«Господь помилует Россию, и приведет ее путем страданий к великой славе»
Серафим Саровский
Глава 1
Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам; Ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят. (Матф. 7:7–8).
Николай дёрнул меня в сторону, и серебристая «Тойота», пронзительно посигналив, скрылась за поворотом.
— Вот дерьмо, — опустив голову, констатировал Ремизов.
Я равнодушно посмотрел на его брюки. Дерьмо — не то слово; мы оба оказались заляпаны грязью по самые колени.
— Какого чёрта, Олег? — раздражённо поинтересовался Ник. — Можешь мне объяснить, что с тобой происходит?
Я не мог. Вместо этого я молча отошёл к остановке и стал под навес. Моросящий дождь с мокрым снегом грозил затянуться до вечера, а автобус, как назло, задерживался. От Домодедово до Павелецкого вокзала мы доехали без особых проблем, правда, дороги я почти не запомнил: в общественном транспорте и лабиринтах метро Ремизов разбирался сам, я просто шёл за ним.
— Подождем ещё минуту, — мрачно бросил Ник, присоединяясь ко мне. — Потом пойдём пешком.
Я не отреагировал, и русский бросил на меня ещё один злой взгляд. Я понимал его, но ничего не мог с собой поделать. Только что я сделал несколько лишних шагов и остановился едва ли не посреди дороги, и если бы не Ник, меня бы наверняка сбили. Я не соображал, что делаю, и меня это даже не сильно заботило. Всё, что происходило со мной и вокруг меня, казалось тяжёлым сном, от которого я никак не мог пробудиться.
Ремизов прикурил, опираясь плечом о перегородку. Сумку с вещами он положил на скамейку; я от такой роскоши был освобождён. Самое ценное, что при мне находилось — документы и нательный крест, не представляющий никакого материального интереса.
— Застегнись, — бросил Ник, делая очередную затяжку. — Не хватало ещё…
Я послушно дёрнул змейкой молнии, застёгивая подаренную Примо куртку, и укутал нижнюю часть лица ярким сине-буро-малиновым шарфом. Манетта торопился, собирая меня, а мне было всё равно.
— Идём, — докурив, распорядился Ремизов.
Вымокли мы мгновенно, стоило отойти от остановки на несколько шагов. Николай тихо ругался сквозь зубы, я молчал, стараясь лишний раз не открывать рот. Снег бил по глазам, прилипал ко лбу, стекал по щекам ледяными дорожками, и не прошло и нескольких минут, как меня начало трясти от холода. Мой организм ещё не восстановился для того, чтобы претерпевать такие перепады климата, зато Ремизову было, похоже, наплевать. План составил тоже он: ночь провести у его знакомого, потом позвонить на вокзал и выяснить, во сколько отправляется последний в этом году поезд на Одессу. «Приедем к Кириллу, — сказал Ник, — разберёмся». Я не стал спорить: разберёмся так разберёмся. Нику я верил. Сам Николай домой не торопился, собираясь провести какое-то время в Москве.
Нам пришлось пройти несколько остановок. Автобус так и не появился, и мы убедились в правильности принятого решения, несмотря на то, что в результате оба промокли до нитки. Ремизов не сразу вспомнил адрес, потом не узнал дом, мимо которого мы прошли несколько раз, пытаясь по окнам определить нужный номер, и, в конце концов, поплутав во дворе, долго и сочно матерился, обнаружив на двери кодовый замок.
Пришлось подождать около получаса, пока к двери приблизился жилец, подозрительно покосившийся на Николая, и отпер дверь. В подъезде оказалось тепло и сухо, на площадке первого этажа витал сильный запах домашнего борща. Желудок предательски наполнился соком, я едва не пошатнулся от слабости. Впервые за последние несколько недель я хотел есть; прежде мысли о еде вызывали во мне одно отвращение.
— Это здесь, — не слишком уверенно сказал Ремизов, когда мы поднялись на четвёртый этаж.
Он позвонил, вначале один раз, потом ещё несколько, и в конце концов попросту зажал дверной звонок пальцем, мрачно уставившись на дверь. Я подумал, что такое поведение не слишком вежливо по отношению к хозяину, особенно если мы ошиблись адресом, но вслух ничего не сказал.
Через минуту мы услышали сдавленный мат с той стороны двери, и угрожающие обещания убить на месте, если идиот в коридоре не перестанет давить на звонок. «Идиот» угрюмо улыбнулся, не отрывая руки от кнопки, и по выражению его лица я догадался, что мы попали куда надо.
