звуков и запаха. Совсем близко от меня — я чувствовал движение — находились двое. Они переговаривались; я ощущал крепкий запах сигарет и едва различимый — спиртного. Я не хотел шевелиться, в какой-то жалкой попытке оттянуть реальность ещё хоть на секунду.
Затем мне стало холодно, резко, вдруг, точно меня окунули в ледяную воду, и я понял, что окончательно пришёл в себя. Содрогаться всем телом бесчувственный человек не может, держать глаза закрытыми и дальше было глупо.
Первым, что я увидел, был стол. Длинный, очень пыльный, и заставленный предметами настолько специфическими, что у меня не возникло вопросов или иллюзий по поводу их назначения — разве что слабая ассоциация с кабинетом стоматолога. О том, для кого всё это предназначалось, я тоже знал. Я быстро отвёл взгляд, и только сейчас обнаружил, что связан, подвешен за руки к потолку, и полностью раздет — а мои надзиратели поняли, что я пришёл в себя.
— Ублюдок, — зло выдохнул один их них, и я его узнал, тотчас ощутив странную смесь облегчения и сожаления. Это оказался тот самый парень, Рэй, которому я раскроил голову в погоне по набережной. Он оказался жив — но очень зол. Я не мог его за это осуждать, хотя жалел сразу о двух вещах: о том, что не приложил его чуть сильнее, и о том, что вообще бросил тот проклятый камень.
Я хотел ответить и даже открыл рот, но в тот же момент получил коленом в пах — и едва не подавился воздухом, судорожно дёрнувшись на веревках. Ноги у меня оказались тоже связаны и прикручены к полу, и, очевидно, я висел так уже давно: лодыжки опухли от впившихся в кожу верёвок.
— Молчишь, сукин сын, — с ненавистью выдохнул Рэй. — Ничего. Спрут заставит тебя кричать. Ты будешь кричать, ублюдок. Будешь кричать так, как не кричал никогда в своей долбаной жизни…
Напарник Рэя, незнакомый мне мужчина в синей куртке, перекинул со спины винтовку и коротко, без замаха, двинул меня прикладом в челюсть.
Когда я снова поднял голову, в комнате появился он.
Я инстинктивно дёрнул руками, желая лишь одного — добраться до его горла. Добраться до него первым. Во второй раз не упущу. Не сейчас, когда я почти обезумел от ожидания, ненависти и страха.
Спрут не сразу подошёл ко мне. Он бросил на меня всего один взгляд, затем развернулся спиной и принялся перебирать инструменты на столе. Он ждал.
Я не стал играть по его правилам, я продолжал молчать, хотя всё во мне кричало от нарастающей паники.
Стараясь не смотреть на него, я бросил взгляд в сторону — и только тут сообразил, где мы находимся. Это был высотный дом, старый, видимо приготовленный под снос, и потому, наверняка, совершенно безлюдный. В стене слева зияла огромная дыра в соседний зал с сильно провисшим потолком, справа тянулся балкон, некогда застекленный, с остатками торчащих из рамы и двери стёкол. Я мог видеть пожарную лестницу на фоне серого неба — больше ничего.
— Надеюсь, тебе здесь нравится.
Курт обернулся, и наши взгляды встретились.
— Ты ждёшь от меня вопросов, — тихо сказал я. В горле пересохло, громче говорить я просто не мог. — Хорошо. Как ты вышел на Сэма? Почему именно он?
— Всё просто, напарник. Вы с ним с самой первой встречи не поладили. Помнишь вашу драку в ресторане? Мои люди дежурили в ресторане почти каждый день и всё видели. Чтобы так ненавидеть, у Сэмми была причина. И ради этой причины он пошёл на риск, лишь бы избавиться от тебя. Я это сразу понял.
Я сглотнул. Я едва ли помнил всех посетителей в тот день, но если среди них были наблюдатели Спрута… Я бы многое отдал, только чтобы не поддаться эмоциям в тот день, вернуть всё назад.
— Ты меня убьёшь?
— Что? — Спрут усмехнулся. — Чёрт тебя побери, маленький ублюдок, нет! Нет. Я хочу, чтобы ты жил.
Он шагнул ближе, и теперь я чувствовал ещё один запах. Пожалуй, в тот момент я понял, как чувствуют себя звери на бойне.
