Глава 8
И отошед немного, пал на лице Свое, молился и говорил: Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты. (Матф. 26:39).
Маркус вернулся под вечер. Всё это время я провёл в его квартире, не подходя к окнам, и даже почти не меняя положения в кресле перед телевизором. Перед самым его приходом я уснул, поэтому захлопнувшаяся входная дверь заставила меня подскочить, резко и неприятно пробуждая ото сна.
— Вот.
На столик передо мной упал пистолет — тот самый, что дал мне Сандерсон. Я показал его Маркусу как только рассказал всё, что со мной произошло, и капитан тотчас отправился с ним к своему «эксперту», не озвучивая ни причин, ни подозрений. Я не возражал и готов был выполнить всё, что скажет бородатый кубинец.
— Как я и думал. Эта пушка засвечена в коповских архивах. Если бы тебя поймали с ней, тебе пришлось отвечать на трудные вопросы. И ты бы ответил — наши копы умеют спрашивать. Не знаю, что именно с тобой, иностранцем, сделали бы америкосы, но будь уверен, ниньо — они нашли бы способ. Я видел, и не хочу, чтобы так получилось с тобой. Я избавлюсь от пушки.
— Что мне теперь делать? — тихо поинтересовался я, по-прежнему не вставая с кресла.
Маркус помолчал несколько секунд, затем уселся на широкую кровать и посмотрел на меня очень серьёзно, я бы даже сказал, холодно. Я тогда сразу понял, что другого пути, кроме как взять себя в руки и идти до конца, не будет. И если до того у меня оставались какие-то сомнения по поводу того, смогу ли, выдержу ли — они просто исчезли. Смогу и выдержу, потому что другой дороги нет. Сдаваться и прекращать всякое сопротивление, поддаваясь отчаянию — это заведомое поражение.
— Я хочу убедиться, что ты понимаешь, — медленно проговорил Меркадо. — Мафия — как игра. Ты не можешь выиграть. Ты не можешь сыграть вничью. Ты не можешь даже выйти из игры. Это не я сказал, но в своё время я очень хорошо запомнил эти слова. Теперь запоминай ты.
Я слабо усмехнулся и кивнул.
— Тебе повезло, ниньо. Сандерсон — не мафия, иначе я бы с тобой даже говорить не стал. Но он тоже опасен. Для такого, как ты, смертельно опасен. Я обдумал всё, что ты мне рассказал, ниньо, — внезапно Маркус заговорил непривычно длинными фразами, и я непроизвольно напрягся. — Вариант, предложенный Сандерсоном — лучший. Точнее, — поправился кубинец, — единственный, оставляющий какую-то надежду на то, что ты сможешь вырваться из пекла. Ты мог бы перейти к Спруту, он примет тебя в команду. Несмотря на всё то, что между вами было. Или так — или готовься умереть. Но служба у Спрута — это тупик, бездна. Это значит, что ты остаёшься здесь, в пекле, до самой смерти. Могу обрадовать — это не продлится долго. Смерть всегда приходит неожиданно. Одиночка может выжить, только если он достаточно силён, опытен, и обладает связями. Это не ты. У тебя один вариант — Сандерсон. Твоя крыша, которая в случае успеха подарит тебе билет домой.
— А он подарит? — глухо спросил я.
Бородач медленно кивнул.
— Ты нравишься людям. Ты хороший человек, ниньо, и Сандерсон это чувствует. Кроме того, ты создаёшь много проблем. Труп — это тоже проблемы. Думаю, он тебя отпустит.
— Маркус.
Кубинец молча посмотрел на меня.
— Значит, я должен это сделать?
— Убить? — очень спокойно уточнил Меркадо. — Конечно. Мне казалось, ты уже понял.
— Я не смогу.
— Скорее всего, — легко согласился кубинец. — Думаю, ты ещё жив потому, что Спруту стало интересно. Он хочет сам встретиться с тобой. Это твоё единственное преимущество.
Я сдавленно хмыкнул.
— Заставь себя привыкнуть к этой мысли, — сказал Маркус. — Что ты убил его.
Я бросил на него полувопросительный взгляд.
— Именно так. Что ты уже убил его. Представь это. Привыкни к этой мысли. Тебе станет спокойнее. Ты будешь увереннее. Возможно, даже сможешь сделать это, когда придёт время.
— Н-нет, — возразил я.
— Да, — ровно парировал Маркус.
А я вдруг подумал, что бородатый капитан знает, о чём говорит. Что ему, возможно, тоже приходилось убивать, и не раз, так что стоило прислушаться.
— Теперь о том, что я могу сделать. Пока ты ходишь по моему району, никто тебя не тронет. Ни Спрут, ни Сандерсон, ни кто другой. Ты свой здесь, и это знают. Ниньо, за пределами этого района я бессилен, и ты должен это помнить. Как только тебе потребуется уйти, предупреждай нас. Просто предупреждай. — Меркадо помолчал. — Больше ничего сделать я не могу.
Я выдавил из себя улыбку.
— Марк, — сказал я. — Ты уже сделал много для меня.
На следующее утро я вышел из дома вместе с капитаном. Маркус подарил мне отличный кастет и, странное дело, я сразу почувствовал себя увереннее. Когда в кармане лежал пистолет, такого чувства у меня не возникало. Как сказал кубинец, оружие лучше не брать, могут засечь копы, а в случае чего всё равно не поможет.
Маркус ехал в больницу к жене и сыну. Консуэлле становилось лучше, и ребёнок, по словам капитана, хорошел с каждым днём. Похоже, Меркадо всё-таки придется сдержать слово и вернуться на Кубу.
В центре мы распрощались. Кубинец ещё мрачно пошутил, мол, до встречи, если она состоится. Мне требовалось продлить визу и купить новую одежду — после того, как Салливан удержал часть моих вещей, и после драки со Спрутом на мне не осталось ничего целого и не заляпанного кровью. У меня сильно болело раненое плечо и ломило всё тело от недавних побоев, но я боялся расслабиться. Дэвид советовал мне залечь на дно на несколько дней, я так и собирался сделать — как только решу проблемы с законом. Я не знал, как долго ещё задержусь в США, но на всякий случай решил продлить визу ещё на два месяца. Так случалось — человек, поработавший здесь какое-то время, обычно хотел покататься по стране, чтобы затем с полным багажом впечатлений вернуться на родину. Мне выдали карточку I-94, в которой указали срок моего пребывания в США. Дата окончания действия визы и дата на карточке I-94 получились разными, но дата на карточке I-94 позволяла мне находиться в США, даже если срок действия визы закончится.
Бумажная волокита задержала меня на полдня. Я никуда не торопился.
Ещё полдня ушло на то, чтобы найти недорогой бутик и купить себе одежду — джинсы и новую куртку — старая порвалась в памятный вечер последней встречи со Спрутом. Я пересёк улицу, на которой располагался компьютерный клуб и фирма по обслуживанию техники, в которой я раньше работал. Я задержался на углу, рассматривая серую дверь издалека. Мне хотелось зайти внутрь и поздороваться со своей бывшей начальницей, но я так и не сдвинулся с места. Скорее всего, я стал бы для Киры неприятным сюрпризом. Кроме того, она казалась вечно занятой женщиной, и я не хотел её тревожить. В конце концов, мы не были знакомы настолько, чтобы просто так, по-дружески, зайти и сказать «привет».
Я направился к ближайшей станции метро, стремясь попасть в кубинский район до того, как начнёт темнеть. У меня оставалось немногим больше пяти тысяч долларов наличными — из того, что я заработал в «Потерянном рае». Я не был уверен, что с ними делать. Я хотел отблагодарить Марка за всё, что он сделал для меня — в конце концов, я достаточно долго жил у кубинца, и собирался жить у него до самого отъезда. Ещё две тысячи пятьсот лежало на веб-мани — Кира не перевела мне деньги за последнюю неделю работы; я не появлялся, чтобы напомнить, и она с моего молчаливого согласия забыла. Я вдруг подумал, что должен перевести домой, родителям, как можно больше. Посетившая меня мысль оказалась неожиданно своевременной: подняв голову, я увидел рядом с входом в метро яркую вывеску отделения «Вестерн Юнион» и, следуя сиюминутному порыву, зашёл внутрь.
Я перевёл домой три тысячи, едва удержавшись от того, чтобы не отдать всё, что находилось в карманах. Мне пришлось напомнить себе, что я должен отблагодарить Меркадо, что мне нужно жить на что-то в эти дни ожидания. Я ничего не хотел для себя. Мной даже овладело некое лихорадочное возбуждение: скорее бы, скорее узнать, где находится ублюдок Спрут, и… чёрт побери, я готов!
В латинский район я добрался без приключений. Я вышел из автобуса на остановку раньше, как и в прошлый раз, но сейчас шёл куда осторожней. Слежки я не заметил. Впрочем, кем был я, чтобы утверждать это наверняка?
Впереди, у телефонной будки, я заметил знакомого негра-бомжа, и задержался у киоска, купив целый блок дорогих сигарет.
— Э-эй, — совсем не удивился чернокожий борец за искоренение расизма, — ты живой, бродяга! Я так и знал. Я так и подумал, что этим жирным ублюдкам тебя не догнать! Но на всякий случай убрался отсюда подальше…
— Я не знал, какие сигареты ты куришь, — я протянул ему блок, — извини, если не угадал.
— Чувак, — серьёзно посмотрел на меня бомж, — ты думаешь, что меня можно купить?
Я начал закипать.
— Вот этим? — спросил я. — Я только хотел сделать тебе подарок, чёрный брат.
— Кто тут, мать твою, чёрный?! — даже подпрыгнул негр.
— Если ты можешь назвать меня белым братом, то почему я не могу назвать тебя чёрным? — резонно спросил я.
— Да ты ни хрена не понимаешь, — вздохнул бомж, забирая у меня блок сигарет и пряча за пазухой.
— Ага, — согласился я. — Счастливо, брат.
— Меня зовут Фрэнк, — секунду поколебавшись, сказал он. — Друзья называли Фрэнки.
— Рад наконец познакомиться, — усмехнулся я. — Я Олег.
Домой я шёл быстро, не оборачиваясь, и добрался без неприятных задержек. Ещё поднимаясь по ступеням к квартире Меркадо, я услышал громкие весёлые голоса. Дверь оказалась незапертой. Едва я зашёл в коридор, мне к виску приставили дуло пистолета. Я не успел ещё ничего сделать или сказать, когда дуло убралось, и раздался звук крепкой затрещины.
— Разуй глаза, Хуан! А если бы это и в самом деле был чужой? Амигос! Кто дал малолетке пушку?!
Я обернулся.
— Привет, Венустиано.
— Олла, amigacho, — кубинец пожал мою руку и спрятал отобранный пистолет во внутренний карман куртки. — Видал?
Я кивнул, бросая взгляд на невысокого, стройного Хуана. Парнишке оказалось лет четырнадцать, его кожа отливала тёмной бронзой, и он был явно пьян. Причем настолько, что я рекомендовал бы немедленно уложить ребёнка спать.
— Мой брат, — вздохнул Вилья. — Налакался где-то со своими приятелями, притащился сюда без приглашения. Надо отвести его домой.
— Что тут происходит? — поинтересовался я, заглядывая в большую комнату. Там находилось столько народу, что я даже не попытался сосчитать, сколько их было. На общем фоне выделялась гигантская фигура бородатого капитана — Меркадо пил виски прямо из бутылки.
— Празднуем, — пожал плечами Вилья. — Рождение сына. Консуэлле уже лучше, и их скоро выпишут из больницы.
Я невольно задумался о том, что сказала бы строгая, резкая кубинка, увидев подобный хаос в своей квартире. Из комнаты донесся дружный гогот; мне показалось, стены дрогнули.
— Давай я отведу его, — предложил я, кивнув в сторону Хуана. Парнишка присел прямо на пороге, облокотившись спиной о подставленную лодыжку Венустиано, и невнятно, неразборчиво матерился на эсперанзо.
— О'кей, — без колебаний согласился Вилья: очевидно, ему самому очень не хотелось заниматься младшим братом, когда он нужен здесь. — Там должно быть открыто.
«Там» оказалось действительно открыто. Я никогда не был в соседней квартире, но, оказавшись за порогом родного дома, безвольно висевший на мне Хуан встрепенулся, оттолкнулся от меня и самостоятельно дошёл до туалета, почти по прямой. Я огляделся. Это оказалась бедно обставленная, но неожиданно чистая для двух холостяков однокомнатная квартира. Широкий коридор, в котором я находился, был приспособлен под рабочий кабинет — в углу стоял компьютер, гарнитура, несколько гаджетов, и две прибитые к стене полки с папками. Стол контрастировал с аккуратной обстановкой главным образом тем, что оказался завален пустыми пакетами от печенья, чипсов и йогуртов; под столом валялось несколько бутылок пива, тоже пустых, и одна полупустая, гордо стоявшая посреди общего беспорядка. Пожалуй, этим бардак заканчивался. Заглянув в комнату, я увидел две койки, одну заваленную дисками, вторую свободную, но обе аккуратно заправленные. Я тогда ещё мысленно поаплодировал Венустиано — воспитание младшего брата, очевидно, не самая лёгкая из задач, но Вилья справлялся с ней отлично.
— Включи комп, — невнятно раздалось из туалета.
— Тебе стоит выспаться, — ответил я, но компьютер включил.
Из туалета донеслось что-то совсем нечленораздельное, скорее всего, даже не на английском. Я молча сел за стол, смахнув со стула глянцевый компьютерный журнал. Из-за стены доносились громкие выкрики и смех: компания не собиралась расходиться.
— Интернет есть? — спросил я, не оборачиваясь: Хуан не закрыл за собой дверь.
По сдавленному мычанию и последующим рвотным звукам я догадался, что ответ положительный. Пока Хуан пытался справиться с тошнотой, я успел зайти на свой почтовый ящик. Там оказалось много писем — от родителей, сестры и Лады. Я ничего не успел прочитать. Из туалета выполз пошатывающийся Хуан.
— Ты чего тут лазишь? — с трудом вытолкнул из себя парень, опираясь о спинку стула.
— Мне нужен интернет. Можно? — спросил я, поднимаясь. Как раз вовремя, чтобы поддержать сползающего на пол Хуан под локоть.
— Только если… недолго… Мне хреново…
— Верю, — согласился я, помогая ему дойти до спальни.
Хуан рухнул на свою кровать прямо поверх разбросанных на ней дисков. Я снял с него ботинки, расстегнул грязную куртку и вынес их в коридор. Затем вернулся и попробовал достать из-под засыпавшего Хуана хоть часть дисков. В основном это оказались, конечно же, диски с играми, несколько музыкальных, и лишь малая их часть с программами. Аккуратно сложив их под кроватью, я посмотрел на младшего брата Венустиано. Он ещё что-то говорил, не открывая глаз, но всё более и более невнятно. Я стащил покрывало с кровати Вилья и укрыл его, затем тихо вышел из комнаты.
Надо признать, Хуан оборудовал себе уютное рабочее место. За его компьютером я чувствовал себя почти как дома. Я не спеша прочёл все письма родителей и сестры — ребята исправно писали мне каждые несколько дней, и почты накопилось прилично. Я прочитал все домашние новости, окунаясь в привычный, родной мир, посмеялся шуткам, которыми обмениваются и могут понять только близкие люди. Несколько минут после этого я сидел, погрузившись в приятные воспоминания наиболее смешных и дорогих моментов, и только затем открыл первое письмо Лады. Мы никогда не признавались друг другу в любви, но нам не нужны были слова. Я не знаю, как это объяснить, но мне даже не требовалось её присутствие для того, чтобы знать — она всегда и всюду рядом. Мы так редко виделись, что я вряд ли смог бы воспроизвести её лицо в тончайших подробностях, но её дух, её любовь окружали меня постоянно. Это упоительное, блаженное, бесконечно счастливое ощущение. Светлое, как улыбка, радостное, как веселый смех, и доброе, как её сердце. Лада считалась сильной девушкой, уверенной в себе, но я не встречал никого чище, искреннее, преданнее её. Тот, кому повезло встретить ту, единственную женщину, которая стала любимой, родной и желанной, встретить и не потерять по собственной глупости — тот меня поймёт.