— Какого хрена?! — дверь распахнулась, и на пороге возник разъярённый мужчина средних лет.
Ник отпустил охрипший от трезвона звонок и улыбнулся шире. Хозяин с перекошенным от злости лицом глянул на Ремизова, вздрогнул, и улыбнулся недоверчиво, выпрямляясь во весь рост.
— Не верю, — протянул он, не спеша подавать руку гостю. — Не верю… Ник?!
— Я, — усмехнулся Николай.
— Чтоб я сдох! Колян! Ты живой!
Мужчины сжали друг друга в медвежьих объятьях. Оба улыбались и хлопали друг друга по спинам, а я съёжился у лифта, наблюдая за сценой со стороны. Хозяин квартиры оказался чуть ниже ростом, чем Ремизов, крепкий, мускулистый. Он выглядел моложе, но, как уже показала жизнь, я плохо разбираюсь в людях.
— Заходи, заходи! — замахал руками мужчина, бросая взгляд поверх плеча Николая. — А это с тобой?
— Мой товарищ, — кивнул на «это» Ник. — Знакомьтесь.
— Ну, здорово. Кирилл, — он протянул мне ладонь.
— Олег.
Кирилл провёл нас в прихожую. Порядок в двухкомнатной квартире оказался почти идеальным. Кирилл по-быстрому накрыл на стол, и мне подумалось, как же я отвык от этого — от обязательного застолья прежде, чем начнутся расспросы. Я глотал слюни, глядя на нарезанную колбасу, солёные огурцы, грибочки, шпроты, хлеб, и вазочку с печеньем. Кирилл предложил вчерашнего плова, мы с Ником не отказались. Выпили за встречу, дали утолить первый голод, и начали допрашивать. Говорил Ник, я наслаждался теплом, полным желудком, и пассивным участием в разговоре двух старых друзей.
Кирилл оказался бывшим сослуживцем Николая, он ушёл из армии на год раньше и занялся своим делом. Он организовал небольшую охранную фирму, и был крайне доволен собой и своей жизнью. Ремизов слушал со всем вниманием, изредка вставляя короткие междометия в монолог друга. В отличие от Николая, Кирилл женился, и сейчас готовился стать отцом. Неделю назад он отвёз жену Катю к родителям в область, и завтра собирался ехать за ней. На носу был Новый год.
Ник рассказал о себе более кратко. Вначале то, чем занимался после армии, и как пытался найти себе место под солнцем, затем про грин-кард и Америку. Все приключения Ремизов описал коротко: «связался не с теми людьми, пришлось застрять там на несколько лет». Я в его рассказе профигурировал как «малый, которому не повезло связаться с теми же выродками, что и мне».
— Спасибо, что принял, — проронил в конце Ник, — за мной должок.
Кирилл задумчиво посмотрел вначале на меня, потом на Ремизова.
— Куда вы теперь?
Ник пожал плечами.
— Олегу домой надо. Я собираюсь осмотреться в Москве, может, работа какая подвернётся.
Кирилл фыркнул, нанизывая кончиком ножа одинокую шпротину, лежавшую на тарелке.
— А как же Амэрыка? — ехидно поинтересовался он. — Баснословные заработки?
Ник косо глянул на товарища и вздохнул, не размыкая губ. Насколько я знал, все заработанные деньги Ремизов спустил, когда потребовалось срочно скрыться от Сандерсона и найти убежище в Чикаго. Затем я подумал о себе. Я честно копил доллары, пока работал на двух работах, и был вполне уверен в том, что пересланные домой деньги в целости и сохранности. Сейчас я думал о возвращении, предчувствуя, что все кровно заработанные деньги уйдут на лечение. Позвоночник по-прежнему болел при каждом неосторожном движении, и я понимал, что это только начало настоящих проблем со здоровьем. Я хотел сделать только одну вещь: скрыть произошедшее от родителей и лечиться тайком. Они волновались достаточно, чтобы не получать очередного удара.