— Это было бы глупо, напарник, — он протянул ладонь к моему лицу, — дать тебе умереть.
В его руке что-то щёлкнуло, и я вскрикнул — больше от неожиданности, чем от боли — когда лезвие вспороло мне щёку.
— Ты молодой, — проронил Спрут, без выражения разглядывая меня. — Красивый. Я не стану убивать тебя, пока ты выглядишь именно так. Вот когда я сделаю из тебя жалкое уродливое ничтожество, тогда… тогда. Но ведь ты скучал по мне, правда? — он вдруг резко подался вперёд, и я с ужасом понял, что подонок прижимается ко мне всем телом. — Не переживай, — горячо зашептал Спрут мне на ухо, и я дёрнулся, понимая, что уже никуда не уйду от него, — очень скоро ближе, чем я, у тебя никого не будет. Так происходит каждый раз. Никто не понимает жертву лучше, чем её палач…
…Я пришёл в себя, когда в лицо мне плеснули холодной водой. Всё, что я смог при этом из себя выдавить — слабое мычание.
— Просыпайся, — услышал я ненавистный голос. — Тебя к телефону.
Я с трудом разлепил веки и уткнулся взглядом в потолок. Попытавшись шевельнуться, и медленно обведя взглядом комнату, я понял, что за время, которое я провёл в беспамятстве, меня стащили с крюка и распяли на столе. От боли кипела в жилах кровь, взрывалась покрытая ожогами и волдырями кожа, шумело в ушах, и я уже не мог сдержать болезненных стонов.
Очевидно, я провёл без сознания не так долго, полчаса, может, час — Рэй и Лесли, помощники Спрут, по-прежнему сидели на своих местах, как в последний раз, когда я их ещё видел.
— Ты плохо слышишь? Тебя к телефону, сладкий!
Я наконец заставил себя посмотреть на то, что показывал мне Спрут — мой мобильник.
— Хочешь поговорить со своим старым толстым другом? Кажется, он волнуется. Ну же, Олег, будь умницей. Поговори со стариком.
Спрут прижал телефон к моему уху, и я услышал. Я услышал почти родной — по крайней мере, в Америке — итальянский акцент, до боли знакомый голос, и в этот момент почти сдался.
— Олег? Олег! Бамбино? Ты слышишь меня?
— Мистер Вителли…
И не смог сказать ничего больше. Горло перехватило, мне стало нечем дышать. Спрут отключил мой мобильный, когда мы ехали сюда, так зачем он включил его снова? Что он хотел этим доказать? Что заставил меня страдать так, как обещал? Зачем ему понадобилось демонстрировать это Джино? Я не хотел говорить с мистером Вителли. Всё, что здесь происходило — это происходило не со мной. Джино… тоже не должен этого знать. Потому что я чувствовал боль, отвращение, стыд и страх. Потому что я слышал голос старого итальянца, но видел уродливую ухмылку Спрута. Потому что Джино ничего не сможет для меня сделать. Он опоздал. И я не хотел, чтобы ему было от этого хотя бы вполовину так же плохо, как мне.
— Ну же, — Спрут щёлкнул зажигалкой, и я инстинктивно вздрогнул. Я слишком хорошо знал, что может последовать дальше. В прошлый раз я жарился минут двадцать, пока вонь горелого мяса не стала совсем уж нестерпимой. — Поговори с ним, бамбино.
Я попытался овладеть своим голосом, но понимал, что у меня ничего не получится. Все страшные истории про Спрута — всё оказалось правдой. Всё оказалось слишком кошмарной правдой. Джино мог услышать от меня сейчас только дрожащее блеяние, и я захотел сохранить жалкую часть той гордости, что во мне ещё осталась.
Я отрицательно мотнул головой. Спрут усмехнулся, откинул зажигалку и взял электрошокер. Я вздрогнул, пытаясь сжать колени.
— Эй, — Спрут поднес мобильный к своему уху. — Он не хочет тебя слышать. Ему хорошо со мной. Подтверди, бамбино!
Лавина боли взорвалась внизу живота, огненной волной разнеслась по телу, вырывая из горла дикий, животный крик — и даже когда разряд закончился, я не сразу умолк. Я знал, что этот мой крик, полный безграничной, сумасшедшей боли, рвал сердце Джино на части — но сдержаться не мог.
