Меловой человек - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 29

2016 год

Вопросы. Как много вопросов! Но я могу справиться только с «как», «где» и «что», но что касается вопроса «почему», тут у меня нет ответов. И близко нет.

Никки приехала вскоре после того, как получила мое сообщение. Когда она поняла, что дома меня нет, то наведалась в «Бык». Шэрил сказала ей, куда мы отправились, а медсестры в приюте дополнили историю. Никки осталась верна себе и пришла к нам на выручку. И как же я этому рад!

Хлоя действительно решила навестить своего отца в тот день — в последний раз. И это была ее ошибка. И зря она упомянула, что хочет провести ночь в лесу. И зря покрасила волосы в белый. Думаю, в этом было все дело. Она стала слишком похожа на Ханну. И разбередила то, что не следовало…

Что касается рассудка преподобного, то врачи так и не пришли к единому мнению. Говорили ли все эти его вспышки сознания, хождение по ночам и убийства о временном пробуждении из полукоматозного состояния, или все дело было в другом? Пусть он и инвалид, но нельзя отрицать то, что он — убийца.

Однако теперь он мертв, и правду мы никогда не узнаем. Хотя я уверен, что кое-кому наверняка удастся заработать и прославиться благодаря этой истории, написав пару статеек для газет или, быть может, целую книгу. Майки в гробу перевернется.

Основная теория, по большей части выстроенная мной же, заключается в следующем: пастор убил Элайзу, перепутав ее с Ханной. Шлюха, которая носила в себе его ублюдка и, согласно его извращенной логике, разрушила его репутацию. Зачем он разрубил ее тело на части? Что ж, думаю, единственное объяснение — это слова, которые я услышал от него в лесу: «Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну. И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну».

Может, он надеялся, что по частям она сможет попасть в рай. Может, он просто понял свою ошибку. Или не было никакой причины. Кто знает, что на самом деле происходило у него в голове. Бог ему судья и все такое, но все же хотелось бы увидеть его за решеткой. Увидеть, как восторжествует справедливость.

В полиции подумывают о том, чтобы возобновить дело Элайзы Рэнделл. Судебная экспертиза продвинулась вперед, можно сделать анализ ДНК и провернуть другие трюки, которые любят показывать в криминальных сериалах. И доказать, что именно пастор виновен в ее убийстве. Но я не жду их вердикта, затаив дыхание. Проведя ночь в лесу, где руки пастора сомкнулись на моей шее, я планирую еще долго дышать полной грудью.

Хоппо почти поправился. Ему даже пришили на место ухо. Не сказать, чтобы вышло идеально, и теперь он отпускает волосы. С рукой все сложнее. Они сделали все, что могли, но нервы — хрупкая субстанция. Ему сказали, что со временем он сможет частично восстановить управление этой конечностью. Наверное. Пока рано судить. Толстяк Гав утешает его по-своему: говорит, что Хоппо теперь может парковаться где ему вздумается. А для дрочки у него остается вторая рука.

В течение нескольких следующих недель журналисты осаждали весь город и меня в частности. Я не хотел с ними общаться, но Толстяк Гав согласился дать интервью. И несколько раз упомянул в нем свой бар. Когда я заглядывал туда в последний раз, там яблоку было негде упасть. Ну хоть что-то хорошее произошло.

Моя жизнь постепенно вернулась на прежние рельсы. За исключением кое-каких деталей. Я позвонил в школу и сказал, что не вернусь после осенних каникул. А потом позвонил риелтору.

В мой дом явился лощеный парень с модной стрижкой и в дешевом костюме. Огляделся. Я молчал и не сказал ни слова, пока он шатался по комнатам, заглядывал в шкафы, простукивал половицы, издавал возгласы «М-м-м…» и «Ух ты!» и рассказывал о том, что за последние несколько лет цены на недвижимость взлетели до небес. И хотя дом неплохо бы «проапгрейдить», он был готов назначить цену, от которой мои брови медленно уползли на лоб.

Через несколько дней после этого перед моим домом появилась табличка «Продается».

Я надеваю свой лучший черный костюм, приглаживаю волосы и аккуратно повязываю на шею темно-серый галстук. Уже собираюсь уходить, как вдруг слышу стук в дверь. Секунду я сомневаюсь, а затем быстро подхожу к двери и резко открываю ее.

На пороге стоит Никки. Она оглядывает меня с головы до ног.

— Неплохо.

— Спасибо. — Я рассматриваю ее ярко-зеленое пальто. — Я так понимаю, ты не в гости пришла?

— Нет. Я приехала встретиться с адвокатом.

Несмотря на то, что Никки спасла трех человек, ее все равно могли арестовать за убийство отца.

— Не хочешь остаться еще ненадолго?

Она отрицательно качает головой:

— Передай, пожалуйста, остальным, что мне очень жаль, но…

— Уверен, они все поймут.

— Спасибо. — Она протягивает мне ладонь. — Я просто хотела сказать… прощай, Эдди.

Я смотрю на ее руку. А затем делаю то же самое, что сделал когда-то. Много-много лет назад. Шаг навстречу — и я обнимаю ее. Она на секунду напрягается, но затем обнимает меня в ответ. Я делаю глубокий вдох. Теперь она уже не пахнет ванилью и жвачкой. От нее пахнет мускусом и сигаретами. Я не цепляюсь за нее, нет. Я ее отпускаю.

В конце концов мы отступаем друг от друга. Мое внимание привлекает что-то блестящее у нее на шее.

— Ты все еще носишь его? — Я сдвигаю брови.

Она опускает взгляд.

— Да. Он всегда со мной. — Она поправляет маленький серебряный крестик. — Это странно, да? Так цепляться за то, с чем связано много плохого.

— Не обязательно. Некоторые вещи так просто не отпустить.

Она улыбается мне:

— Удачи тебе, Эдди.

— И тебе.

Я смотрю ей вслед, пока она спускается по дорожке и исчезает за углом. Держаться за что-то. Отпускать что-то. Иногда это одно и то же.

Я снимаю с вешалки пальто, проверяю, на месте ли фляжка — она в кармане, — и выхожу за дверь.

Октябрьский воздух, прохладный и свежий, нежно кусает меня за щеки. Я с чувством странного удовлетворения сажусь в машину и завожу мотор. Когда я доезжаю до крематория, становится немного теплее.

Я ненавижу похороны. Да и кто их вообще любит, кроме могильщиков? Но некоторые похороны даже хуже, чем все остальные. Например, когда хоронят ушедших раньше срока. Или младенцев. Кукольный гробик, исчезающий в темной яме. Никому бы не пожелал такое увидеть.

Прочие похороны просто исполнены безысходности. Например, смерть Гвен до сих пор остается шоком для всех. Но, как в случае с папой, когда тебя покидает сознание, тело неизбежно следует за ним.

Соболезнующих не очень много. Гвен многие знали, но друзей у нее не было. Здесь моя мама, Гав и Шэрил, и еще несколько человек, в домах которых она убиралась. Ли, старший брат Хоппо, не смог — или не захотел — вырваться. Хоппо сидит в первом ряду, утопает в слишком большом пальто, его рука перевязана. Он похудел и выглядит старше. Его выписали из больницы всего несколько дней назад. И назначили ему психолога.

Гав сидит в кресле слева от него, а Шэрил справа. Мы с мамой устроились рядом с ними. Когда я усаживаюсь, мама берет меня за руку. Как в детстве. Я крепко сжимаю ее руку в ответ.

Сами похороны и служба проходят довольно быстро. С одной стороны, это милосердие, с другой — попытка показать, как семьдесят лет жизни на этой планете можно с легкостью уместить в десять минут и приправить парочкой бессмысленных рассуждений о Боге. Если на моих похоронах кто-то помянет имя Господа, от души надеюсь, что он сгорит в аду.

Кремация — это еще проще. Занавески раздвигаются, потом сходятся, и все. Не нужно топтаться в церковном дворике, нет ямы, проглатывающей гроб. Я хорошо помню, как проходили похороны Шона Купера.

Вместо этого мы выходим в сад памяти, разглядываем цветы и чувствуем себя неловко. Гав и Шэрил хотят устроить небольшие поминки в «Быке», но я не думаю, что кто-то придет.

Я побеседовал с Гавом, а затем оставил маму с Шэрил и улизнул за угол — быстренько выкурить сигаретку и приложиться к фляге. А еще — побыть немного вдали от людей.

Но, похоже, не только мне пришла в голову эта заманчивая идея. Возле ряда небольших надгробий, на которых указано, где развеян или захоронен прах, стоит Хоппо. Надгробия близ крематория всегда казались мне игрушечной версией настоящих кладбищ.

— Привет. — Хоппо поднимает голову, когда я подхожу ближе.

— Если я спрошу «Как ты?», это будет очень глупый вопрос?

— Я в порядке. Наверное. Я знал, что это случится, но к такому все равно невозможно подготовиться.

Это правда. К смерти невозможно подготовиться. Она слишком окончательна. Мы привыкли полностью контролировать свою жизнь. Менять ее. Но смерть не терпит ни рассуждений, ни жалоб, ни уговоров. Смерть — это смерть, у нее на руках все козыри. Даже если один раз и удается ее обыграть, во второй раз она этого уже не позволит.

— Знаешь, что хуже всего? — говорит Хоппо. — Я даже… облегчение чувствую от того, что ее больше нет. Что мне больше не нужно с ней возиться.

— Я чувствовал то же самое, когда не стало отца. Это не делает тебя плохим человеком. Признай, ты рад, что ее больше нет. Как и ее болезни.

Я протягиваю ему флягу. Поколебавшись, он все же принимает ее и отпивает.

— Ну а вообще, как ты? — спрашиваю я. — Как рука?

— Почти не чувствую. Но врачи говорят, что нужно подождать.

Ну конечно. Мы всегда ждем. Тянем время. А потом оно просто заканчивается.

Он возвращает мне флягу. Хотя мне и хочется выпить, я жестом предлагаю ему еще. Он пьет, я закуриваю.

— А ты? — спрашивает он. — Готов к переезду в Манчестер?

Я планирую какое-то время поработать на замене. Манчестер — отличное место. Поможет взглянуть на ситуацию издалека. Рассмотреть все подробности.

— Как раз собираюсь, — говорю я. — Хотя мне кажется, что дети сожрут меня заживо.

— А Хлоя?

— Она не едет.

— Я думал, вы…

Я качаю головой:

— Считаю, что нам с ней лучше остаться друзьями.

— Ты серьезно?

— Да.

Как бы мне ни нравилась мысль о том, чтобы начать встречаться с Хлоей, я ей в этом смысле неинтересен. И никогда не буду. Я ей не подхожу, как и она мне. К тому же теперь я знаю, что она — младшая сестра Никки, а это уже как-то неправильно. Им нужно налаживать отношения. А я не хочу стать причиной, по которой они могут испортиться.

— Так или иначе, — говорю я, — может, я скоро обзаведусь подружкой-северянкой.

— С тобой случались и более странные вещи.

— Правда?

Пауза. На этот раз, когда Хоппо протягивает мне флягу, я беру ее и делаю глоток.

— Думаю, теперь все это и правда позади, — говорит он, и я понимаю, что он имеет в виду не только меловых человечков.

— Да, наверное.

Пусть даже в нашем сюжете и остались небольшие дыры и незавершенные линии.

— Ты так не думаешь, похоже.

Я пожимаю плечами:

— Просто осталось кое-что, чего я так и не понял.

— Например?

— Ты никогда не задумывался о том, кто на самом деле отравил Мерфи? Это никак не укладывается у меня в голове. Я уверен, что это Майки отвязал его, да. Может, потому, что хотел тебя задеть. И рисунок тоже оставил он. Но я все равно не верю в то, что он его убил. А ты?

Он молчит очень долго, прежде чем ответить. На секунду мне кажется, что ответа и не последует. А затем он говорит:

— Он и не убивал. Никто не убивал. По крайней мере нарочно.

— Не понимаю. — Я неотрывно смотрю на него.

Он смотрит на флягу. Я протягиваю ее ему. Он осушает ее одним махом.

— Мама уже тогда стала немного рассеянной. Часто клала вещи не туда, куда надо, путала все. Один раз я заметил, как она насыпает хлопья в кофейную кружку и заливает ее кипятком.

Знакомо.

— Однажды, примерно через год после смерти Мерфи, я пришел домой и увидел, как она готовит Дружку еду. Она положила в миску корм, а потом добавила туда что-то из коробки в шкафу. Я думал, это тоже сухой корм. А потом узнал, что это была отрава для улиток. Она просто перепутала коробки.

— Вот черт.

— Да. Я вовремя ее остановил, кажется, мы даже пошутили об этом. Но тогда я задумался: что, если она и раньше это делала? С Мерфи?

Я пытаюсь осознать его слова. Это не назовешь убийством. Даже непреднамеренным. Просто ужасная, ужасная ошибка.

«Никогда ничего не предполагай, Эдди. Задавай вопросы. Всегда старайся взглянуть за рамки предложенного».

У меня невольно вырывается смешок.

— Мы ошиблись. Опять!

— Прости, что не сказал тебе раньше.

— Зачем говорить о таком?

— Что ж, думаю, теперь одним неразрешенным вопросом меньше?

— Одним.

— А есть и другие?

Я крепче затягиваюсь:

— Та вечеринка. Когда случилась авария. Майки сказал, что кто-то подлил ему алкоголь в напиток.

— Майки всегда много врал.

— Но не об этом. Он никогда не садился пьяным за руль. И он очень любил свою машину. Он бы не стал ею так рисковать.

— И что?

— Я думаю, кто-то и правда подлил ему алкоголь. Кто-то, кому хотелось, чтобы он попал в аварию. Это был тот, кто действительно его ненавидел. Но этот человек не мог предположить, что в машине с ним окажется и Гав.

— Тогда этот кто-то — паршивый друг.

— Я не думаю, что этот человек был его другом. Ни тогда, ни сейчас.

— И что ты хочешь сказать?

— Ты виделся с Майки в тот день, когда он вернулся в Эндерберри. В самый первый день. Ты сказал Гаву, что вы с ним разговаривали.

— И что же?

— Все думают, что в ту ночь Майки напился и его понесло в парк, потому что он вспомнил о своем брате, но я в это не верю. Я считаю, он пошел туда специально. Чтобы встретиться с кем-то.

— Что ж, так и вышло. Он встретился с парой воришек.

Я встряхиваю головой:

— Им так и не предъявили обвинение. Маловато доказательств. К тому же они отрицают, что были в парке в ту ночь.

Он размышляет над моими словами.

— Значит, вышло все именно так, как я и говорил. Майки напился и упал в реку.

— Потому что «фонари не горели по всей аллее», — киваю я. — Именно об этом ты упомянул, когда я сказал, что Майки упал в реку и утонул. Так?

— Так.

Мое сердце пропускает удар.

— Откуда ты знал о фонарях? Тебя же там не было?

Лицо Хоппо темнеет.

— Зачем мне убивать Майки?

— Потому что он узнал, что это ты подстроил аварию? Он собирался рассказать обо всем Гаву и написать об этом в книге. Вот ты мне и скажи зачем.

Он смотрит на меня чуть дольше, чем нужно, — от этого мне не по себе. А затем протягивает мне флягу и шлепает ею по моей груди.

— Иногда, Эд… лучше не знать всех ответов.