Мысль ударила меня, точно током. Родители! Я не звонил им почти месяц: они, должно быть, жутко волновались. Мне повезёт, если они ещё не обратились в какую-нибудь международную службу поиска. Через три дня наступал Новый год, а я по-прежнему не добрался до Одессы. Лада не дождётся меня, уедет обратно в Донецк, и кто знает, захочет ли знать меня вообще… после того, что со мной произошло… насколько я изменился…
— Есть у меня предложение к вам, ребятки, — услышал я голос Кирилла. — Ты даже представить себе не можешь, старик, насколько вы вовремя подвернулись. Знакомый мой набирает бригаду, строят дом одному барину в глуши. Если есть желание поработать…
Я взглянул на Ника. Русский молчал.
— Нужны надёжные ребята, — проронил Кирилл. — За тебя я уверен.
Ремизов поднял глаза.
— Я тут не один, — сказал он без улыбки.
— Вот и ладушки, — пожал плечами Кирилл. — Ты, я смотрю, — обратился он ко мне, — парень крепкий, справишься. Служил?
Я покачал головой.
— Учился на военной кафедре в институте.
— Ага… — протянул Кирилл. — В общем, подумайте. Завтра я еду за Катюхой, когда вернёмся, скажете, чего надумали. Новый год встречаете с нами, нечего в праздничную ночь шляться по поездам да самолётам. Вопросы есть?
Ремизов усмехнулся.
— Так точно. Можно от тебя позвонить?
— Междугородка?
— Украина.
Кирилл бросил на меня взгляд, потом на Николая, и кивнул.
— Телефон в комнате.
— Спасибо, — не сразу отреагировал я. Видимо, Ник читал меня как открытую книгу, и всегда знал, что и в какое время требуется сделать. Наверное, у меня так никогда не получится.
Я вышел в комнату, предоставляя старым товарищам возможность пообщаться без свидетелей, и уселся в кресло рядом с телефоном. Дозвониться в Одессу у меня получилось с третьего раза.
— Алло.
— Мам, — произнёс я, и не успел сказать ничего больше.
— Олег! Олег, где ты?! Ты в порядке?! Олег!!!
— Мам, со мной всё хорошо. Я в России, в Москве…
— Где?!
Я едва проглотил ком, вставший у меня в горле. Я так долго не слышал её голоса, что истерика, звучавшая сейчас в нём, ножом резала сердце. Это я был виноват в её бессонных ночах, в её тревогах, её слезах. Она плакала — я слышал это по голосу — и нуждалась во мне.
— Мама, послушай меня. Пожалуйста.
Какое-то время я пережидал сдавленные рыдания в трубке, и с каждым мгновением чувствовал себя всё хуже. От самого Нью-Йорка я произнёс едва ли с десяток фраз, а сейчас от меня требовалось взять себя в руки, найти нужные слова и, прежде всего, успокоить.
— Мама…
Я закрыл свободной рукой лицо, собираясь с силами. Она притихла, судорожно вздыхая в трубку, и я смог начать. Я не имел права и не собирался рассказывать ей всю правду — она не была к ней готова. Последнее, что она от меня слышала — что я попал в неприятности, мне помог некий мистер Вителли, а потом наступил почти месяц молчания, за который она наверняка успела меня мысленно похоронить. Я рассказал ей, что сильно болел, и это было почти правдой. Потом сказал, что мистер Вителли, который так сильно помог мне, умер от инфаркта. Мама успокаивалась, слушая меня — я выбрал правильную тактику, искренне рассказывая о произошедшем, но не распространяясь о деталях. В Америке, говорил я, я познакомился с Николаем, и русский предложил лететь с ним в Москву, к знакомым.
— Как можно быть таким безответственным? — возмутилась мама, и я вздохнул с облегчением. Если она на меня злилась — буря миновала стороной. — Ты ведь знаешь, как мы здесь волнуемся! О чём ты только думал?!
Сложно сказать, подумалось мне. Я думал только о том, как бы побыстрее выбраться из Америки, и согласен был бы лететь даже в Антарктиду.
— Отец болеет, — уже тише продолжала мама. — На работу не ходит. Сидим вдвоём и думаем, как мы, два старых дурака, могли отпустить тебя в эту проклятую Америку. Я каждый день в церковь ходила, просила Бога…
— Мама, — дрогнувшим голосом произнес я. — Всё ведь хорошо. Я погощу немного у Леськи и вернусь. Может, уговорю её забить на мужа и приехать с детьми хоть ненадолго домой.
— Как было бы хорошо, — вздохнула моя мама. — Ты серьёзно, Олежек?
— Я позвоню тебе ещё раз, от Леськи, — пообещал я. — Постараюсь завтра. Не хочу занимать телефон надолго… звоню от знакомого Николая.