Курт с ухмылкой смотрел на меня, держа мобильный у уха — полностью поглощенный жестокими судорогами, я не мог слышать, что говорил ему Вителли. Дав ему выговориться, Курт коротко вздохнул, не разжимая губ.
— Это всё?
Судя по лицу Спрута, это было не всё, но бритоголовый не стал слушать дальше.
— Надеюсь, ты понимаешь, Топор, кто будет платить за каждое твоё слово?
Я услышал шум закипающей воды, голоса Рэя и Лесли за спиной, и вздрогнул ещё раз — в прошлый раз кипяток выплеснули мне в лицо, но я сумел зажмуриться и отвернуться — вода обожгла только правую щёку и часть груди. Но через несколько секунд я почувствовал запах кофе, и слабо удивился. Мне казалось, в этом новом мире ночных кошмаров нет места ничему человеческому. И от этого стало ещё страшнее. Потому что мир оказался всё-таки реальным.
— Давай без угроз, ладно? Тебе меня не достать, а твоему боссу я пока что не нужен. Ты не захотел считаться со мной? Я — не пустое место, Топор! И я всегда получаю то, что хочу. Пришла пора делиться мальчишкой, и сейчас моя очередь!
Я закричал, когда Спрут снова включил шокер, и это было последним, что услышал Джино. Спрут отключил мобильный и, размахнувшись, выбросил его в разбитое окно.
Я ожидал, что после этого пытки продолжатся, но Курт отложил шокер в сторону. Я мог только стонать и, поскольку уже давно охрип, и каждый звук рвал горло на части, то пытался сдержаться, и наружу вырывалось только животное мычание. Спрут пододвинул себе стул и уселся рядом, уткнувшись подбородком в сложенные на спинке руки. Он рассматривал меня, как кусок мяса, точно раздумывая, откусить ещё или оставить на потом. Я уже не чувствовал унижения: был слишком поглощен физической болью.
— Я недоволен своей работой, — вдруг сказал Спрут, и я едва сдержался, чтобы не вздрогнуть. — Твоя мордашка, напарник, по-прежнему узнаваема. Впрочем… у нас ещё есть время…
Я не мог видеть себя со стороны, но мне казалось, Спрут себя недооценивал. Тело кричало от боли — множественные порезы, ожоги, кровавые следы, опухоли от ударов, жестокие судороги после шокера, и настоящий ад… Может, лицу и впрямь досталось чуть меньше, но мне не было от этого легче.
— Думаю, у нас ещё есть несколько часов, — Спрут прикурил, выпуская клубы дыма мне в лицо. — Старик хочет заполучить тебя назад, я сделаю ему такой подарок. Даже несколько — я заверну для него каждый твой кусок по отдельности. Руки, ноги… В конце концов, кому-то нужно придумать, что делать с твоим телом. Похороны будут за его счет.
Я безразлично посмотрел на него. Мы оба знали, что всё действительно произойдёт именно так. Спрут не готовил сюрпризов — я знал, чего ждать, и был уже почти готов к этому. Видимо, я всё-таки умру здесь. Спрут победил, пора признать это. Внезапно меня охватила злость — слабая вспышка, которой хватило всего на одну фразу:
— Кто… родил такого урода… как ты, Курт?
Бесцветные глаза Спрута сузились. В первый миг мне показалось, что он меня ударит, но вместо этого Спрут выпрямился и принял из рук Лесли дымящуюся кружку. Я напрягся; он сделал глоток.
— Женщина, — он стряхнул пепел на один из моих глубоких порезов и сделал ещё одну затяжку, наблюдая, как я корчусь от боли. — Всё, что я о ней знаю — фамилия, наверняка вымышленная. Вряд ли в самом сердце Лондона можно найти хоть одну шлюху, которую бы звали Эрика Кальтенбруннер.
Я видел, как догорает его сигарета. Осталась всего одна затяжка, и всё продолжится. Я вскинул на него глаза, лихорадочно придумывая что-то ещё, что оттянет страшное время… Я был готов умереть, но при этом мне безумно, жадно хотелось жить.
