— Мы не выбираем, кого любить.
Так сказал мне мистер Хэллоран. Думаю, он был прав. Любовь — это не выбор. Она не оставляет выхода. Теперь я это знаю. Но, возможно, иногда нужно выбрать, кого любить или, по крайней мере, кого точно любить не стоит. С этим можно бороться, постараться вырвать из себя это чувство. Если бы мистер Хэллоран попытался что-то сделать со своими чувствами к Девушке с Карусели, все сложилось бы иначе.
После того как он навсегда ушел из школы, я проехал через весь город на велосипеде к его коттеджу — чтобы повидаться. В тот день было очень холодно. Небо выглядело как твердый кусок металла или гранита. Время от времени срывался дождь. Погода была такой унылой, что даже не могла разразиться слезами.
Мистера Хэллорана вынудили уйти. Огласки не было. Думаю, они надеялись, что он действительно тихо уйдет. Но, конечно, все знали, что он уходит, и знали почему.
Мистер Хэллоран навещал Девушку с Карусели в больнице, пока она шла на поправку. Продолжал ходить к ней, даже когда она выздоровела. Они пили кофе в парке. Вели себя очень скрытно, и никто не видел их вместе или просто не догадывался, что это они, ведь Девушка с Карусели выкрасила волосы в белый цвет. Я не очень понимаю, почему она это сделала. Мне всегда казалось, что у нее очень красивые волосы. Но, может, все дело в том, что ей хотелось как-нибудь измениться. Иногда она ходила с тросточкой. Иногда без нее, и тогда хромала. Наверное, если кто-то видел их вместе, то наверняка думал, что мистер Хэллоран просто проявляет участие. Тогда его все еще считали героем.
Все быстро раскрылось, когда люди узнали, что Девушка с Карусели приходит в его коттедж по вечерам, а он сам все время слоняется возле ее дома, когда ее мамы нет. Вот почему в ту ночь он оказался возле церкви.
И после этого словно дерьмо бросили на вентилятор. Девушке с Карусели было всего семнадцать, а мистеру Хэллорану — тридцать, и к тому же он был учителем. Люди перестали называть его героем. Стали называть извращенцем и педофилом. Школу и кабинет директора осаждали разгневанные родители. И даже несмотря на то, что официально или хотя бы юридически он не сделал ничего плохого, его попросили уйти из школы. Под угрозой была репутация учебного заведения и «безопасность» детей.
Начали ходить всякие слухи о том, как мистер Хэллоран ронял тряпку для доски в классе, — специально, чтобы можно было наклоняться и заглядывать девочкам под юбки. О том, как он сидел на стадионе, разглядывая ноги старшеклассниц. Или как однажды в столовой дежурная девочка протирала его стол, а он ухватил ее за сиську.
Все это был тот еще бред, но слухи хуже микробов. Один вздох — и все вокруг заражены, не успеешь и опомниться.
Хотелось бы мне сказать, что я заступился за мистера Хэллорана и защищал его перед другими детьми. Но это неправда. Мне было двенадцать, и речь идет о школе. Я так же, как и все остальные, смеялся над шутками про него и не говорил ни слова, когда люди оскорбляли его или выдумывали очередные идиотские сплетни.
Я не говорил о том, что не верю им. Не говорил, что на самом деле мистер Хэллоран хороший. Потому что он спас Девушку с Карусели и моего папу тоже. Не говорил о том, какие восхитительные картины он рисовал, и о том, как спас меня от Шона Купера, а еще помог мне понять, что в жизни всегда должно быть место для чего-то особенного. И что за эти вещи нужно держаться очень крепко.
Думаю, именно поэтому я захотел навестить его в тот день. Ему ведь пришлось не только уйти с работы. Теперь он и из коттеджа должен был выехать. Аренду платила школа, и его место займет новый учитель.
Я прислонил велосипед к стене у двери. Мне было чертовски не по себе. Я постучал. Прошло довольно много времени, прежде чем мистер Хэллоран открыл мне. Я уже начал подумывать о том, чтобы уйти, и о том, куда он сам мог подеваться, ведь его машина здесь, — как вдруг дверь распахнулась и я увидел своего учителя на пороге.
Он изменился. Он и раньше был худым, но сейчас выглядел попросту изможденным. Его белая кожа стала еще бледнее — если это вообще возможно физически. Его волосы были всклокочены, из одежды — только джинсы и черная футболка, которая жутковато подчеркивала его жилистые руки, испещренные поразительно яркими голубыми венами. В тот день он как никогда был не похож на человека. Скорее на какое-то потустороннее существо. Например, на мелового человечка…
— Привет, Эдди.
— Здравствуйте, мистер Хэллоран.
— Что ты здесь забыл?
Хороший вопрос. Я понятия не имел.
— Твои родители знают, что ты здесь?
— Ну… нет.