— Хорошо, — очень тихо согласилась мама. — Я передам Ладе, что ты звонил.
— Она в Одессе? — я даже приподнялся. Сердце сделало бешеный кульбит в груди, удивительный для того депрессивно-подавленного состояния, в котором я находился.
— Нет, — осадила меня мама. — Когда бедная девочка услышала, что ты не вернёшься к Новому году, она вернула билеты.
— Чёрт, — не сдержался я.
— Ты должен позвонить ей.
Я промолчал.
— Послушай меня, — сказала мама. — Хотя бы один раз.
Положив трубку после долгого прощания и маминой угрозы позвонить завтра Леське с целью удостоверения, что я добрался по адресу, я глубоко задумался. Я не хотел, чтобы Лада услышала мой голос. Разговор с мамой вымотал меня до предела, а я совсем не хотел казаться слабым. Но связаться с ней я был просто обязан.
Пришлось возвращаться на кухню и просить у Кирилла разрешения воспользоваться его компьютером. Пока Кирилл с Николаем говорили за жизнь, я писал письмо. Я пообещал Ладе при встрече рассказать всё. Я верил ей и не хотел ничего скрывать. Если только… если только она помнит меня так же, как помню её я… Если ей так же, как мне, не хватает человека, которому можно довериться. Если простит, поймёт, поверит, что всю ту жуткую грязь, через которую я прошёл, можно смыть. Если заставит меня самого поверить в это…
Дописав письмо, я некоторое время сидел, подперев голову руками, и слушал голоса за стеной. Судя по всему, Кирилл выставил ещё бутылку за встречу с другом. Должно быть, двух товарищей связывало многое. Это чувствовалось в отношении Кирилла к Николаю. Кирилл достиг более высокого социального положения, чем Николай, но к Ремизову относился, как младший к старшему.
— Олег! — взревел Ремизов из кухни. — Ты где? Мы вдвоём не справимся!
Пришлось возвращаться в кухню и созерцать начатую бутылку водки, уже не первую, и явно не последнюю. Я уселся рядом с ними, без всякого желания брать в руки рюмку, полный отвращения к запаху спирта, и уже через несколько секунд пил вместе с ними. Вскоре напряжённость в наших отношениях с Кириллом пропала и, хотя я по-прежнему говорил только в случае необходимости, последний признал меня славным малым. Ник сказал, что я даже очень славный, и это сильно бросается в глаза.
Вечер прошёл шумно, но я ничего не запомнил. Проснулся под утро, в гостиной, куда определили нас с Ником, от шума в коридоре. Хлопнула входная дверь, вновь наступила тишина, и я успокоился, тотчас забывшись пьяным сном.
Второй раз я проснулся уже днём. Комната была залита ярким солнечным светом, в квартире стояла тишина, из кухни доносился мелодичный звон посуды, и я позволил себе полежать ещё несколько минут.
— Вставай, — безжалостно сказал Ник, появляясь в дверях. — Я перестал слышать твой храп, значит, ты уже не спишь. Кирилл уже уехал, мы одни. В квартире я убрался, завтрак приготовил. В общем, кушать подано, садитесь жрать, пожалуйста.
На кухне царил армейский порядок. Две тарелки с парными котлетами и пшеничной кашей особого аппетита не возбуждали, но я без разговоров уселся за стол. Тишина, блаженная, почти домашняя тишина — то, что я больше всего хотел сейчас слышать.
— Ну что, — голос Ремизова вернул меня к реальности, — что ты решил?
Я не сразу оторвался от вялого разделывания котлеты, поднимая на него глаза.
— По поводу?
— Работать едешь?
Я усмехнулся.
— Уже наработался.
— Это было там, — философски заметил Ник. — Как смотришь на то, чтобы попробовать здесь?
— Лучше всего дома.
— Начнёшь работать дома, осядешь и уже ничего в себе не изменишь. Прикипеть к месту всегда успеешь…
— Я и так изменился достаточно, — отрезал я.
— Да, — в таком же тоне ответил Николай. — Изменился, и не в лучшую сторону. Ехать домой, не зализав раны, вредно для благополучия родных и окружающих. Раз не получилось стать сильнее, ты должен вернуться хотя бы таким же, как был.
Я опустил глаза, продолжая терзать котлету.
— Спроси себя: ты и в самом деле готов ехать домой?
Я снова не ответил. Николай тоже помолчал, прожёвывая кусок котлеты.
— Поехали, — решил он, поднимая на меня глаза. — Составишь мне компанию.
— Тебя дома не ждут?
Ремизов неопределённо пожал плечами.
— Меня будут рады видеть. Суди сам: у Веры с Петром однокомнатная квартира и двое детей. Когда я уезжал, младшая только родилась. Куда мне ещё лезть? Если бы у меня были деньги, чтобы снимать квартиру или комнату, на худой конец, я бы вернулся, не раздумывая. Так ведь вырвался из Штатов голый, как младенец! Лишний я там пока что, — обрезал Ремизов, зачёрпывая ложкой кашу.
— А что я домашним скажу? — помолчав, выдал слабый аргумент я.
Ник выслушал краткое содержание вчерашнего телефонного разговора и выступил со следующим планом. Он предложил отправиться к Леське прямо сейчас, попросить сестру о прикрытии, позвонить от неё в Одессу, всех успокоить и спокойно ехать в русские леса на заработки. Леське предполагалось покрывать меня всё это время от родительского контроля. Хотя наши с сестрой отношения нельзя было назвать особо дружественными, мы понимали друг друга с полувзгляда, и я не сомневался, что Олеся поможет.
— Дождемся Кирилла с женой, попрощаемся и свалим, — распорядился Ник, приступая к мытью посуды. — У сестры твоей найдётся лишняя койка?
Две койки, мысленно поправил его я. Хозяином в её доме был муж, и задерживаться там лично мне не хотелось. Не то чтобы на нас косо бы смотрели, просто летающая по кухне посуда и хлопающие в пылу ссор двери ничуть не вдохновляли на длительное там времяпровождение. Особенно сейчас, когда мне больше всего хотелось тишины.
До приезда Кирилла с Катей мы предавались отупляющему ничегонеделанию. Я смотрел телевизор, Ник листал найденную в гостиной книгу.
Супруги явились через три часа, и первые несколько минут мы знакомились. Катя попыталась уговорить нас с Ником остаться на ужин; мы дружно отказались. Электричка на Михнево отходила через два часа, мы хотели успеть.
Кирилл предупредил, что ждёт нас к Новому году, и мы благополучно выбрались из гостеприимного дома.
У нас оставалось совсем немного денег; Ник рассчитал, что должно хватить. Когда мы добрались до вокзала, я совсем замёрз, и поэтому, как только Ник купил билеты, мы уселись в электричку, хотя до отправки было ещё полчаса. Я не очень хорошо помнил, куда ехать: у Леськи в гостях я был всего один раз. Оставалось надеяться на подсознательную память и — как всегда — удачу.
Людей в вагон набилось много, все торопились выбраться из столицы домой, — с полными сумками, пакетами, корзинами… Завтра наступал Новый год.
Я прижался к окну, отодвигаясь на самый край. Слева меня прижала старушка в пуховом платке; от её старенькой шубы пахло морозом и хвоей. Я бросил взгляд на её сумки: обе оказались забиты продуктами, поверх лежала сбитая из веток миниатюрная елка. Запах был потрясающий, совершенно забытый. Я повёл носом и тут же чихнул, отворачиваясь к окну. Ник сидел напротив, его соседкой оказалась молоденькая девушка. Мой взгляд невольно приковало чистое, светлое лицо, минимум косметики, глаза, ясные, как весеннее небо, и русые волосы, выбившиеся из-под пушистой шапки. Я смотрел на неё, наверное, с минуту, не отводя глаз. Я совсем забыл, что такие люди тоже есть. Не развращённые, не обозлённые, не чужие. Читающие книги без картинок в общественном транспорте.
Я обвёл взглядом пассажиров, сидящих передо мной. Вначале я не сразу понял, что особенного в них вижу, затем с лёгким удивлением сообразил. Лица. Простые, русские лица с честными русскими глазами. Это неправда, что люди везде одинаковые, это большая ложь — потому что я видел тех, других. Нет в них одухотворенности, которая по-прежнему, пусть и редко, но встречается на нашей земле. Нет в них того особого осознания, той совести, которая живёт в наших глазах.
Внезапно стало плохо, так плохо, что я даже глаза прикрыл, чтобы унять странное головокружение. Только сейчас я по-настоящему понял, что всё делал неправильно. Что теперь, после всего произошедшего, мне не к кому обратиться и некого просить о помощи. Я уповал на себя и собственные силы — как эфемерно всё оказалось… потому что в конце концов на любую силу находится большая. Я чувствовал себя так отвратительно, как, должно быть, чувствует себя умирающий солдат, потерявший командира. Служить некому, куда идти, не знаешь, а требуется немедленная помощь. Только в таких случаях люди обычно и обращаются туда, где не отказывают даже самым безнадёжным душам…
— Эй, — кто-то сжал моё предплечье, — ты в порядке?
Я открыл глаза: лицо Ника показалось размытым, точно я смотрел сквозь мутное стекло. Я подумал, что сейчас потеряю сознание.
— Только попробуй, — предупредил бывший десантник, сильнее сжимая мою руку.
— Да он же горит весь, — возмутилась старушка слева, — что ты его дёргаешь зазря!
— Всё хорошо, — слабо отмахнулся я, безуспешно выпутываясь из мёртвой хватки Ника.
На самом деле, ничего особенного не происходило: порой я чувствовал себя паршиво, но, если посидеть спокойно несколько минут, слабость проходила. Признаваться в том, что мне плохо, было стыдно.
— Погоди-погоди, — засуетилась старушка, — сейчас! Где-то тут у меня…
Я прикрыл глаза, облокачиваясь о стекло. Всеобщее внимание оказалось невыносимым. Что они обо мне подумают?
— Вот! Дай ему, сынок, жар как рукой снимет.
— Глотай, — пихнул меня Николай.
Я без особой охоты, только чтобы от меня отстали, запихнул таблетку за щёку.
— Водички ему дай, — распорядилась зоркая старушка, — горько, всухую-то.
— Спасибо, — глухо проговорил Ник, и я открыл глаза.
Старушка, оказывается, успела достать из сумки одноразовый стаканчик, которым, очевидно, сама пользовалась не раз, и, протянув его Нику, наливала туда минералки. Вода плескалась через край; Ник пихнул мне стакан в руку и накрыл своей, не доверяя мне самому донести её до рта. Возмущаться сил не осталось: я молча сделал, что от меня требовалось.
— Вот так, — с удовлетворением проговорила старушка, — теперь посиди тихонько.
— Спасибо…
— Не повезло, заболеть на Новый год, — посочувствовала девушка, на секунду отрываясь от книги.
— Заслужил, — веско пожалел меня Николай.
— Что же ты так к товарищу-то? — снова возмутилась старушка. — А ну как тебя бы так развезло?
Ремизов пожал плечами.
— Человечнее надо быть, — наставляла она, — добрее. Глядишь, и тебе в жизни повезёт.
Ник удивлённо глянул на пожилую женщину, но промолчал.
— Да всё в порядке, — поспешил выручить его я, — мне уже лучше. Подскажите, Михнево далеко? Я здесь только второй раз…
— Далеко, — с удовольствием подхватила новую тему старушка, — можешь спокойно отдыхать, сынок. А сами-то вы откуда?
— Из Тюмени, — помолчав, первым ответил Николай.
— Из Одессы, — признался я.
— К нам по делу али в гости?
Мы переглянулись.
— По делу, — отозвался Ник.
— В гости, — ответил я. — Сестра у меня здесь.
Старушка покивала с таким знанием дела, точно знала мою сестру с рождения.
— Друг другу-то кем приходитесь? — не унималась она. С удивлением я понял, что продолжаю отвечать ей; судя по выражению лица, Ник тоже чувствовал лёгкое недоумение. Похоже, у старушки был дар вызывать на откровенность. — Сослуживцы, товарищи?
— Братья, — усмехнулся Ремизов.
— Ага, — сдавленно подтвердил я, бросив на Ника быстрый взгляд.
— Двоюродные, должно быть? — задумчиво определила бабушка. — Что ж ты, зеленоглазый, за младшим не следишь?
— За ним уследишь, — проворчал Ремизов, отворачиваясь к окну.
Я заметил, что к нашему неожиданно развязавшемуся разговору с интересом прислушивается не только девушка в пушистой шапке, но и подвыпившая компания мужиков на соседних сидениях. Нам повезло оказаться в молчаливом вагоне; никто не говорил друг с другом, грохот колёс убаюкивал, и наш диалог отвлекал людей от нудной дороги.
— Что так? — с сочувствием посмотрела на меня девушка; я вспыхнул.
