— Не волен, Сергей Игнатьевич, распоряжаться собой, — ответил я. — Да и поздно уже. Приказ получен. Спасибо за предложение, за все хорошее, что было.
— Ну что ж. Думаю, что дороги войны все‑таки сведут нас вместе. Желаю успеха.
Сергей Игнатьевич — сдержанный человек, он не любил велеречивых объяснений. Мы запросто, по — военному, пожали друг другу руки, и я уехал.
Управление 8–й воздушной армии располагалось в Аскании — Нова — государственном заповеднике, созданном еще в начале XIX столетия и взятом под охрану государства декретом Совнаркома в 1919 году. Фашистские варвары разорили Асканию — Нова. Наиболее редких и ценных животных вывезли в Германию, других безжалостно уничтожали высокие чины из гитлеровского рейха и армейское командование. Уж если гитлеровское зверье не жалело людей, могло ли оно пожалеть беззащитных косуль и благородных оленей…
Командующего 8–й воздушной армией генерал — лейтенанта авиации Тимофея Тимофеевича Хрюкина, к которому я был назначен заместителем по политической части, я хорошо знал еще по Китаю. Мы не один год работали вместе, и я всегда относился к нему с уважением. Стройный, подтянутый, с красивым волевым лицом, он обладал большим обаянием. Был незлобив, вежлив и скромен, но это не мешало ему твердо проводить задуманные решения в жизнь. Завидная настойчивость была, пожалуй, одной из сильных черт его характера.
Военный талант Т. Т. Хрюкина ярко проявился в Сталинградской операции. 8–я воздушная армия, которую он возглавлял, не раз отмечалась за доблесть и мужество в приказах Верховного Главнокомандования, многие ее части и соединения награждены орденами. Не скрою: мне было лестно вступить в боевую прославленную армейскую семью, рука об руку работать с таким военачальником, как Хрюкин.
В тот день, когда я прилетел в Асканию — Нова, Тимофей Тимофеевич находился на своем командном пункте в Отраде, и я решил зайти к начальнику штаба армии. Открываю дверь: батюшки, за столом сидит мой давнишний товарищ Иван Михайлович Белов, с которым мы делили невзгоды финской войны.
— Кого я вижу! Какими судьбами? — поднялся он навстречу.
— Назначен к вам.
— Рассказывайте, Андрей Герасимович, где были, что делали.
Пока мы беседовали, в кабинет вошел генерал И. К. Самохин и удивленно поднял кустистые брови.
— Определенно мир тесен, — пожимая мне руку, улыбнулся он. — Когда бы и где бы ни расставались, а судьби снова сводит вместе.
С Самохиным мы были знакомы еще по Прибалтийскому военному округу. Он служил в 4–й, а я в 6–й смешанной дивизии. Здесь же, в 8-й армии, он был заместителем командующего.
— А кто у вас главный инженер? — спросил я.
. — Бондаренко.
, — Иван Иванович?
— Он самый, Андрей Герасимович.
Ц — Это же мой бывший сослуживец.
— Может, и главный штурман Селиванов вам родственником приходится? — шутливо сказал Самохин.
— Не родственник, но хороший старый знакомый.
— Вот и попробуй бороться с семейственностью, когда в одном штабе собралось столько друзей и приятелей. — улыбается Белов.
Я был доволен, что работа на новом месте начинается с дружеских встреч. Меня тут же ввели в курс дел, ознакомили с армией, ее задачами, назвали политработников, командиров корпусов, дивизий. Многих из них я тбже знал.
В тот же день побывал и в политическом отделе армии. Возглавлял его Николай Михайлович Щербина, весьма эрудированный человек, в прошлом учитель. Он прекрасно разбирался во всех тонкостях партийно — политической работы, по — настоящему любил ее. Позже, когда я познакомился с ним поближе, убедился, что его принципиальность и требовательность доходят порой до формализма. Это свойство характера несколько отдаляло от него людей, делало отношения с подчиненными сугубо официальными. Носил он маленькие усики бабочкой, и, когда был чем‑либо недоволен, они начинали топорщиться. В политотделе знали: Николай Михайлович зол, и решать какие‑либо вопросы сейчас с ним бесполезно…
После знакомства с работниками оперативного отдела и узла связи я вылетел к Хрюкину в Отраду, на побережье залива Сиваш, где вскоре предстояло развернуться бурным событиям.
Тимофея Тимофеевича я застал склонившимся над исчерченной стрелами картой, которая лежала перед ним на широком столе. Увидев меня, Хрюкин встал, и мы по — дружески обнялись.
— А ведь мы тебя, Андрей Герасимович, давно ждем.
Он представил меня офицерам командного пункта и посвятил в характер работы, которой день и ночь занимались штаб армии и политический отдел.
Из Отрады я направился в Захарково к командующему 4–м Украинским фронтом Ф. И. Толбухину. Мне показали деревенский домик с выступающим на улицу палисадником, где зеленели густые заросли цветущей сирени. В чисто убранной горнице на подставках возвышался стол со свисающей до пола картой. Над пето с карандашом в руках стоял широкоплечий полный человек с добродушным лицом. Одет ои был по — домашнему.
— Ну, садитесь, дорогой. — Он указал мие на стул, а сам отошел в угол и тяжело опустился в широкое кожаное кресло.
Я кратко рассказал, в каких соединениях служил с начала войны, чем занимался. Толбухин слушал меня, поглаживая пухлой рукой подлокотник. Мешки под глазами, бледность лица командующего свидетельствовали о том, что ему приходится очень много работать.
— Ну что же, — подвел он итог моему докладу. — Прибыли вовремя. Скоро у нас начнутся интересные дела. Авиации предстоит много работы.
Толбухин страдал одышкой. Глубоко вздохнув, он продолжал:
— Воздушная армия сильная, под Сталинградом воевала. Командующий Хрюкин — энергичный человек. Думаю, вам будет с ним легко. — Опираясь на подлокотники, он поднялся, подвел меня к лежавшей на столе карте и, указав карандашом на Крымский полуостров, пояснил: — Захлопнули мы тут немца с суши надежно. Только и остается ему для связи море да воздух. Тут его надо и прикончить. — Командующий положил на карту широкую ладонь и продолжил: — Людей нужно готовить к операции, боевой дух поднимать. Не лишне будет напомнить им, как войска Южного фронта под командованием Михаила Васильевича Фрунзе в 1920 году форсировали Сиваш, штурмовали Перекоп, опрокинули Врангеля в Черное море. Как Красная Армия герои чески обороняла Севастополь в сорок первом и сорок втором годах. Надеюсь, я правильно понимаю смысл партийно — политической работы? — улыбнулся он. — В заключение добавил: — Не плохо бы вам поинтересоваться, как обстоят дела в тылах армии. Операция потребует большого количества горючего и боеприпасов. Все ли там делается как надо? Дороги тяжелые. Распутица. Держите тылы под постоянным надзором.
Попрощавшись с командующим, я зашел к члену Военного совета фронта генерал — майору Субботину, потом к начальнику политического управления Михаилу Михайловичу Пронину.
Начальник политуправления хорошо знал 8–ю воздушную армию, дал исчерпывающую характеристику ее политработникам. Чувствовалось, что за плечами у него огромный опыт, годами выработанное к людям партийное чутье. Мне особенно запали в душу его слова: «На войне не любят краснобаев и пустозвонов. Больше того, их презирают. Человек в боевой обстановке проверяется не словами, а делами».
Михаил Михайлович дал немало дельных советов: как готовить людей к предстоящей операции, как использовать в партийно — политической работе сводки Информбюро, газеты, журналы, новые песни, стихи К. Симонова, А. Суркова и А. Твардовского, статьи и очерки М. Шолохова, А. Толстого и других писателей.
В лице начальника политуправления фронта я нашел хорошего товарища и доброжелательного руководителя и не раз потом обращался к нему за советом в трудную минуту. Он восхищал меня природным умом, житейской мудростью и богатыми наблюдениями.
Вернувшись на КП Хрюкина, я доложил ему о своих беседах с командованием фронта и передал просьбу Толбухина непременно побывать в тыловых частях.
— Правильно советует, — согласился Тимофей Тимофеевич. — Я и сам давно собирался побывать там, да все некогда.
Не откладывая дела, вместе с начальником тыла армии генералом Малышевым и его заместителем по политической части Кузнецовым мы выехали в ближайший район авиационного базирования. По дороге Малышев рассказал, что авиационные части армии обеспечиваются восемнадцатью батальонами аэродромного обслуживания.
Люди работают старательно, но метает весенняя распутица* Дорога разбиты, почти половина машин застряла в грязи, и не знают, как их вызволить.
— А тракторы? — спрашиваю Малышева.
— Только на тракторы и надежда, — отвечает начальник тыла. — Но их мало. В двадцать четвертом районе авиационного базирования, например, семьдесят процентов тракторов неисправны. Нет запасных частей.
— Пускай те, что исправны, работают день и ночь, — говорю Малышеву.
— Так оно и получается, — уточняет генерал.
Неожиданно наш «газик» подбросило, потом он накренился и по самые ступицы ушел в жидкое месиво. Водитель пробовал вырвать машину, но она все глубже застревала в грязи. Тогда он вылез и, чертыхаясь, начал собирать прошлогоднюю траву под колеса, а мы, упираясь плечами в кузов машины, усердно ее толкали. Потные, выпачканные, с превеликим трудом добрались наконец до штаба тыловой части.
Допоздна засиделись с командиром батальона и его заместителем по политической части, обсуждая, как лучше организовать перевозку горючего и боеприпасов со станции выгрузки на передовые аэродромы.
Расчеты показали, что батальон должен справиться со своей задачей. Тем не менее с утра мы собрали водителей спецмашин и разъяснили им всю важность их работы. Шофер тогда был важной фигурой, от него во многом зависело бесперебойное снабжение фронта всем необходимым.
В мастерских ближайших колхозов еще от довоенного времени остались цепи. Мы попросили отдать их нам. Они пригодятся для колес грузовиков. Водителям посоветовали иметь с собой лопаты, доски, бревна, которые можно было бы подкладывать на случай, если машина безнадежно застрянет в грязи.