Принципы — это хорошо. Особенно когда ты можешь их себе позволить. Мне нравится думать, что я принципиальный человек, но именно так и считает большинство людей. Однако на самом деле у каждого из нас есть цена, у каждого есть рычажки, на которые можно нажать, чтобы заставить поступать бесчестно. Принципы не оплатят вам ипотеку и не помогут отдать долги. Принципы ничего не стоят в повседневной жизни. Принципиальный человек — это, как правило, тот у кого есть все, чего он хочет, или тот, у кого вообще ничего нет, и терять ему нечего.
Я не могу уснуть. И не только потому, что перебрал вина и спагетти, отчего страдаю расстройством желудка.
«Я знаю, кто ее убил».
Потрясающе. Майки сознавал, что именно такой эффект это и произведет. Но правду так и не раскрыл.
— Пока что не могу сказать. Сначала мне нужно кое-что прояснить.
«Вот дерьмо», — подумал я тогда. Но все же кивнул. В тот момент я просто оцепенел от шока.
— Я дам тебе переспать с этой мыслью, — сказал Майки перед уходом. Он был без машины и не позволил мне вызвать ему такси. Остановился он в отеле на окраине города.
— Думаю, мне не помешает прогулка, — пояснил он.
Я не был в этом так уверен, потому что на ногах он держался весьма нетвердо. Но все-таки согласился. В конце концов, было не так поздно, да и он уже не ребенок.
После того как он ушел, я загрузил грязную посуду в посудомойку и удалился в гостиную, прихватив большую бутылку бурбона, — чтобы подумать о его предложении. Возможно, я задремал разок. Или даже два. Просто прикрыл глаза. Послеобеденная дрема — это проклятие всех людей средних лет.
Я вздрогнул и проснулся, когда услышал, как где-то наверху поскрипывают ступени старой лестницы.
Хлоя сунула голову в дверь:
— Привет.
— Привет.
Она переоделась в пижаму. На ней была мешковатая футболка поверх мужских пижамных штанов и сползающих с ног носков. Темные волосы были распущены. Она выглядела сексуальной, уязвимой и неряшливой одновременно. Я уткнулся в бутылку бурбона.
— Ну как прошло? — спросила она.
Я подумал секунду:
— Интересно.
Она шагнула в комнату и уселась на подлокотник кресла.
— Валяй.
Я отпил из бутылки.
— Майки хочет написать книгу. Или даже сценарий для ТВ-шоу — о том, что здесь произошло. И ему нужна моя помощь.
— Интригующе.
— Не то слово.
— И?
— Что — и?
— Я так понимаю, ты сказал ему «да»?
— Я ничего ему не сказал. Я не уверен, что хочу этого.
— Почему?
— Потому что слишком много «но». Например, я не знаю, как отреагируют местные жители на то, что мы ворошим прошлое. Еще есть Гав и Хоппо. И наши близкие.
«И Никки, — подумал я. — Интересно, он говорил с Никки?»
Хлоя нахмурилась:
— Ясно-понятно. Ну а что насчет тебя самого?
— Меня?
Она вздохнула, наградив меня таким взглядом, что я почувствовал себя туповатым ребенком.
— Это же отличная возможность для тебя. Да и деньги, думаю, лишними не будут.
— Дело не в этом. К тому же пока все это вилами по воде писано. Такие задумки, как правило, быстро выкидывают на обочину.
— Да, но иногда можно и рискнуть.
— Серьезно?
— Да. Иначе никогда ничего не добьешься. Так и просидишь в коконе, вместо того чтобы прожить жизнь на всю катушку.
Я поднял бокал:
— Что ж, спасибо за совет. Мудрый совет от того, кто живет в захолустье и работает на полставки в магазине дерьмовой одежды. Ты знаешь, как жить на всю катушку.
Она встала и направилась к двери.
— Ты надрался. Я иду спать.
Меня захлестнул стыд. Я идиот. Первоклассный, дипломированный идиот.
— Прости.
— Да забей. — Она бросила мне кислую усмешку. — Утром ты все равно ничего не вспомнишь.
— Хлоя…
— Проспись, Эд.
«Проспись». Я переворачиваюсь на бок, а затем снова на спину. Хороший был бы совет. Если бы я мог спать.
Пытаюсь улечься на подушку, но это плохая идея. Желудок скрутило жгутом. Надо поискать антациды. Кажется, были где-то. Кажется, на кухне.
Я нехотя спускаю ноги с кровати и ползу вниз. Включаю на кухне свет, и он обжигает мои воспаленные глаза. Щурюсь и роюсь в ящиках. Скотч, «Блю-так»,[17] ручки, ножницы, какие-то ключи, болтики и колода старых игральных карт. В конце концов я нахожу антациды — они лежат на самом дне ящика, рядом с пилочкой для ногтей и старым штопором.
В упаковке осталась всего одна таблетка. Пожалуй, хватит. Я закидываю ее в рот. Странно, она должна быть фруктовой на вкус, но вместо этого кажется, будто я жую кусочек мела.
Возвращаюсь обратно в коридор и в этот момент замечаю сразу две вещи: в гостиной горит свет. А еще откуда-то исходит странный запах. Сладкий и в то же время противный и тошнотворный. Как будто что-то гниет.
Знакомый запах.
