Проснувшись на третий день моего пребывания на Пёле, я обнаружила рядом с собой лежащую на подушке розу. Она была бело-желтой с лиловой каймой и пахла парфюмированным мылом. Вместе с ярко зелеными листьями роза сочетала в себе цвета пёльского флага. Случайность? Или Пьер просил меня таким изысканным образом остаться на острове?
Я уже давно не начинала день в таком хорошем настроении. С утренним туалетом я справилась быстро, но зато мне понадобилось много времени, чтобы выбрать наряд. Мой гардероб состоял из вещей, которые я взяла с собой в первый приезд на остров, то есть до несчастного случая. В кругах, в которых я вертелась в Буэнос Айресе и европейских столицах, главным образом среди галеристов и их клиентов, фотографов произведений искусства и музейщиков, принято было одеваться элегантно. Соответствующим образом я и собрала свой огромный чемодан и не взяла ничего, что бы мне нравилось. За исключением двух удобных, подходящих для норманнского фотосафари, нарядов. Та женщина, которой я была раньше, вновь показалась мне чужой, но я ни в коем случае не хотела погружаться в эти мысли.
В конце концов, я одолжила одну из рубашек Пьера, которая была мне слишком широкой, завязала концы узлом и надела вчерашние джинсы. Затем я позволила себе совершить тщательный и на этот раз тайный обход помещений верхнего и нижнего этажей.
То, что я сразу заметила, войдя в дом, подтвердилось при ближайшем рассмотрении. У нас с Пьером были похожие вкусы. Не считая некоторых деталей, обстановка, цвета стен и даже небольшое количество декора могли быть выбраны мной. Выбраны ― это вообще было ключевое слово. Ни одна деталь не стояла случайно на своем месте или потому что так было целесообразнее. Все вещи практически идеально подходили друг к другу, дополняли, переходили друг в друга, причем натуральным образом, а не так как было у Жаклин и Майка, где все было выставлено на всеобщее обозрение.
Я много времени провела перед книжной полкой в форме радуги под девизом: «Скажи мне, что ты читаешь, и я скажу, кто ты». Судя по книгам, Пьер был разносторонне заинтересованный читатель без какого-то особого направления. Я не смогла выявить ни любимого автора, ни какую-то обширную тему. Бесцеремонно взяла фотоальбом, но нашла его скучным. Надеялась найти там какие-нибудь фотографии нашей компании, но пришлось довольствоваться лишь лицами и отпускными поездками семьи Фельдт. Интересно было только вспомнить, каким красивым мальчиком был Пьер, даже привлекательнее Юлиана, чего я тогда удивительным образом не замечала.
Других альбомов я не нашла, поэтому закончила обход в кухне, где наткнулась на кофейную чашку с надписью «Татьяна», которую Пьер видимо забыл убрать из кухонного шкафа. Я улыбнулась. Как по мне, то у мужчины вполне могла быть предыстория. После того как Карлос изменил мне, у меня был целый ряд любовников, и я уже не могла бросить эту привычку после развода. Однако Пьер ни в коем случае не был последним звеном в это цепи, он много значил для меня, и впервые за долгое время заставил меня снова почувствовать бабочек в животе. То, что прошлой ночью, он не воспользовался ситуацией и не переспал со мной, заставляло меня надеяться, что мужчина чувствовал ко мне тоже самое.
Я только что закончила делать себе небольшой завтрак, как зазвонил телефон. Разумеется, я не стала брать трубку, мне показалось это слишком уж смелым поступком. Но потом я узнала голос Жаклин на автоответчике.
— Пьер, ты дома? Пожалуйста, сними трубку. Это срочно. Черт, твой сотовый тоже не отвечает. Моя аллергия... Я... больше не могу... говорить... это...
Я поспешно сняла трубку.
— Жаклин, это Лея.
Но Жаклин уже не отвечала.
Я увидела стоявшую перед домом машину, выбежала на улицу и застала Пьера, когда он выходил из дома Петерсонов.
— Беги вперед,— сказал он. — Я возьму все необходимое и тотчас же приду.
Пока он открывал багажник своего автомобиля, я побежала через Кальтенхузен к дому Майка и Жаклин, где начала неистово звонить в дверь. Мое предчувствие, что Жаклин не откроет, подтвердилось. Может быть, дверь на террасу была открыта... В то время, как я бежала на другую сторону дома, это снова произошло. Снова эта вспышка перед глазами, как всегда черно-белая, размытая, загадочная. Я увидела Сабину на том же самом месте, где стояла я. Она повернулась ко мне с просьбой, почти мольбой в глазах. Судя по всему, однажды я уже была на этой садовой дорожке, причем вместе с сестрой.