Он слегка нахмурился, а затем вышел на веранду и осмотрелся. Тогда я не понял почему. Потом догадался: учитывая все, что про него болтали, последнее, чего он хотел бы, — это новых сплетен о том, как он затаскивает в свой коттедж мальчика. Думаю, он всерьез собирался спровадить меня, и поскорее, но затем взглянул на меня и сказал, смягчившись:
— Ладно, проходи, Эдди. Хочешь выпить? У меня есть тыквенный сок. И молоко!
Я, в общем-то, не хотел, но отказ выглядел бы невежливо, и я ответил:
— Эм-м, да, молоко — в самый раз.
— Отлично.
Я прошел вслед за мистером Хэллораном на маленькую кухню.
— Садись.
Я сел на один из шатких сосновых стульев. Все поверхности в кухне были завалены коробками. Как и большая часть гостиной.
— Вы уезжаете? — спросил я, хотя это был чемпионски тупой вопрос. Конечно же, он уезжал, я об этом и так знал.
— Да, — сказал мистер Хэллоран, достал из холодильника пакет молока и вгляделся в дату, прежде чем налить в стакан. — Поживу у своей сестры в Корнуолле.
— Ох… а я думал, ваша сестра умерла.
— У меня есть еще одна, старшая. Ее зовут Кристи.
— А-а.
Мистер Хэллоран поставил передо мной стакан с молоком.
— У тебя все хорошо, Эдди?
— Я… эм-м… Я просто хотел поблагодарить вас за то, что вы сделали для моего папы.
— Я ничего не сделал. Просто сказал правду.
— Да, но вы были не обязаны. И если бы вы не сказали…
Конец фразы застрял у меня в горле. Вот беда. Это оказалось хуже, чем я себе представлял. Мне не хотелось находиться там. Мне хотелось вскочить и убежать. Но в то же время я чувствовал, что просто не могу уйти.
Мистер Хэллоран вздохнул:
— Эдди, все это совершенно не связано ни с твоим отцом, ни с тобой. Я все равно собирался вскоре уехать.
— Из-за Девушки с Карусели?
— Ты имеешь в виду Элайзу?
— А, ну да. — Я кивнул и отпил молока. Вкус у него был не очень.
— Мы подумали, что нам обоим лучше начать все сначала в другом месте.
— Значит, она поедет за вами в Корнуолл?
— Вскоре, надеюсь.
— Люди говорят о вас ужасные вещи.
— Да. Это все неправда.
— Знаю.
Но, наверное, он почувствовал, что мне нужно более убедительное доказательство его слов, и добавил:
— Элайза — особенная девушка, Эдди. Я не хотел, чтобы все случилось вот так. Я просто хотел помочь ей. Как друг.
— Так почему вы не могли быть просто ее другом?
— Когда подрастешь, поймешь. Мы не выбираем, кого любить. Как и того, кто именно сделает нас счастливыми.
Вот каким-каким, а счастливым он точно не выглядел. Не так выглядят влюбленные. Он казался печальным и даже потерянным.
Я поехал домой, чувствуя себя несколько сбитым с толку и — да, потерянным тоже. Зима на цыпочках пробиралась в город. На часах еще не было трех, а день уже начал размываться туманом ранних сумерек.
Все вокруг сразу показалось холодным, мрачным и немножко безнадежным.
Наша банда окончательно развалилась. Никки теперь жила с мамой в Борнмуте. У Майки появились новые мерзкие дружки. Я все еще гулял с Толстяком Гавом и Хоппо, но это было уже не то. Когда в компании всего трое, всегда появляются проблемы. Я думал, что Хоппо — мой лучший друг, но в последнее время довольно часто я звонил ему и узнавал, что он ушел гулять с Толстяком Гавом. А это уже рождало новое чувство — обиду.
Мама и папа тоже стали другими. После того как на отца Мартина было совершено покушение, протесты под маминой больницей утихли.
— Отрезали голову рыбе, — сказал по этому поводу папа.
Но в то же время чем спокойнее казалась мама, тем более напряженным становился папа. Может, все дело было в той истории с полицией. А может, в чем-то другом. Он стал забывчивым и раздражительным. Иногда я видел, как он просто сидит в кресле и смотрит перед собой, словно ждет чего-то, — вот только непонятно, чего именно.
Ожидание туманом заволокло Эндерберри. Казалось, что мир повис на тонких паутинках. Полиция так до сих пор и не нашла виновников покушения на отца Мартина, так что, возможно, все дело было в растущих подозрениях. Все оглядывались через плечо и думали: кто же мог совершить такой поступок? Кто способен на это?
Листья скручивались, отрывались от веток и тихо скользили по воздуху. Воздух пропитался увяданием и смертью. Ничто больше не казалось ярким, свежим или невинным. Весь город закрылся от мира пыльным безвременным коконом.
Мы все ждали и ждали чего-то…
И когда из кучи опавших листьев выпала белая рука убитой девушки, город наконец выдохнул застоявшееся гнилое дыхание.
Потому что это наконец случилось. То, чего мы все так ждали.
Самое худшее.