— Да врёт он, — попытался откреститься от дальнейших вопросов я. — Всё со мной в порядке…
— Если я рядом, — подтвердил Ник.
Я отвернулся от компании с пылающим лицом. Прям как на исповеди, душу выворачивают своими вопросами! У англичан есть в таких ситуациях выражение “don’t invademy space” — “не занимайте моё личное пространство”. Уединение среди земляков, на самом деле, роскошь, и отвязаться от них не получится. Оказывается, тут всем есть до тебя дело.
Девушка засмеялась. Один из мужиков перегнулся через сидение, похлопав Ника по плечу — жест, на который я бы не решился даже сейчас, невзирая на наше длительное знакомство.
— Полегче, — обратился мужик к нему, — братишка у тебя что надо, не обижай его.
— И подкорми немного, — добавил второй.
— И заколи под Новый год, — буркнул Ник.
— Ну хватит уже, — взмолился я.
— В области снег, — не стала возражать старушка, переключаясь на другую тему, — вчера по пояс навалило. Куртки тоненькие… простудитесь, — сделала вывод она, окидывая оценивающим взглядом вначале меня, затем Ника.
— Я не простужусь, — ответил за двоих Ник. — А ему уже не страшно.
— Сапоги нужно, — покачала головой старушка, — куда в таких кедах по снегу!
Я поджал под себя ноги, пряча от любопытных взглядов свои кроссовки.
— Ёлочка хорошая, — выпалил я первое, что пришло в голову. — Почём взяли?
— Пятьдесят рублей, — похвалилась старушка. — Вот, внукам везу, будет им радость. А то каждый год искусственную ставим!
— Мы тоже, — подключилась девушка, — жалко ёлки-то. Рубят их…
— Работа у людей такая, — вступился за лесорубов мужик с соседнего сидения. — Зарабатывают, как могут.
— Всё равно жалко, — пожала плечами девушка, снова утыкаясь в книгу.
Какое-то время мы ехали молча. Чем больше темнело, тем больше я понимал правоту старушки: в области оказалось прохладнее, чем в столице. Оставалось надеяться, что у Александра, Леськиного мужа, окажется лишняя куртка, которую он мог бы пожертвовать внезапно обнищавшим гостям.
Старушка вышла раньше, снабдив нас подробной инструкцией о том, что наша станция «не следующая, а та, которая после». Николай помог ей вынести сумки из вагона и вернулся на место, задумчиво посмотрев в окно. Дальше мы ехали молча, и только поднимаясь, Ник проронил, чтобы я держался за поручни. Меня такая забота покоробила, но я не ответил: девушка в пушистой шапке улыбнулась мне на прощание, и я разомкнул губы только затем, чтобы пожелать ей счастливого нового года.
Мы вышли на станции, поднялись по лестнице, чтобы выбраться с путей, и благополучно спустились к базару. Снег мокрыми хлопьями падал на землю, и площадь оказалась полностью скрытой под белым настилом. Вечер стоял на удивление тихий, сказочно красивый: поблёскивавший в свете луны голубоватый снег и частные домики, притулившиеся вдоль предполагаемой дороги, создавали особое ощущение предпраздничной атмосферы. К сожалению, Новый год перестал быть для меня праздником с тех пор, как родители разрешили мне не спать до двенадцати, и уж тем более я не мог вызвать в себе радостного предвкушения сейчас. В такое позднее время на площади никого не было, и, потратив несколько секунд на определение направления, мы с Николаем пошли вдоль заснеженных улиц.
— И как отреагирует твоя сестра на явление блудного брата? — поинтересовался Ник, больше для того, чтобы нарушить мёртвую тишину посёлка.
— Нормально, — несколько запоздало ответил я. — Только про тебя я ничего не говорил.
— Я за себя сам скажу, — отрубил Николай. — Далеко отсюда?
— Нет.
Минут через десять мы вышли на боковую улицу к низенькому забору с облупившейся синей краской, и, окинув дом взглядом, я первым вошёл внутрь двора.
На веранде горел свет. Крупный мужчина стоял у двери, прислонившись к косяку спиной, и курил. Заметив нас, он открыл дверь в дом, крикнул что-то, и повернулся, отбрасывая сигарету.
— Мы вас с утра ждём, — сообщил он, обмениваясь со мной рукопожатием.
— Александр, — представил его я, — муж моей сестры. Это Николай… друг.
