Летом девяностого года они с Харри решили заняться продажей страховок для тогда еще граждан ГДР. Это были легко заработанные деньги, и они решили заниматься этим до тех пор, пока не заработают достаточно основного капитала, чтобы основать свою фирму. Однако у Харри дела шли хуже, он продавал намного меньше страховок, чем Майк. Зарплата была невысокой, больше всего денег можно было заработать на комиссионных сборах, но и их едва хватало. Страховой бум длился весь год вплоть до середины следующего года, когда началось перенасыщение рынка как на западе и заработки упали. У Майка с этим не было проблем, так как он на протяжении двух лет удачно продавал страховки и смог отложить достаточно много денег. У Харри напротив почти не было накоплений.
— Я не мог его ждать,— сказал Майк. — Вернее, не хотел. Понимаешь, у меня в голове была идея обзавестись собственной фирмой или фабрикой, а тогда для этого были все условия. Так как Пёль был экономически слабо развитым регионом, на него выделялись государственные субсидии. Рыбаки Мекленбурга уже были готовы заключить долгосрочные договоры с фабриками на западе. Если бы я прождал еще год, то мог бы попрощаться со своей идеей. Поэтому я довел это дело до конца.
Это было нелегко, можешь мне поверить. Я предложил Харри работу на моей фирме, он стал бы на ней вторым человеком. Но до этого не дошло, так как ему нужно было проходить гражданскую службу в Тюрингии, от которой я был освобожден, потому что управлял предприятием. Когда Харри вернулся, он больше не хотел работать у меня, как бы я его не уговаривал, он становился все упрямее. Он начал настраивать людей против меня и фирмы. Постоянно подавал на меня в суд. Конечно, я защищался, причем достаточно успешно. Этот идиот сам испортил себе жизнь.
Майк опрокинул стакан бурбона, поставил его на стойку так резко, словно это была точка в мрачной странице жизни.
Под предлогом посмотреть, где Жаклин, он вышел, а я подумала: «тебе опять удалось Лея». Хотя теперь мне стали ясны кое-какие детали, но своими вопросами я превратила веселый вечер встречи, которому сама же так радовалась, в меланхоличный.
— Не волнуйся, он сейчас придет в себя,— сказал Пьер, угадав мои мысли.
Но дело было не только в этом. Я уже встретилась со всеми друзьями юности, кроме Юлиана конечно, и вынуждена была с грустью подытожить, что наша бывшая компания была словно поражена циррозом. Майк и Харри враждовали, Маргрете недолюбливала Жаклин, в браке Майка и Жаклин тоже было не все гладко, Маргрете презирала собственного брата, и по моим ощущениям, Майк и Пьер тоже не особо нравились друг другу. Они почти не разговаривали друг с другом, особенно Пьер был заметно молчалив в присутствии Майка.
Что касалось Юлиана, то я по-прежнему была сбита с толку его отсутствием и обстоятельствами его исчезновения. Более того, я испытывала какое-то странное беспокойство. Сама не понимаю почему, но я постоянно думала о таких передачах как «Номер (уголовного) дела ХУ (икс игрик) — нераскрыто» или «Вскрытие», в которых регулярно находили давно пропавших людей, например, в саду у соседа или замурованными в подвале. Я постоянно говорила себе, что Юлиан не мог ни с того ни с сего куда-то исчезнуть. Особенно перед ним я должна была загладить свою вину, а теперь кажется, что я его больше никогда не увижу. Это обстоятельство заставляло меня нервничать. Чтобы заполнить вакуум, вызванный его отсутствием, я хваталась за каждую соломинку.
— Пьер, ты сможешь выяснить для меня, в каком доме престарелых находится господин Моргенрот
Моя просьба его совсем не удивляет.
— Конечно.
— Спасибо,— вздохнула я. — А теперь скажи мне, пожалуйста, что-нибудь хорошее, я срочно в этом нуждаюсь.
Он забрал у меня коктейль, отставил его в сторону, медленно наклонился и нежно поцеловал меня в губы.
Так же, как Пьера не удивила моя просьба касаемо отца Юлиана, меня не удивил этот поцелуй, хотя я не думала, что это произойдет именно в данный момент. Честно говоря, я даже надеялась, что меня поцелует. Хотя не прошло и двух дней после нашей встречи, и Пьер был моим старым другом, я ни секунды не боялась вступить с ним в интимные отношения. Для меня, мужчина, обнимавший и целовавший меня, никак не был связан с тем мальчиком, которого я знала раньше, прежде всего потому, что тогда я испытывала к нему совсем другие чувства. Кроме того, двадцать три года разлуки сохранили во мне иллюзию того, что мы сегодняшние и подростки образца девяностого года — совершенно разные люди.
Пьер покрыл мое лицо и шею сотней сухих поцелуев, а я уже было собралась расстегнуть его рубашку.
— Не здесь,— смеясь, прошептала я.
— Хорошо, тогда давай исчезнем.
— Не получится. Мы обещали Майку провести с ним вечер.
Его ответом был еще более длинный поцелуй, чем первый, и я даже и не думала прерывать его. Пьер был не только привлекателен, он разными способами давал мне почувствовать себя в безопасности, например, когда снабжал меня информацией, держал меня за руку и приютил у себя дома. Но важнее всего для меня было осознание того, что я желанная женщина. Не только бесчисленные, мелкие шрамы по всему телу вызывали у меня неуверенность в себе, но и большой шрам, пересекавший мое представление о самой себе.
Амнезия отдалила меня от самой себя. В моих воспоминаниях я была уверенной в себе женщина, добивавшейся успеха в профессии, меняла любовников и жила жизнью, полной развлечений. От этого эго мало что осталось, хотя большинство фактов совсем не изменились. Я по-прежнему была фотографом, материально независимой, не замужней. То, что со мной случилось, можно было сравнить со страницей книги, которую разрезали посередине и снова склеили. Содержание осталось тем же, но у самой страницы была уже совершенно другая история.
Любовь Пьера попала в самую точку и излечила самую болезненную из моих ран.
Вдруг громко заиграла музыка, аргентинская песня. Майк стоял возле стереоустановки рядом с комнатной дверью. Не знаю, как долго он смотрел на нас с Пьером, но что-то он точно заметил, хотя не проронил об этом ни слова.
— Жаклин спит как младенец,— коротко сообщил он, чтобы сменить тему. — Лея, научишь меня танцевать танго? Мне кажется, ты отлично танцуешь. Я же напротив безнадежный, но амбициозный танцор.
— Надеюсь, у тебя найдется для меня новая пара ног.
— Ты не будешь против, если вместо этого я подарю тебе подарочный сертификат для дорогого обувного магазина?
— Ты шутишь? Некоторые женщины готовы убить за это.
Я бросила короткий взгляд на Пьера, чтобы заручиться его согласием на урок танца.
Майк держал меня крепко, его рука лежала на талии, но без всяких фривольностей, хотя до этого было недалеко.
— Лея, я хотел тебя спросить вот о чем,— начал он. — Ты бы не хотела устроить фотовыставку в Пёле, о нашем острове? Сначала в специальном помещении в Кирхдорфе, а позже в Визмаре. Если согласна, то я могу все организовать. Никаких проблем.
Непринужденное предложение Майка полностью восстановило мою самооценку. Пьер вернул мне уверенность в том, что я желанная женщина, Майк в тот же вечер вернул к жизни фотографа во мне. Наверное, покажется странным, что из-за фотовыставки на Пёле я чувствовала себя так, как будто мне оказали честь, ведь я уже устраивала выставки в Париже, Рио и Нью-Йорке. Но я списывала это на прежнюю Лею Хернандез, которая в какой-то степени погибла в результате аварии в мае тринадцатого года. Как Лея Малер я еще не имела успех, поэтому рассматривала предложение Майка как шанс и одновременно вызов, хотя и не знала, куда меня все это приведет. Кроме того, работа могла бы отвлечь меня от раздумий и боли, которые мучили меня в связи с потерей ребенка.
От переполнявших меня чувств, я бросилась Майку на шею.
— Спасибо, спасибо, спасибо! — кричала я ему в ухо, не отпуская его. Но потом я вспомнила, что на нас смотрел Пьер, и слегка расслабила обьятия.
— Скажи, разве это так просто? — спросила я. — Разве бургомистр, муниципальные советы и другие не должны дать свое согласие?
— Можешь спокойно предоставить это мне. Если я говорю, что все получится, значит все получится. Предлагаю устроить вернисаж через две, три недели.
— Так скоро? Тогда придется поторопиться, мне понадобятся минимум три недели.
Как мне сблизиться с темой Пёля, моей прежней родины? Как фотограф пейзажей? В черно-белых тонах? С портретами?
То, что я с таким рвением взялась за это задание, было связано с тем, что произошло почти двадцать четыре года назад, с часом желаний во «дворце», с тем самым часом, в котором я взывала к своему будущему.
«Я желаю никогда не расставаться с любовью всей моей жизни. Хочу верности. И детей. Кроме того, я хочу стать фотографом и показывать вещи такими, какими я их вижу. Я хочу показать всему миру мой взгляд на вещи, независимо от чьего-либо диктата, без цензуры и без стыда. Я хочу шокировать мир, восхищать, очаровывать, огорчать, сводить с ума, я хочу отражать его. Я хочу олицетворять Правдивое/Настоящее, ловить момент, всю мою жизнь. Я хочу провести фотовыставку на Пёле».