«…до нового года осталось меньше двух месяцев, а ты всё ещё в своей Америке. Надеюсь, ты успеешь вернуться, потому что я буду ждать. И кстати, не надо мне ничего привозить оттуда, мышонок. Просто возвращайся поскорее, и будем встречать новый год вместе, как договаривались…».
Я нашёл в себе силы усмехнуться. Лада знала, что я ненавижу детское прозвище «мышонок» почти так же сильно, как и «болонка». Впрочем, от неё я готов стерпеть что угодно…
Кто-то положил руку мне на плечо, и я резко поднял голову.
— Que me lleve el diablo! — Венустиано отпустил моё плечо и внимательно вгляделся в экран. — Что ты здесь делаешь, muchacho? Где Хуанито?
— Спит, — я снял наушники. — Ты не против? Он сказал, я могу воспользоваться вашим интернетом.
— Какое мне дело? — пожал плечами Вилья. — Если мой бестолковый брат говорит можно, значит, можно. Это его компьютер. Почему ты не вернулся? Дьявол, амиго, в последнее время нервы у меня ни к черту! Хорошо, что Марк здесь, теперь всё будет хорошо! Я устал заменять его. Надеюсь, всё будет, как прежде.
Я коротко улыбнулся и закрыл окно браузера. Когда Марк скажет Вилья о том, что уезжает на Кубу? В день отъезда? Или…
На душе было тяжело — такое ощущение, что эту невесомую субстанцию залили свинцом. Я посмотрел на Венустиано.
— Идём, — распорядился чернокожий кубинец. — Вставай.
В квартире Меркадо стоял дым от сигарет, воздух пропитался спиртом насквозь, и мне показалось, что я опьянел, только ступив за порог. Вилья повёл меня в зал, усадил между двумя смутно знакомыми мне кубинцами, и сунул в руки бутылку виски, что-то быстро сказав моим соседям на испанском. Комната была забита людьми. Маркуса я не видел, но хорошо слышал — громовой голос капитана, словно рокот спускавшейся лавины, перекрывал все звуки в комнате. Затем Венустиано исчез, предоставив меня разговорчивым кубинцам, и всё дальнейшее я просто не помню. Только, пожалуй, то, что бутылку паршивого виски я выпил почти залпом.
…В голове стоял непрекращающийся гул, даже когда я открыл глаза и посмотрел на залитую солнечным светом пустую комнату. Я лежал там же, где сидел вечером — на пуфике между двумя креслами, устроив голову на подлокотнике. Болела голова, ныло левое плечо, и хотелось есть.
Я поднялся, оглядел покачнувшуюся при этом комнату, заваленную мусором из бутылок и обёрток, и направился в ванную. Звук льющейся воды предупредил меня о том, что там занято, и я вошёл на кухню. Поставил чайник, заварил кофе, и стал ждать хозяина квартиры.
На раздавшийся вскоре звук я не сразу отреагировал. Только вибрация в кармане куртки, которую я так и не снял, заставила меня очнуться. Я торопливо вынул противно воющий мобильник и нажал на кнопку.
— Да, — сказал я, хотя меня ничего не спрашивали.
— Ты жив, — слегка удивлённо констатировала трубка. — Это хорошо. Босс сказал проверить.
— Джулес, — быстро вставил я, понимая, что это конец разговора. — Что у вас происходит? Что мне делать?
— Ждать, — ответил мулат.
Когда Марк вышел из ванной, я уже снял куртку и умылся из раковины в кухне. Кубинец бросил на меня тяжёлый взгляд и грузно опустился на стул.
— Всё хорошо? — спросил я.
Маркус сделал несколько больших глотков приготовленного мной кофе и медленно выдохнул.
— Уже лучше, — ответил он.
Мы посмотрели друг на друга и улыбнулись.
— Ты сам выпил вчера не меньше, — усмехнувшись, сказал Меркадо.
— То был не я.
Какое-то время мы молчали, занятые кофе. Когда тот закончился, Марк сам налил по второй кружке и взглянул на меня уже серьёзнее.
— Послушай, ниньо. Я думал, прежде чем рассказывать. Но я убедился, что с тобой всё в порядке. Ты надёжный. Керни что-то говорил тебе о русском?
— Керни? — удивился я. — О русском? Который жил у Салливана до меня? Он сказал, что тот обманул всех и выбрался отсюда живым. Что-то вроде того.
— Значит, говорил. Не удивляйся, ниньо. Керни наш человек. Он передаёт нам всё, что происходит в доме Салливана. Старик не связан с бандой Сандерсона, но у него живут несколько его людей. Твой Джулес, например. Если Керни замечает что-то подозрительное, он говорит нам. Раньше он делал это через Хорхе.
Я только хмыкнул. Странные взаимоотношения мексиканцев и кубинцев в этом районе с каждым днём всё больше поражали меня. Теперь понятно, почему Хорхе был изгнанником в своем доме, почему у него и компании Даниэля случались постоянные стычки. Сикейрос считался стукачом среди латинов, и им требовался малейший повод, чтобы выдворить его из района. Как там сказал Марк, узнав об этом? Сикейрос вовремя смотался… и заплатил за это свою цену.
— Вряд ли это как-то поможет тебе, ниньо, но я хочу сказать. Русского звали Николай Ремизов. Джулес завербовал его так же, как тебя. Ник провёл здесь год. Когда он понял, что его не собираются отпускать, он разыграл целое представление. Он нарвался на конкурента Сандерсона, и подорвал себя в собственной машине. Подозрения Сандерсона пали на конкурента. Только я знал, что произошло — и Керни, по глупой случайности. Ник договорился с врагом Сандерсона. Что он пообещал ему взамен, не знаю. Но тот позаботился обо всех формальностях. Перекрыл Сандерсону все каналы информации. Подкинул фальшивые документы. Для него Ник умер.
— А как же он… обратно? — поинтересовался я. Обмануть можно кого угодно, только не иммигрантскую службу. У меня оставалось полных три месяца пребывания в США, потом начинались проблемы.
— Ник сказал, что всё продумал. Значит, так и есть. Насколько я знаю, он ещё не покинул страну.
Я усмехнулся.
— Олег, — сказал Маркус, — помнишь, что я тебе говорил? Сандерсон не станет искать тебя в Украине. Ему не нужны проблемы из-за тебя, это правда. Он может не дать тебе выбраться, подбросив твои отпечатки копам, но гнаться за тобой не будет. Но ведь не Сандерсон твой враг.
Я отвёл глаза.
— Я скажу тебе честно, ниньо. Я не знаю, чего ждать от Спрута.
— Мне уже говорили, — ответил я. — Он псих, и он меня найдёт.
Маркус только кивнул.
Следующие несколько дней я безвылазно сидел в кубинском районе. По негласному распоряжению Меркадо, меня приставили к команде Венустиано, и днём я проводил время с ними. Некоторые из них работали на рынке в рабочем квартале; я помогал, чтобы быть хоть чем-то полезным, и убить время ожидания. Вечерами, когда Марк возвращался с работы, мы тренировались: кубинец обучал меня самбо. Это, кстати, очень повышает самооценку — уложить соперника комплекции Маркуса на лопатки.
В вечер, когда раздался второй звонок, мы с Марком и Венустиано только вернулись с улицы, где за нашими тренировками наблюдали, как обычно, Хуан со своими друзьями. Я остановился у порога, доставая неразлучный мобильный из кармана.
— Твой напарник вылетел в Нью-Йорк, — раздался в ухе голос Джулеса. — Завтра ты отправишься за ним. Билет на твоё имя и конверт ждут тебя в аэропорту. Там вся информация. Если понадобится помощь, набери номер на визитке, которую дал тебе Дэвид. Бюро ритуальных услуг имеет свои офисы и в Нью-Йорке. Вопросы?
— Да вы охренели, — выдохнул я.
— И тебе тем же подавиться, турист хренов, — ухмыльнулся в трубку мулат, и отключился.
Я посмотрел на Маркуса и Венустиано. Оба кубинца молча смотрели на меня. Наверное, звук в трубке был достаточно громким, и они слышали наш разговор. Или догадались по моему лицу.
— Последнее желание? — спросил меня Вилья.
Это должно было прозвучать как шутка, но упавшая вслед за тем тишина сказала: шутки кончились.
— Позвонить домой, — ответил я.
…Я стоял в очереди на рейс Чикаго-Нью-Йорк, крепко вцепившись в лямку своего рюкзака. Там было несколько футболок, свитер, и мобильник. Я не знал, зачем и куда улетаю, но Марк сказал, что не видит лучшего выхода. Я верил ему. Чем могли мне помочь американские власти? После всего, со мной произошедшего, я был уверен в том, что являюсь скорее ответчиком, нежели истцом.
В конверте оказались деньги и список — адрес, человек. Внизу от руки было приписано «они знают». Я тогда подумал, что это лишнее. Если Спрут и я находимся в одном городе, мы обязательно встретимся. Без всякого списка.
Звонок домой дался тяжело. Знаете, как сложно обмануть мою маму? У неё очень развито то, что называют интуицией. Это не значит, что я её раньше не обманывал. Пытался. Но получалось не всегда. Я знал: нельзя, чтобы она догадалась, что со мной что-то не так, и приложил все усилия, чтобы этот раз стал именно таким. Мои руки дрожали, когда я опустил трубку. Я очень хотел позвонить Ладе, но понял, что просто не смогу пережить ещё один подобный разговор. Лада слишком хорошо меня знала, чтобы я смог ей правдоподобно соврать, почему задерживаюсь в проклятой Америке.
Я не обсуждал это с Маркусом, но у меня появилась гениальная в своей простоте мысль. Приехать в аэропорт, купить себе билет домой, и плюнуть на все возможные последствия. Дома я найму хорошего адвоката, и если Сандерсон всё-таки настучит… А Спрут… чёрт с ним. Он сейчас в Нью-Йорке.
Хорошо, что посетившую меня мысль я так и не успел озвучить в присутствии кубинца — бородач бы наверняка удивился и в очередной раз напомнил, что у меня ничего не получится. Для Меркадо всё было просто и ясно, но я совершенно не ожидал того, что меня встретят в аэропорту. В другой раз я бы посмеялся такому эскорту — четверо здоровых парней, наверняка с оружием, на одного меня. Среди них Лэнс и Гарри. Меня честно предупредили, что если у меня получится улететь не в Нью-Йорк, за мной летят следующим же рейсом, а дальше сценарий, по их словам, оказывался очень прост. Если я не хотел подвергать опасности свою семью, мне стоило прислушаться к их советам.
В Нью-Йорке, сказал Лэнс, меня тоже ждут. Улететь до того, как я сделаю дело, не получится. Я настолько устал за эти дни, что возражать не стал. Должны же быть варианты? У меня было время подумать, пока я доберусь до цели.
Позади оставался город ветров, а меня ждал современный Вавилон — железобетонные оплоты города, который Максим Горький когда-то прозвал городом жёлтого дьявола. Я не ждал от Нью-Йорка ничего нового: мне казалось, я уже всё повидал здесь. Что-то мне подсказывало, что этот город встретит меня не так приветливо, как Чикаго, и, надо признать, внутренний голос ни в коей мере не ошибся.
Я вздохнул и подошёл к регистрационной стойке.