Мы вошли в дом, и я наконец расслабился: внутри оказалось тепло. Я едва не осел там же, на пороге, но нашёл в себе силы раздеться и пройти в комнаты, где нас встретили остальные члены семьи.
— Дядя Олег! — узнала меня трёхлетняя племяшка, и я опустился на корточки, подхватывая ребёнка на руки. Мелькнула запоздалая стыдливая мысль о том, что я ничего не купил детям.
— Ты где шлялся? — раздался сварливый голос родной сестрёнки. — Мама сказала, ты будешь раньше.
— Как получилось, — ответил я, опуская девочку на пол.
— Проходите в кухню, — махнула Леська в направлении вкусных запахов, и мы с Ником с готовностью пошли, куда сказано.
Какое-то время мы сидели втроём с Александром, пока Леська укладывала детей. Ник и Саша разговорились о погоде и дорогах, а я молча и быстро пил горячий чай.
До ужина почти не говорили, да Леська ни о чём и не спрашивала, пока мы оба не наелись. Я смотрел на сестру, не веря тому, что после всех кошмаров мир не перевернулся с ног на голову, не треснул пополам, и я всё ещё в той же реальности, что и прежде. Леська не изменилась, даже не поправилась после рождения второго ребёнка, и сидела передо мной такая родная, такая знакомая всё в том же тёмно-лиловом халате, с тем же неизменным хвостом на затылке, что у меня защемило сердце. Я хотел снова попасть в детство. Снова драться с ней за игрушки, снова бегать к морю, делиться секретами, обижаться на родителей — только бы не решать эти нелепые взрослые проблемы.
Потом заговорил Ник, похвалил ужин, поблагодарил хозяйку, и уставился на меня, выразительно намекая на то, что пора начинать разговор по душам. Саша ушёл раньше: он работал посуточно, и хотел выспаться перед завтрашней сменой.
— Мать мне рассказала то, что ты рассказал ей, — усмехнулась Леська, верно растолковав намёк. — Не хочешь поведать больше?
— Не очень, — без улыбки ответил я.
Ник вклинился в разговор до того, как Олеся бы возмутилась:
— Ваш брат спутался не с теми людьми. Случайно. Кое-как вылез, но я бы не советовал ему сходу возвращаться в домашнюю атмосферу.
— Чего-чего? — уточнила Леська, поперхнувшись печеньем.
— Мой товарищ предложил работу, — ловко сменил тему Ник, — и я предложил Олегу ехать со мной.
— Что за работа?
— Дом барину строить. … — ий район, от вас недалеко. Вся проблема в том, — наклонился вперёд Ник, — что за вашим братом сильно скучают дома. Я бы советовал ему вначале привести нервы в порядок. Работа даст ему возможность развеяться, да и заработать лишнюю копейку. За безопасность не беспокойтесь, я буду присматривать за ним лично. От вас потребуется одобрение и прикрытие, — он улыбнулся, явно прилагая невероятные усилия, чтобы казаться доброжелательным, приятным человеком.
— Вы меня пугаете, — Леська внимательно глянула на меня, даже жевать перестала, не донеся чашку с чаем до губ, — Олег, ты убил кого-то?
— Он — нет, — не дал мне возможности отмолчаться Ник, — скорее, это его чуть не грохнули.
— Леська, я в порядке, — наконец очнулся я, осознав, что всю аферу прокручивают без моего участия, — я теперь почти дома. Я действительно хочу поехать с Ником. Я не собираюсь задерживаться надолго, просто… просто…
— Я поняла тебя, — напряжённо сказала Леська, не сводя с меня глаз. — Что вы хотите от меня?
— Создавать иллюзию того, что брат гостит у вас, — негромко ответил Ник. — Сегодня он им сообщит это по телефону, а вы подтвердите.
— А если родители позвонят и попросят поговорить с ним?
— Скажете, что брата нет дома, — пожал плечами Ремизов, — отправился гулять, вышел в магазин, побежал на почту, работает во дворе…
— Не сработает, — одновременно выдохнули мы с Леськой.
Я кисло улыбнулся Нику.
— Ты не знаешь нашу маму. Она ощутит неладное сразу же.
— Тогда придумайте что-то ещё.
Леська вздохнула и протянула руку, положив свою ладонь на мой кулак.
— Это стоит того, малый? Ты уверен?
Я кивнул.
— Ну тогда чёрт с тобой, — благословила сестра. — Езжай.