— Тебя… воспитали улицы?..
— Хуже, — хрипло рассмеялся Спрут. — Я рос в детском доме. Знаешь, какие там законы? Куда тебе, малыш… Ты рос защищённым и сытым, маленький ублюдок. Ты и понятия не имеешь, как можно провести детство. Я не дожил до выпуска — меня перевели в колонию для малолеток. Оттуда — в армию. Начальник колонии постарался, чтобы меня взяли: старый кретин не мог дождаться, пока меня выпустят. С тех пор меня воспитывали уроды в военных формах. Старые добрые дни… по крайней мере, тогда я имел официальное право убивать.
До меня очень медленно доходило то, о чем мне рассказывал Курт. Выходит, он стал убийцей ещё в детстве?! Хорошо, что Спрут не вдавался в подробности — я не хотел их знать. Я мечтал о том, чтобы время тянулось медленнее, боль утихла, и он меня больше не трогал. А ещё я знал — будь у меня возможность убить его, я бы не сомневался ни секунды. Передо мной сидело животное, которое должно умереть. Он никому не должен больше причинить таких страданий.
— Рожу… тебе разукрасили… в армии?.. — выдохнул я. В горле совсем пересохло, и каждое слово ножом резало гортань.
— Граната, малыш, — Спрут сделал последний глоток кофе и откинул кружку. — Провалялся в лазарете, стал к военной службе негоден. Как только вышел, подвернулось выгодное предложение от старого знакомого. Улетел в Америку. На прощальной гулянке командир взвода предложил закрасить мои боевые шрамы. В армии шутили, что пути Англии — смерть всего мира. Мне понравилось.
Спрут провёл ладонью по багрово-синей татуировке и ухмыльнулся. Я понял, что разговор окончен, и слабо дёрнулся в державших меня путах.
— А ты маленький хитрый ублюдок! — Спрут вдруг подался вперёд: его рука впилась мне в горло, безжалостно сдавливая кадык. — Ты думал, сумеешь натравить Вителли на меня? И как, получилось?
Он сплюнул мне в лицо, отпуская шею, и я мотнул головой, отворачиваясь и стискивая зубы. Из-под губ всё-таки вырвалось утробное рычание, когда он потушил сигарету, ткнув её в рану у меня на груди — порезы и длинные, набухшие кровью рубцы тянулись у меня по всему телу.
Когда я снова посмотрел на него, он держал в руках скальпель. Это не означало, что я умру немедленно — просто после первого его движения у меня не останется шансов выжить. Он уже приговорил меня, и казнь началась.
— Я не хочу торопиться, — подтвердил мои догадки Спрут. — Начну снизу, и буду двигаться вверх. Не переживай, ты ничего не пропустишь. Я даже постараюсь, чтобы ты оставался в сознании. Не волнуйся, сладкий, я не трону твою мордашку. Я остановлюсь, когда дойду до твоей глотки, и оставлю голову нетронутой. Хочу, чтобы Топор посмотрел тебе в глаза. Они расскажут ему последнюю историю про нас.
Нагнувшись, он сделал несколько быстрых, глубоких надрезов на стопах и икрах, и остановился, пометив колено. Я выдохнул сквозь зубы, бросая на него мутный взгляд.
В его расслабленной позе было столько уверенности и беспристрастности профессионала, что мне стало дурно при мысли о грядущем расчленении. Я даже почти потерял сознание, чудом балансируя на грани реальности и небытия. Я уже хорошо знал этот изучающий, сальный взгляд, прикидывающий, сколько можно выдавить из жертвы до того, как она умрёт. Я почувствовал, как мир качнулся перед глазами, и взмолился, чтобы Бог забрал мою душу. Сейчас, немедленно.
— Отче наш, — хрипло, почти неслышно начал я, — иже еси на небесех…
Спрут замер, вслушиваясь, но, конечно, не смог понять ни слова старославянской речи.
— Заткнись, — приказал Курт. Я видел, что он начинает злиться, и ускорил темп. — Заткнись, твою мать!!!
Он бы ударил меня, но в этот миг его позвал Рэй. Я закончил читать молитву и закрыл глаза. Я слишком устал к тому моменту, чтобы сопротивляться неизбежному, и быстро терял последние силы. С трудом я различил голос Рэя, но не понял, что он сказал.
— Проверь.
Я услышал шаги и понял, что Рэй покинул комнату.
— Неужели твой старик догадался, где нас искать? — задумчиво проговорил Спрут, и я распахнул глаза, загораясь безумной надеждой. — Нет, вряд ли… только Отто знает, где я, а для этого его надо найти… Ну-ка, маленький ублюдок, — он сжал мои волосы, наматывая на кулак, — что ты рассказал Топору?
Я рассказал Джино всё, но не называл имён информаторов, просто упустил их в рассказе, счёл неважными. Нет, Джино никак не мог меня отыскать. Я сам отрезал себе пути к спасению…
…А потом всё произошло быстро. Лесли стоял спиной к соседнему залу, и автоматной очередью его снесло в сторону. Спрут отпрянул в сторону, к пистолету, лежавшему на стуле, и сделал несколько выстрелов в ответ — бессмысленных, бесполезных; стрелявший из соседнего зала был надёжно скрыт половиной уцелевшей стены и грудами строительного мусора. Похоже, Курт это тоже понял, как и то, что, оставаясь в комнате, он становится доступной мишенью. Автоматная очередь прошлась по стене справа от меня, чудом не зацепив стола; стрелявший не собирался прекращать огонь, не давая Спруту и секунды передышки. Я не мог видеть своего палача, но был уверен, что мой неожиданный спаситель не даст ему уйти.
Видимо, это понял и Спрут: я различил едва слышную из-за выстрелов ругань, а затем, когда автоматный ливень прекратился всего на секунду — хлопнувшую дверь балкона. Посыпались стёкла, раздался грохот на пожарной лестнице, и тот, кто находился в соседнем зале, прекратил огонь.
Я увидел огромную фигуру, увешанную оружием: человек прыгнул в комнату и метнулся к балкону. Я услышал несколько выстрелов, но впустую: Спруту удалось уйти.
— Сука! — мужчина ринулся ко мне, забрасывая автомат за спину. — Трусливый ублюдок!!! Олег, ты живой?
Совсем близко я увидел злые зелёные глаза. Николай беспрестанно ругался, распутывая на мне верёвки, и я слушал его, даже не пытаясь как-то помочь. Он помог мне сесть, вглядываясь мне в лицо.
— Ты…
— Встать можешь? — перебил меня Николай. — Можешь идти?!
Я посмотрел вниз, на отёкшие, кровоточащие ступни, приподнялся, но тотчас повалился обратно. Ног я не чувствовал. Ремизов сообразил быстрее меня.
— Не можешь, — сказал он. — Жди здесь! С места не двигайся, понял?!
Ник так меня встряхнул, что я едва не упал назад, на залитый кровью стол.
— Ты… один…
— Я здесь один, — быстро подтвердил Николай. — Снял всех помощников Спрута. Вителли скоро подъедет. Сиди здесь, — снимая с плеча автомат, распорядился он. — Я пошёл… за ним. Убить суку.
Несколько секунд я просидел, слушая, как трясётся пожарная лестница под весом Ремизова. Затем медленно опустился на пол — и на четвереньках пополз к своей одежде. В голове было удивительно ясно. После неожиданного появления Ника и избавления от дальнейших пыток на меня снизошло какое-то необыкновенное, сродни помешательству, нечеловеческое спокойствие. Я знал, что мне делать, и делал это без всякой спешки, последовательно и методично.
Вначале я оделся. Перевернулся на спину и, стиснув зубы, натянул на себя изрезанные джинсы и порванную рубашку, мгновенно пропитавшиеся красным. С трудом, не сдерживая стонов, надел кроссовки, не тратя времени на то, чтобы завязать шнурки. Лесли лежал рядом с моей одеждой; я забрал его автомат и пополз в сторону балкона, туда, где исчезли Спрут с Ником. В доме стояла непроницаемая тишина, и я не мог понять, куда они делись. Оставаться на месте я не собирался: если Ник не догонит Спрута, тот вернётся, а я хотел найти его первым.
У стеклянной двери я решил подняться. Опираясь о створку повисшей на одной петле двери, я кое-как подтянулся на руках. Тело пронзила дикая боль, по позвоночнику вверх, и я вцепился в дверь, едва не повалившись обратно на пол. Дыхание перехватило, перед глазами поплыли белые пятна, осколки разбитого стекла впились в ладонь, но створку я не выпустил. Я знал — стоит мне разжать пальцы, я свалюсь на пол и уже не встану.
Переждав несколько секунд, я медленно отстранился и сделал шаг. Боль вспыхнула с новой силой, и только жажда добраться до своего палача удержала меня на ногах.
Я выбрался на пожарную лестницу и посмотрел вниз. Всё это время мы находились на шестом этаже; лестница вела наверх, и я начал подъём. Я не знал, куда побежал Спрут, и шёл на крышу, чтобы оглядеться. Я поднялся вверх всего на два этажа и выбрался на парапет.
Крыша казалась безлюдной, я не слышал ни звука, но на всякий случай покрепче стиснул автомат, держа его одной рукой. Второй я всё пытался найти опору, но здесь, под низким, тяжёлым небом, ухватиться было не за что. Трансформаторная будка, шахта лифта, несколько сломанных антенн и кучи мусора — Спрута тут не было. Как и Ника.
Я медленно пересёк крышу и опустился на колени, окидывая взглядом окрестности. Дом и в самом деле пристроился на окраине города, как я и предполагал: вокруг теснилось ещё несколько домов пониже, невдалеке виднелось шоссе, по которому носились автомобили, и ни один из них не сворачивал к этому блоку. Сюда вела только одна узкая дорога, вдоль которой я не заметил ни одной припаркованной машины: район явно приготовили под снос. Мне показалось, что я на острове, и ни один из проходящих мимо кораблей, автомобилей автострады, не замечал сигнальных огней о помощи.
Я перегнулся через край, заглядывая вниз. Двор, окружённый заброшенными домами, казался отсюда каменным колодцем, и в самом его центре лицом вниз лежал Рэй.
Я знал, что у Спрута несколько помощников; теперь, когда я увидел Рэя, мне стало понятно, что Ник сделал с остальными. Я даже не удивился, не задал себе вопроса, как он один мог расправиться со всеми.
Из подъезда показалась голова Ника: русский метнулся за груду мусора, тут же сориентировался, что на крыше сижу я, а не Спрут, и, высунувшись, с яростью махнул рукой, приказывая мне сматываться.
Для этого требовалось хотя бы подняться, а у меня почти не осталось сил. К тому моменту от непрерывного болевого шока в голове помрачилось, но когда от автострады к нашему кварталу на бешеной скорости помчались две чёрные машины, я сразу догадался, кто это.
Джино всё-таки нашёл меня. Я до сих пор не понимал, как у него это получилось, я не оставил никаких следов. Но он сумел это сделать, и, Боже, как же я был этому рад.
Два джипа взвизгнули тормозами, заворачивая к нашему двору, и в тот же момент за спиной раздался голос.
— Вырвался всё-таки…
Я обернулся.
Спрут забрался на крышу по той же пожарной лестнице, по которой поднялся я. Как ни старался Ник, он упустил его, и сейчас Спрут стоял передо мной, нацелив дуло пистолета мне в переносицу. Он пришёл, чтобы добить меня, и я встал на колени, глядя ему в глаза. Я не надеялся выжить, но хотел забрать его с собой. И я поднял автомат.
— Ты не сможешь… — оскалился он, и ухмылка примёрзла к его губам, когда я спустил курок.
Мне нечего было ему сказать, и я ничего не желал слышать. Очередью из автомата ему распороло бедро, и лицо его исказила гримаса боли и злости. Спрут припал на колено, пытаясь зажать фонтанирующую кровь, и вскинул на меня перекошенное лицо.
— Слабак, — прошипел он. — Ты не сможешь! На свалке… мне пришлось помочь тебе! Ты бы не спустил курок. Ты бы не смог! Но ты не лучше, чем я… мой напарник… такой же, как я…
Я понял, что ещё секунда — и я действительно не смогу. Поэтому я спустил курок.
И в тот же миг проклял создателей кольта М16, когда услышал глухой щелчок осечки. Острая боль в позвоночнике пронзила меня; я пошатнулся.
