— Что вы, что вы! Сие грешно, особливо перед поднятием в обитель божью.
Когда мы в шутку сказали, что крепкий виноградный напиток согревает тело и душу веселит, отец Алексей отвел лукавый взгляд в сторону.
Вернулись они на аэродром Берегово дней через восемь. Из штаба фронта позвонили, что завтра с ними хочет встретиться командующий. Надо было найти предлог задержать гостей до утра. Этому способствовали приближение вечера и не просохшие после дождя дороги.
— Темнеет, — со вздохом говорю служителям божьим. — Куда в такую непогодь ехать? Сейчас поужпиаете, отдохнете с дороги, а завтра побеседуете с генералом армии Петровым, командующим фронтом, и, как говорится, с богом по домам.
Священнослужители переглянулись: а при чем, мол, тут командующий, коли мы были в самой Москве?
Все ждали, что скажет отец Алексей. Он подумал, перекрестился и сказал:
— Оно н в самом деле, утро вечера мудренее. А беседа с полководцем братьев — освободптелей будет весьма кстати.
Этот поп был неплохим дипломатом.
В одной из просторных комнат летной столовой был приготовлен ужин по всем правилам доброго гостеприимства. При свете люстр заманчиво искрились графины с наливками. «Православный» полковник Лисянский, начальник района аэродромного базирования, не поскупился^ на угощение. Когда мы его представили, слуги божьи с благодарностью пожали ему руку.
И вот места заняты. Я вежливо попросил отца Алексея благословить трапезу. Он понимающе улыбнулся, поклевал рукой над столом, первым взял рюмку и прочувствованно произнес интернациональный тост:
— За доблестное воинство российское. Да сопутствует ему скорая победа над супостатами нашими — врагами русских, белорусов, украинцев, чехов и всех других братьев славян и народов, живущих в соседних с нами землях.
Отец Алексей широким взмахом руки опрокинул рюмку куда‑то в середину дремучей бороды. Его примеру по следовали остальные гости. Все они оказались общительными и довольно интересными людьми. Много говорили о Москве, Загорске, о лавре, своих встречах с митрополитом, о пышном антигитлеровском богослужении, на котором им довелось присутствовать.
Постепенно разговор перешел к проблемам войны. Духовенство уже не раз обращало свои мольбы к всевышнему, чтобы тот поскорее даровал Красной Армии победу. Мы знали, что это не просто дань уважения гостей к хозяевам. Их желание исходит из истинных и добрых побуждений. Церковь с первых же дней вероломного нападения немецких захватчиков на нашу Родину возно сила свои мольбы к небу, чтобы оно жестоко покарало фашистов за разбой и глумление над людьми.
На следующий день мы выехали к командующему фронтом под Ужгород. Священники остались очень довольны беседой с Иваном Ефимовичем. С первых же минут генерал Петров расположил их к себе тем, что заявил:
— А ведь я тоже когда‑то учился по духовной линии…
Гостям особенно льстило, что он хорошо знает многие религиозные обряды, богослужение и даже помнит некоторые псалмы.
Беседа носила непринужденный характер. На ней присутствовал и Лев Захарович Мехлис. Вначале он не вмешивался в беседу. Потом как‑то незаметно включился в разговор, переводя его в русло политики, которая в одинаковой мере волновала тогда и нас, и местные власти, и, разумеется, духовенство. Речь шла о государственном устройстве Закарпатской Украины, о ее воссоединении с нашей Родиной, о неотложных проблемах, которые следовало решить на месте.
Было известно, что церковь оказывает большое влияние па население, и от того, какую позицию она займет во всех этих вопросах, зависело очень многое. Духовенство весьма благосклонно отнеслось ко всем нашим соображениям: оно ведь тоже немало натерпелось от притеснений фашистских оккупантов. Правда, священники многие вещи понимали по — своему, но мы сходились в одном: чтобы Закарпатская Украина восстала, как говорят, из пепла и никогда больше не попадала в кабалу чужеземцам, ей необходимо воссоединиться с Советской Россией.
Наконец беседа закончилась. Мы проводили церковников по домам, и Мехлис в шутку сказал мне:
— Вот так‑то, отец Андрей. Кое‑кто из наших недооценивает духовенство. А ведь оно пока сила, и притом большая.
Вскоре в этом мы убедились сами. Проповеди духовенства с амвонов церквей в значительной мере помогали и нам в политической работе с местным населением.
В штаб 8–й воздушной армии поступило указание о формировании 1–й чехословацкой смешанной авиационной дивизии, которая вместе с другими соединениями должна была принять участие в освобождении Чехословакии. Базой для этого послужил 1–й чехословацкий истребительный авиаполк, созданный на территории Советского Союза.
В сжатые сроки мне, сотруднику особого отдела Галузину и нескольким штабным офицерам предстояло провести большую работу: ознакомиться с личными делами авиаторов, прибывших в СССР различными путями из других стран, побеседовать с людьми, дать заключение о назначении каждого из них на ту или иную должность.
Прежде чем приступить к ознакомлению с документами и беседам с чехословацкими летчиками, нам пришлось досконально изучить обстановку в стране и характер политической борьбьт, которая велась между эмигрантским правительством в Лондоне и Коммунистической партией, руководящее ядро которой находилось в Москве.
В первую очередь ознакомились с письмом Клемента Готвальда от 21 декабря 1943 года, в котором с предельной ясностью были изложены взгляды Компартии Чехословакии и президента республики Э. Бенеша о будущем государственном устройстве страны. К моменту формирования дивизии процесс политической перегруппировки еще не закончился, и при подборе кадров нельзя было не учитывать этих обстоятельств.