Последнее предложение вызвало громкий смех. Громкие речи про любовь, мир и жизнь и в конце фотовыставка на Пёле. Да, такой была семнадцатилетняя Лея, лирик в словах, но не столь успешна в их воплощении в жизнь. Я всегда была такой. Не было никакой большой любви, да и за работу я бралась без всяких высокопарных мыслей.
И только в сентябре тринадцатого года желания Леи Малер ожили.
Я снова сосредоточилась на уроке танца, который, впрочем, быстро превратился в дурачество. Виноваты в этом были как моя текила Санрайз, так и бурбон Майка, вместе с нашим общим желанием отречься в этот вечер от всего серьезного. Кто-то из нас постоянно делал или говорил что-то, что вызывало у нас смех. Через некоторое время я привлекла и Пьера, расширив наш импровизированный курс на несколько танцев. Коллекция пластинок Майка охватывала семидесятилетнюю историю музыки, было много чего ужасного, но попадались и чарующие сентиментальные композиции.
Когда исполняя сиртаки, мы запнулись и втроем упали на пол, то все, мы окончательно пропали. Лежа рядом друг с другом на паркете, мы смеялись до коликов, понадобилась целая минута, чтобы мы успокоились, минута, во время которой я снова была ребенком. В это короткое мгновение мне показалось, что все возможно, что поссорившиеся помирились, больные выздоровели, а пропавшие вернулись, что Вчера было неважным, а Послезавтра таким далеким, и что мир был создан только для меня и моих близких. Одно прекрасное мгновение мы смеялись не втроем, а семером. Когда смех прекратился, и я вновь открыла глаза, то обнаружила себя лежащей между Пьером и Майком. Я с удивлением и некоторым замешательством заметила, как они обменялись долгим взглядом, прямо через меня.
Было уже за полночь, когда мы с Пьером направились к его дому. Он непринужденно взял меня под руку, будто это было в порядке вещей. У нас еще не было возможности поговорить о нашем эротическом интермеццо, потому что мы вместе с Майком на протяжении нескольких часов слушали старые пластинки, ели подогретую пиццу и обменивались анекдотами. Особенно Майк разошелся так, что даже не хотел нас отпускать. А мне наоборот, вторая текила Санрайз и Пинк Джин сильно ударили в голову, так как я очень редко пью алкоголь, а в первые месяцы после аварии и вовсе не брала в рот ни капли. Пьер же вел себя так, как и в годы нашей юности. Участвовал в общем веселье, но сам почти не проявлял инициативы, по крайней мере, после поцелуя.
— Тебе понравился вечер? — спросил он.
— Да, даже очень. Жаль только, что Жаклин не присоединилась к нам. Мы так громко орали, она должна была нас слышать.
Пьер не отреагировал на мои последние слова.
— Не думаю, что с ней было бы веселее. Она сильно изменилась по сравнению с тем какой она была раньше.
Я улыбаюсь ему.
— Ну, она не единственная.
Конечно, он понял, на что я намекала, однако снова прикинулся скромным, робко улыбающимся Казановой, та роль, которая мне больше всего нравилась у него.
— Как бы то ни было,— сказала я. — Сегодня я провела время с двумя людьми, которые больше всех обрадовались моему визиту. Харри это просто катастрофа, у Маргрете другие заботы в голове. Сначала мне показалось, что Майк с годами стал серьезнее, но этим вечером выяснилось, что он по-прежнему может быть настоящим весельчаком.
— Ну да, после пятого бурбона он всегда веселый,— ответил Пьер, что можно было воспринять как едкое замечание, только вот в его голосе не было сарказма.
— Он много выпил,— согласилась я,— но он и хорошо переносит алкоголь.
— Майк переносит алкоголь, потому что много пьет.
Бессмысленно защищать удовольствие от употребления алкоголя в разговоре с врачом общей практики, также как отпуск на пляже под канарским солнцем у дерматолога или коллекцию Лабутенов, беседуя с ортопедом.
— Какие у тебя планы на завтра? — спросил он, ловко сменив неудобную тему.
— Боже мой, если бы я только знала. Наверняка я не смогу заснуть, раздумывая как организовать выставку. Но сначала мне нужно купить новое оснащение/оборудование.
Пьер еще ни слова не сказал о предложении Майка. Между ними чувствовалось какое-то соперничество. Но что это означало? Майк был женат, кроме того он совершенно не интересовал меня как мужчина.
— Кроме того,— добавила я, — я хочу поговорить со стариком Бальтусом по поводу участка земли, где находятся руины, на который он претендует. Смотря как пройдет разговор, я либо буду искать на нашем пыльном складе в сопровождении пауков и мокриц один заплесневелый документ, либо проедусь по нашему прекрасному зеленому острову в поисках подходящих мотивов. Угадай, что было бы лучше для меня?
Он улыбнулся, и я положила голову ему на плечо.
— Как бы мне хотелось сопровождать тебя повсюду,— сказал он. — Но я уже и так передвинул прием пациентов на завтра, чтобы провести этот день с тобой. Это было не просто. Я просто сказал, что заболел, и моя помощница, наверное, ждет от меня бонус. Если я откажу еще и завтрашним пациентам, она уволится.
Мой благодарный взгляд сблизил нас еще больше.
— Выполняя функцию очень занятого сельского доктора, ты посетишь и Эдит тоже? — спросила я.
— Да, коротко.
— Тогда можем встретиться там. Меня мучает совесть, потому что я не зашла к ней сегодня.
Почему я заговорила именно об Эдит Петерсен? Это была не совсем подходящая тема для разговоров под луной и звездами. Но меня все еще беспокоило ее пафосное предупреждение/предостережение, и я уже даже стала зависима от советов и утешений Пьера. Он всегда говорил правильные вещи.
— И все-таки,— продолжила я,— мне бы не хотелось оставаться с ней наедине. Она действительно очень своеобразная.
— Она же всегда была такой,— сначала рассмеялся он, но заметив мою нерешительность, остановился. — Или что-то случилось?
Стоило ли рассказывать ему о происшествии? Сразу после него я была напугана и решила никому не рассказывать. Но спустя некоторое время я укрепилась во мнении, что пожилая дама была в замешательстве и не знала, что говорит. Кроме того, после аварии я сблизилась с Пьером, как ни с кем другим. Четыре месяца, проведенных в больнице и амнезия со всеми последствиями сделали меня привязчивой, поэтому я испытывала острую потребность выговориться. Носить в себе какие-либо тайны, было последним, о чем я думала.
Я доверилась Пьеру и почти дословно поведала ему, что сказала мне Эдит.
Немного подумав, он сказал:
— Может она имела в виду старого Бальтуса. Он хочет заполучить участок, ты же знаешь, Эдит ненавидит его. Но с другой стороны, если бы речь шла о нем, она бы, наверное, не стала предупреждать тебя с глазу на глаз.
— Вот именно. Она так напугала меня, что я даже подумывала последовать ее совету и уехать. Как ты думаешь?
— Можешь мне поверить, я хочу видеть тебя живой и здоровой... и здесь.
— Мне тоже так кажется, господин доктор,— ответила я, улыбаясь. У меня камень упал с души, после того как я сказала Пьеру правду и теперь могла говорить с ним обо всем.
— Завтра я попытаюсь выведать у нее,— предложил он и я кивнула. — Смотря, что мы выясним, ты можешь решить, навещать ее в будущем или нет.
Мы дошли до его дома, где он дал мне ключ.
— Попробуй открыть им,— предложил он.
— Все твои гости так быстро получают ключ?
— Напротив, ты первая.
Я открыла дверь.
— Поверю тебе на слово.
Мы вошли, оба задаваясь вопросом, который возникает у людей, с тех пор как они начали жить в домах: ночевать в одной спальне или нет?
Если бы Пьер еще раз поцеловал меня, взял за руку и нежно потянул за собой, я бы послушно направилась за ним, несмотря на смертельную усталость.
Но как раз этого он и не сделал.
— Ты, наверное, очень устала.
Я кивнула.
— Нет ничего приятнее хороших воспоминаний. Но и они очень утомительны.
— То же самое и с влюбленностью,— прошептал он мне на ухо. — Спокойной ночи, Лея.
— Спокойной ночи.
Я резко проснулась посреди ночи. Кто-то звал меня по имени.
— Пьер? — пробормотала я в темноту.
Включив ночник, я поняла, что в комнате кроме меня никого не было, а дверь была заперта. Я выключила свет и снова легла в кровать. В комнате было то светло, то темно, когда проплывающие облака загораживали луну. Тени от веток беспокойно бились об стену, словно пытались ударить и схватить меня. Я как маленький ребенок надвинула одеяло до самого кончика носа.
Я тщетно пыталась вспомнить, что мне снилось. На мгновение мне казалось, что я вспомнила, но каждый раз, когда я хотела четче разглядеть картинку, она ускользала совсем. То же самое было и с голосом, который я откуда-то знала, но не могла определить кому он принадлежал. Он был нежным, каким-то хрупким, но с нотками страха. Я даже не могла сказать, был ли это женский или мужской голос. Может это вообще был мой собственный голос? Зов о помощи? Или все это был просто сон?