Я делаю шаг вперед и внезапно наступаю на что-то шершавое, похожее на песок. Смотрю вниз. Пол весь в земле. Похоже на след. Как будто что-то протащилось по полу и оставило после себя земляной след. Что-то, вылезшее из холодных темных глубин, кишащих червями…
Я сглатываю. Нет. Нет, это невозможно. Просто мое сознание решило сыграть со мной шутку. Откопало старый кошмар, приснившийся двенадцатилетнему мальчишке с буйной фантазией.
Осознанный сон. Вот как это называется. Сон, который кажется ужасающе реальным. В таком сне можно заниматься вполне обычными вещами, и они будут только подпитывать эту иллюзию. Например, разговаривать, готовить, набирать ванну… или делать кое-что другое.
Все это не настоящее. Если не считать совершенно реальных комочков грязи между пальцами и привкуса мела во рту. Мне просто нужно проснуться. Проснись. Проснись! К сожалению, теперь проснуться настолько же непросто, насколько недавно тяжело было заснуть.
Я делаю еще один шаг и касаюсь ладонью двери, ведущей в гостиную. Ну конечно. Ведь это сон. А такие сны, как этот, — плохие — нужно проходить до конца. И этот путь, извилистый и узкий, ведет сквозь темную чащу прямиком в пряничный домик, стоящий на самом дне нашего рассудка.
Я толкаю дверь. Здесь тоже холодно. И это не обыденный, нормальный холод. Не привычный холодок ночного дома. Этот холод пробирает до костей и смерзается в ледышку у вас в кишках. Это холод, порожденный ужасом. И запах здесь просто сбивает с ног. Я не могу дышать. Мне хочется попятиться и выйти из комнаты. Хочется сбежать. Кричать. Но вместо этого я просто включаю свет.
Он сидит в моем кресле. Светлые волосы липнут к его лысине, точно паутина, едва прикрывая проломленный череп и мозг. Гниющая кожа кусками отваливается от лица.
На нем, как и всегда, — мешковатая черная рубашка, узкие джинсы и тяжелые черные ботинки. Его одежда — потрепанная и рваная. Ботинки стоптанные и заляпанные. Широкополая шляпа мирно покоится на подлокотнике кресла.
Я должен был догадаться. Время детских страшилок миновало. Теперь я взрослый. Теперь уже не Бугимэн. Настало время встретиться с Меловым Человеком.
Мистер Хэллоран оборачивается и смотрит на меня пустыми глазницами. Я вижу, как в них вспыхивает осознание того, кто я такой. Он узнал меня. Но есть еще одна причина, по которой я не хочу смотреть в эти пустые глаза слишком долго. Боюсь, что тогда навсегда потеряю рассудок.
— Здравствуй, Эд. Давно не виделись.
Когда я спускаюсь на кухню, Хлоя уже сидит там, пьет кофе и жует тосты. На часах восемь, но я совершенно не чувствую себя отдохнувшим.
Она сменила волну на радио, и вместо привычной музыки «Radio 4» из колонок рвутся такие звуки, как будто вокалист орет в агонии, пытаясь разбить себе голову гитарой.
Надо ли говорить, что от этого не становится легче моей собственной, и без того раскалывающейся от боли голове?
Хлоя оглядывается на меня:
— Выглядишь как дерьмо.
— И чувствую себя так же.
— Хорошо. Так тебе и надо.
— Спасибо за сочувствие.
— Мазохистам не сочувствуют.
— И снова спасибо… А есть возможность заткнуть этого злого белого типа, у которого в детстве явно были проблемы с папочкой?
— Это называется рок-музыка, дедуля.
— Я так и сказал.
Она качает головой, но все же уменьшает громкость. Я подхожу к кофемашине и наливаю себе черный кофе.
— Ну и долго ты шатался после того, как я легла спать? — спрашивает Хлоя.
Я усаживаюсь за стол:
— Недолго. Я был очень пьян.
— Это да.
— Прости.
Она небрежно взмахивает бледной рукой:
— Забей. Мне не нужно было влезать во все это. Это не мое дело.
— Нет, правда, я думаю, ты права. И в том, что говорила. Но иногда все не так… просто.
— Да норм. — Она отхлебывает кофе. — Уверен, что недолго шатался?
— Да.
— И не просыпался еще раз?
— Было один раз, я искал таблетки.
— И все?
Мою память вспышкой озаряет фрагмент из сновидения.
«Здравствуй, Эд. Давно не виделись».
Я отгоняю его.
— Да. А что?
Она бросает на меня странный взгляд:
— Давай я лучше кое-что тебе покажу.
Она поднимается и выходит из кухни. Я нехотя встаю и следую за ней.
У двери в гостиную она оборачивается:
— Мне очень интересно теперь, что ты делал после того, как ушел твой друг?
— Просто покажи мне, Хлоя.
— О’кей.
И она толкает дверь.
Я не так много отремонтировал в старом доме, но последним новшеством была дровяная печь со сланцевым покрытием, которой я заменил старый камин.
Я смотрю на нее и не могу отвести взгляд.
Вся печь покрыта рисунками. Их белый контур горит на черном сланцевом фоне. Их дюжины. Они лезут друг на друга в каком-то исступлении.
Белые меловые человечки.
«Blu Tack» — продукт, способный стать заменой скотчу, кнопкам и скрепкам, если верить креаторам из сингапурского агентства DDB Worldwide.