Судьбы чехословацких летчиков складывались довольно путано. Одни из них после мюнхенской капитуляции оказались в Англии, другие во Франции, Африке. Всех их объединяла ненависть к немецко — фашистским захватчикам, все они сражались па стороне союзников против об щего врага, но политические взгляды этих людей были далеко не одинаковыми.
Вскоре после сформирования авиационной дивизии в Мукачево состоялся съезд национальных комитетов. Какие жаркие дебаты разгорелись там по поводу будущего Чехословакии! Накануне из Лондона прибыл Немец — уполномоченный эмигрантского правительства. Он без зазрения совести начал вести провокационную политику, подстрекал чешских государственных деятелей не подчиняться советским военным властям, стремился оттеснить словаков на второй план.
В связи с этим Немецу и сопровождавшим его лицам было предложено в трехдневный срок покинуть Закарпатскую Украину. Вопрос о будущем Чехословакии был решен в Москве, во время переговоров различных политических групп, которые проходили под председательством К. Готвальда.
Помню, как рады были делегаты Словацкого Национального Совета.
— Отныне словаки признаны таким же полноправным народом, как и чехи, — говорили они.
Нам, гражданам многонациональной семьи советских народов, где давно восторжествовала ленинская политика равноправия, было как‑то странно слышать споры о том, имеют пли не имеют право словаки быть во всем наравне с чехами. Но факт остается фактом — национальный вопрос в Чехословакии был решен только после освобождения страны Советской Армией. Мы от души поздравили словаков, пожелали им занять достойное место в новом государстве, за которое они вместе с нами проливали кровь.
В марте 1945 года было создано новое правительство под председательством Фирлингера. Министром обороны стал Людвиг Свобода.
Недалеко от тех мест, где дислоцировались наши части, находился лагерь смерти Освенцим. Мне приходилось не раз выступать с докладами о зверствах гитлеровцев, массовых убийствах мирных советских граждан в Бабьем Яре, белорусских концлагерях, под Ростовом. Но сам я не был на этих фабриках смерти. А когда увидел Освенцим, был потрясен.
Ряды колючей проволоки на унылых бетонных столбах, серые вытянувшиеся строго по линейке бараки, в которых томились обреченные на гибель люди. Кирпичная труба над крематорием, сожравшим тысячи человеческих жизней…
Мы осмотрели газовые камеры, куда под видом банных процедур сгоняли узников. На миг воображение нарисовало картину агонии обреченных, донесло из небытия душераздирающие крики умиравших за толстыми стенами душегубок.
В бараках на нарах мы видели чудом уцелевших узников. Их не успели еще отправить в госпитали, и они лежали недвижимо — живые скелеты, обтянутые тонкой мертвенно — землистой кожей. Нам показали склады, в которых были свалены в огромную кучу детские ботинки, штанишки и платьица. А рядом волосы — черные, белые, русые. В другой комнате на цементном полу валялись человеческие челюсти с выбитыми зубами, женские туфли, детские тапочки, мужские башмаки, расчески, пуговицы…
Я смотрел на все это, и мне казалось, что кровь застыла в моих жилах. Чудовищпая, садистская жестокость фашистских палачей взывала к мщению. За годы войны я видел немало ужасов, но все ранее виденное меркло перед страшным Освенцимом.
В Освенцим съездили многие наши политработники и командиры, сержанты и солдаты. Некоторые написали об этом родным, близким и знакомым. О зверствах фашистов и беспощадной ненависти к ним авиаторы говорили на полковых и батальонных собраниях. На одном из них механик самолета сержант Шевченко заявил:
— Немцы убили моего отца, замучили мать, расстреляли брата и двух сестер. Теперь, когда я посмотрел лагерь в Освенциме, никакая сила не в состоянии удержать меня от мщения. Смерть фашистским палачам!
В войну бытовало изречение: «Чтобы победить врага — надо научиться ненавидеть его всеми силами своей души». Посещение Освенцима было лучшей школой воспитания такой ненависти. Это было самое высокое чувство, не покидавшее наших людей до самого дня победы.
Легко было понять жителей польских сел и городов, которые со слезами благодарности встречали наших воинов. Ведь это они, советские солдаты, спасли многих узников лагеря Освенцим от неминуемой гибели, освободили польский народ от гитлеровского порабощения.
После небольшого перерыва войска 4–го Украинского фронта снова перешли в наступление. 565–му штурмовому авиационному полку было приказано поддержать атаку нашей пехоты. За десять минут до рассвета на задание ушел один из лучших разведчиков дивизии — старший лейтенант Новиков. Вскоре он вернулся и доложил:
— К переднему краю немцев идет подкрепление. Видимость по маршруту хорошая.
Началась артиллерийская подготовка, и командир полка подал сигнал:
— По машинам!
Один за другим штурмовики начали подниматься в небо. Согласно таблице взаимодействия самолеты должны появиться над целью через десять минут после окончания артподготовки. Когда в утреннем небе растаял гул самолетов 565–го полка, на аэродроме загудели моторы другой части. Боевые вылеты были спланированы с таким расчетом, чтобы все время держать противника под воздействием с воздуха.
Темп наступления наземных войск стал совсем иным, чем в Карпатах. Обстановка на поле боя менялась стремительно. Эго усложнило действия штурмовиков. Порой им приходилось самостоятельно искать объекты для атак и строго следить, чтобы не ударить по своим. На земле самолеты почти не задерживались. Механики и оружейники быстро заправляли их горючим, подвешивали бомбы, снаряжали патронами и снова провожали в воздух.
За первый день наступления силами только двух полков было произведено двести пятнадцать вылетов.
Помню, как старший лейтенант Брюханов, возглавлявший пару штурмовиков — охотников, рассказывал: