Вторая группа наших «ястребков» с двух сторон атаковала японские истребители. Правда, у противника было двойное численное превосходство, но это не помешало нашим сразу же поджечь один самурайский самолет. Парадный строй распался, и в небе закружилась такая карусель, что разобрать, где свои, где чужие, стало невозможно.
Нескольким вражеским самолетам удалось прорваться к аэродрому. Но там стояли только два неисправных истребителя.
У наших авиаторов было и еще одно преимущество. Они дрались над своей территорией. Если самолет подобьют, летчик мог выброситься с парашютом. Кроме того, они меньше расходовали горючего. Японцы же должны были экономить бензин на обратный путь. Вот почему они, покрутившись в воздухе минут пятнадцать, стали выходить из боя. Тут‑то наши и начали их бить. Японцы потеряли в этом бою шесть бомбардировщиков и три истребителя. А у нас не вернулся с задания Коля Смирнов. Сергею Смирнову слегка поцарапало руку.
П. В. Рычагов
Г. П. Кравченко
А. С. Благовещенский
Т. Т. Хрюкин
Слева направо: К. Г. Вишневецкий, А. И. Покрышкин, Н. Е. Лавицкий, Д. Б. Глинка, Б. Б. Глинка, И. М. Дзусов, И. И. Бабак, Г. А. Речкалов
Мы осмотрели боевые машины. Многие из них были просто изрешечены. Как только они держались в воздухе! Техники немедленно приступили к ремонту самолетов.
Этот вылет показал, что японцев можно бить меньшими силами. Да еще как! Летчики убедились также в том, что наши истребители на виражах гораздо маневренное японских.
В честь одержанной нами победы китайские руководители решили устроить праздничный ужин. Из авпакомитета прибыл генерал Чжо. Наш повар блеснул своим кулинарным мастерством — испек аппетитные пышки. На столе появились закуски, фрукты, вино.
Летчики, техники и механики чувствовали себя именинниками. Каждый из них потрудился на славу и мог с гордостью сказать: «Сегодня и я внес маленькую частицу в общую победу».
На встрече делились воспоминаниями, пели песни. Кто‑то принес гармошку, и началась такая пляска, что пол заходил ходуном.
Китайцы цокали языками и время от времени подбадривали плясунов:
— Ка — ла — со! Ка — ла — со!
Дружба с китайцами установилась крепкая. Мы были довольны друг другом. Только полковник Чжан в последнее время ходил печальным. Вести с фронтов шли неутешительные, японцы продвигались в глубь страны.
— Плохо дело, плохо дело, — говорил Чжан, и на глаза его нередко навертывались слезы.
Мы утешали полковника как могли, но бесполезно. Он лучше нас знал истинное положение на фронтах.
К нам были прикомандированы два переводчика. Один из них — молодой парень — прекрасно говорил по — русски. Одет он был в командирский костюм, но без знаков различия. Другой — полный пожилой мужчина — ходил в гражданской одежде. У него была елейная улыбка, вкрадчивый тихий голос. Прямого взгляда он обычно не выдерживал, отводил плутоватые глаза в сторону. Зная, что он работает в разведке, мы не говорили в его присутствии о служебных делах.
Как‑то нам с полковником Чжаном предстояло разра ботать боевую операцию, согласовать время налета на японцев. Грузный переводчик вое время крутился около нас, жадно прислушиваясь к каждому слову. Чтобы избавиться от назойливого соглядатая, Рычагов послал его на самолетную стоянку узнать, прибыл ли бензин.
Надо заметить, что китайцы тогда не имели никакого понятия о цистернах. Своим горючим они не располагали, покупали его у американцев и носили на коромыслах из Индокитая. Идет вереница людей — глазом не окинешь. Каждый тащит по две посудины емкостью восемнадцать — двадцать литров. Сколько же требовалось таких канистр, чтобы вволю напоить наши прожорливые истребители! Мы удивлялись выносливости простых тружеников, которые готовы были сделать все, чтобы отстоять свое отечество от нашествия интервентов…
Самолетная стоянка находилась далеко, и, пока тучный переводчик ходил туда и обратно, мы успели решить все интересующие нас вопросы.
Для быстроты обслуживания самолетов китайское командование выделило в помощь нашим авиаспециалистам по механику и технику на каждую машину. Онн ходили в коротких брюках и тужурках цвета хаки. У начальствующего состава на рукавах были пришиты звезды с двенадцатью расходящимися лучами. Начальники от рядовых отличались и головным убором. Они носили пробковый шлем, а не широкополую шляпу, сплетенную из рисовой соломы или камыша.
В гоминдановской армии поддерживались палочная дисциплина и подобострастное чинопочитание. Подчиненные приветствовали своего начальника наклоном головы, а если чин был высоким, поклоном в пояс. На каждый взвод по штату была положена палка, которой наказывали провинившихся.
Однажды мы сами были свидетелями, как полковник Чжан отхлестал своего авиамеханика по лицу за какую‑то маленькую провинность. Механик терпеливо переносил удары, не смея ни на шаг стронуться с места. Нам, советским людям, показалось это диким и бесчеловечным.
Но как говорят, в чужой монастырь со своим уставом не ходят.
Китайцы очень впечатлительны и своих эмоции не скрывают. Помню, как‑то Благовещенский спас в бою от верной гибели китайского летчика Ло. Тот, растроганный, подошел к нему и, отвесив поклон, заплакал. Потом снял с пояса пистолет и подал его своему спасителю.
Что ты, что ты! — замахал на него руками удивленный Благовещенский.
Но китаец продолжал плакать и прикладывать к сердцу руки. Оказалось, что это обыкновенное проявление благодарности, а ничуть не слабоволие и малодушие. Слез в таких случаях не стесняются даже самые закаленные в боях воины.
Благовещенский в ответ крепко, по — братски обнял китайского летчика и отдал ему свой пистолет.
До начала войны с японцами в Китае было около трехсот или четырехсот летчиков. Большинство — сыновья богатеев. От боевых действий они уклонялись. Вместе с нами против японцев сражалось всего семь китайских летчиков. Это были храбрые бойцы, относившиеся к советским товарищам с большим уважением.
Китайцы любознательные и упорные люди. Они тянулись к технике и, если по указанию наших специалистов им удавалось сделать что‑то самостоятельно, радовались, как дети, и даже хлопали в ладоши.
Особенно хотелось им овладеть русским языком. У каждого, кто работал у нас на аэродроме, были маленькие словарики военно — авиационных терминов. Они ходили и вслух твердили: фейцзи — самолет, фейцзичан— аэродром… Прошло совсем немного времени — и они уже могли объясняться с нами без переводчика. Ребята, конечно, старались, как могли, втолковывать им русскую грамоту и были очень довольны, когда те после нескольких уроков называли тот или иной предмет на нашем языке.
Среди китайских авиамехаников был один паренек, поразительно напоминавший известного персонажа из кинофильма «Путевка в жизнь». Такое же широкое, скуластое лицо, такой же приплюснутый нос, даже похожий платок с концами, завязанными под подбородком. У паренька, видимо, болели уши.
— Вылитый Мустафа, — сказал один из наших мотористов.
— Я — Му — ста — фа? — с улыбкой отозвался китаец, ткнув себя пальцем в грудь.
— Да, Мустафа.
— О, ка — ла — со: Му — ста — фа!
Звучание этого слова так понравилось ему, что при встречах с нашими ребятами он, протягивая руку, с гордостью произносил:
— Му — ста — фа.
Наши техники учили китайцев заправлять самолет, объясняли правила ухода за ним, устройство различных агрегатов. Те могли часами сидеть не шелохнувшись и внимательно слушать.
Китайцы относились к нам по — братски. Они понимали, что наша помощь им — бескорыстна. Когда кто‑либо из советских летчиков погибал, они не находили себе места, всячески старались выказать свою глубокую печаль и искреннее соболезнование нам.
Однажды китайские друзья притащили на самолетную стоянку несколько корзин румяных яблок. Они подходили к летчикам и механикам, брали их за руку и просили:
— Кушай, кушай…