Спрут метнулся вперёд, выбивая автомат у меня из рук, и одним ударом опрокинул меня на спину, отбрасывая к краю крыши. Я окинул мутным взглядом каменный колодец двора. Там, задрав голову вверх, стоял Джино. Две машины с настежь распахнутыми дверьми были пусты; минута — и люди Вителли будут здесь, на крыше. Ник наблюдал за нами через прицел винтовки, и я понял, что они не дадут Спруту уйти. Даже если он успеет убить меня — он уже покойник. С этой мыслью я и обернулся, а Спрут вновь вскинул руку с пистолетом.
— Всё, напарник… — осклабился он. — Конец. Умрём вместе…
Он выпрямился во весь рост, и это стало его последней ошибкой. Ник увидел его и выстрелил — в тот самый миг, когда сам Спрут нажал на курок. Не промахнулся ни один — но из-за меткости Ника Спрут пошатнулся, и пуля лишь обожгла мне плечо. Он начал заваливаться назад, попытался удержать равновесие, и рухнул вниз.
Но не упал. Вцепившись двумя руками в бортик, он всё ещё боролся за жизнь. Я видел, как медленно, медленно сползают его пальцы с парапета. Если бы я мог встать на ноги, я бы отдавил ему ладонь, скинул бы вниз — но я был слишком слаб, и я боялся его. Курт запросто мог перехватить мою руку и утащить за собой.
Мы посмотрели друг другу в глаза; Курт ухмыльнулся откровенно и грязно, будто я по-прежнему находился в его власти, и расплылся в уродливом оскале.
Он не изменился, даже ощущая дыхание смерти. Он стал ещё гаже, ещё ожесточённее, ещё страшнее. Страх липкими щупальцами опутал меня. Он вернётся, он будет снова и снова пытать меня, и каждый день являться в кошмарах…
Снизу раздались выстрелы; Спрут вздрогнул и разжал пальцы.
Это были самые незабываемые мгновения в моей жизни. Я смотрел на падающее тело.
Потом последовал удар.
— Эй!
Кто-то дёрнул меня за плечо — назад, подальше от края, и я не удержался, рухнув прямо под ноги двум парням в костюмах.
Один из них подбежал к краю, заглянул вниз, махнул кому-то рукой.
Меня ухватили под локти, поставили на ноги, и я смог снова увидеть то, что было внизу. Ник что-то говорил Вителли, указывая винтовкой на бесформенную человеческую массу, лежавшую в нескольких шагах от них, и Джино медленно кивал, глядя вверх.
— Идти можешь?
Я отрицательно покачал головой.
Силы оставили меня; перед глазами расплывались белые пятна, острая боль в позвоночнике и пульсация по всему телу занимали все мои мысли. Я хотел, чтобы всё кончилось.
Ещё я хотел увидеть Спрута. Убедиться, что он мёртв.
Спуск занял несколько долгих минут — лифт в этом полуразвалившемся доме давно не работал, лестница не имела перил и покосилась. Я заметил трупы на нижних этажах; работа Ника или итальянцев. До самого выхода подручные Вителли почти тащили меня на себе, я едва переставлял ноги.
— Олег!
Парни деликатно отошли в сторону; ноги тут же подкосились, и Джино едва успел меня поддержать. Я увидел его лицо — потемневшее, напряжённое, с глубоко залёгшими складками на лбу, с часто пульсирующей жилкой у виска, и глаза — тревожные, блестящие, отчаянно злые. Я хотел сказать ему, что всё в порядке, но вряд ли бы он мне поверил. Белоснежная рубашка, которую мне когда-то подарил Примо, пропиталась красным, светлые джинсы потемнели, лицо и шея были обожжены, волосы спутались и слиплись от запекшейся крови, я почти не держался на ногах. Хорошо, что он не видел того, что скрывала одежда.
— Олег…
Я попытался заговорить; наружу вырвался хриплый звук, и я оставил попытки. Отстранив Джино, я сделал несколько нетвёрдых шагов в сторону Спрута. Под телом расплылась тёмная лужа; Курт развалился на земле так же, как лежал я на залитом кровью столе.
— Мёртв, — проронил Николай на русском. — После такого не выживают.
Я смотрел в открытые серые глаза и ничего не чувствовал. Я только боялся, что он сейчас встанет, и весь ужас повторится заново.
— Люди Вителли зачищают периметр, — снова произнес Ник. — Хотя я не оставляю после себя мусор.
— Как… вы нашли…
Я говорил на английском: хотел, чтобы Джино нас понимал.
— Вителли позвонил мне, — с молчаливого согласия итальянцев продолжил Ник. — И я сразу вспомнил про Большого Бена.
Информатор Сандерсона! Проклятый негр, который ничего не сказал мне, но, как видно, раскололся на допросе Николая.
— Я пообещал ему много денег, и он согласился встретиться. От него я получил адрес Ленца. Пришлось попотеть, но я узнал, куда тебя забрал Спрут. Потом направился сюда. Когда убедился, что тебя действительно держат здесь, предупредил Вителли. Пока я зачищал территорию, он уже ехал сюда.
— Ты так и не сказал мне, — перебил Джино. — Почему не сообщил раньше? Мои ребята сделали бы всё быстрее, чем это сделал ты!
Я оторвал взгляд от мёртвого тела и посмотрел на Ника. Бывший десантник помолчал.
— Я подумал, — медленно проговорил он, — что лучше не рисковать. Среди ваших людей мог быть предатель. Кто-то мог предупредить Спрута, что я нашёл его и иду за ним.
Я вцепился в руку Вителли.
— Сэм! — прохрипел я. — Это был Сэм! Он впустил их в дом… и убил Джона!
Я заметил, как напряглись помощники Вителли, как сам Джино нахмурился, глядя мне в глаза, но никто не успел сказать ни слова: из парадной показались Энцо с тремя парнями в кожаных куртках. Заметив меня, Энцо на миг замер: должно быть, не сразу узнал. Потом осторожно подошёл ближе, убирая оружие.
— Всё чисто, — бросил он, не глядя на меня. — Больше никого.
Ладонь Джино накрыла мои сведенные судорогой пальцы.
— Это правда? — тихо спросил он. — То, что ты сказал?
Я молча кивнул. Ярость при воспоминании о предателе вспыхнула с новой силой; Джино смотрел мне в глаза, и я молился, чтобы он мне поверил.
— Хорошо, — не повышая голоса, проговорил он. — Хорошо.
Вителли окинул меня взглядом, долгим, тяжёлым, и мне захотелось умереть. Провалиться сквозь землю, исчезнуть. Я ненавидел себя. Всё это было так неправильно, так… больно…
— Пойдём, — сказал Джино. Боковым зрением я заметил, как кто-то из итальянцев подходит к лежащему в центре двора Рэю, ногой переворачивая его на спину; кажется, тот ещё дышал. Энцо садился во второй джип, стоящий рядом. — Это только раны, бамбино, а они заживут. Садись в машину. Я…
Грянул выстрел; Вителли пошатнулся и схватился за грудь.
— Ник!!! — дико закричал я, подхватывая оседающего мужчину.
Я вцепился в локоть Вителли, пытаясь удержать его на ногах. Мы оба упали рядом с джипом, и в натёртой до блеска двери я увидел собственное отражение — совершенно чужое, жуткое, перекошенное лицо с безумными глазами.
Энцо был уже рядом: он растерянно посмотрел на стремительно бледнеющего патрона, затем на меня.
— Ник! — я вскинул голову, отыскивая среди склонившихся фигур знакомое лицо. — Сделай что-нибудь!
Мои руки шарили по груди итальянца, дёргали галстук, пытаясь распустить тугой узел. Вителли задыхался; его кожа приобрела землистый оттенок, глаза закатились.
— Олег!
Я слышал, как меня зовёт Николай, но всё искал и не находил следа от пули.
— Кто стрелял?! Мистер Вителли! Джино! Не сейчас, пожалуйста, не сейчас! Почему я не вижу крови?! Всё кончено, только не сейчас! Вы! — Я вскинул голову, едва различая белые пятна, обступившие меня со всех сторон. — Сделайте что-нибудь! Вызовите врача!
Ник наклонился ко мне, положил руку на плечо и встряхнул так, что я едва не клацнул зубами. Я умолк, затравленно вглядываясь в мрачное лицо Ремизова.
— Олег, — глухо произнес он. — Никто в него не стрелял. Это сердце…