Я на мгновение остановилась, но тут же побежала дальше. К счастью дверь террасы была действительно открыта. Жаклин лежала обессиленная, но еще в сознании на полу гостиной, рядом с ней телефон.
Что делать? Она не разговаривала и вообще почти не реагировала. Я не знала, как оказывать первую помощь и боялась сделать что-то не так. По крайней мере, пульс еще прощупывался, хотя и очень слабо.
Я побежала к входной двери, чтобы открыть ее и увидела спешащего мне навстречу Пьера со своим докторским чемоданчиком и капельницей в руке. Он ворвался внутрь и сделал Жаклин укол адреналина, чтобы ослабить сильную аллергическую реакцию.
— Поищи что-нибудь большое, что бы мы могли подложить ей под ноги, — попросил он, и я принесла кожаную банкетку.
Пьер сделал капельницу и всучил мне бутылку, что заставило меня почувствовать себя полезной. Второй укол, с определенной комбинацией антиаллергенных веществ, завершил терапию. Пьер посмотрел на меня и успокаивающе улыбнулся. Я поняла, что все будет хорошо.
Через несколько минут Жаклин очнулась, а еще через четверть часа полностью пришла в себя. Мы помогли ей дойти до софы. Кризис миновал.
Пьер попросил меня остаться с ней, пока он не свяжется с другим врачом, который должен будет продолжить лечение, потому что у Пьера была другая срочная встреча. Конечно, я выполнила его просьбу. Какой серьезной была ситуация, я узнала только когда прощалась с ним у входной двери.
— Мы едва успели,— сказал он. — Но она справилась, теперь уже ничего не случится. Скажи ей, пожалуйста, чтобы она не притрагивалась ни к чему, что ела или пила до этого. А лучше всего, пускай она все выбросит.
Он дал мне еще два-три совета и к моему успокоению оставил несколько телефонных номеров.
— Мы отличная команда,— сказал он на ходу, и я даже немного почувствовала себя супругой врача.
Примерно полчаса спустя Жаклин уже была такой, как прежде. Ничего не напоминало о том, что некоторое время назад она чуть не умерла. Мы почти не разговаривали, пока она совершенно неожиданно не начала ругаться.
— Это точно был этот маленький монстр.
— Что, прости? Какой монстр?
— Джереми.
— Я... не понимаю. Что он сделал?
— Он виноват. Приступ аллергии, это его рук дело.
— Ну, перестань! — крикнула я через несколько секунд, которые понадобились мне, чтобы осознать все последствия этого утверждения. — Это же смешно.
— Ты так считаешь? — оскорбленно ответила она. — А как ты тогда объяснишь мне, что сегодня я вообще ничего не ела, выпила только чашку чаю. Немного погодя я уже почувствовала первые симптомы. Мальчишка подмешал мне в чай орехи, хватило бы даже малейших следов. Ну, а как еще связать орехи и чай?
— Может это как-то связано с производством чая. Кроме того, Джереми даже не было дома.
— Вчера я не пила чай. Чувствовала себя не очень хорошо, — робко пояснила она.
Я вспомнила, что Жаклин полдня и весь вечер провела в постели. Таким образом, Джереми вполне мог сделать то, в чем его обвиняла мачеха, однако я по-прежнему списывала подозрения Жаклин на ее нынешнее состояние. Боже мой, речь шла о тринадцатилетнем ребенке!
Чтобы закончить эту странную дискуссию, я спросила:
— Почему у тебя дома нет специальной аптечки на экстренный случай? Я не эксперт в этих делах, но слышала, что такие аптечки существуют. Ведь аллергические приступы случаются у тебя не так уж редко. Насколько я знаю, в последний раз он был у тебя четыре месяца назад.
Жаклин несколько секунд смотрела на меня так, будто я только что прочитала ей лекцию по высшей математике. Затем она сказала:
— Да, ты права. Это было очень легкомысленно с моей стороны.
У меня возникло ощущение, что она была не совсем в себе.
Я вздохнула:
— Ну, хорошо, я посмотрю в банке для чая.
Я немного неохотно претворила свое намерение в жизнь и была очень удивлена, когда подозрения Жаклин оправдались, и я действительно обнаружила крошечные остатки орехов, которые можно было заметить, только если целенаправленно искать их. Так как чайница была наполовину пустой, вину производителя можно было исключить, иначе приступ у Жаклин случился бы и раньше.
Ясно было одно, только тот, кто был вхож в дом, мог специально подмешать частички орехов в чай. Это были Майк, Джереми или Маргрете.
— Я должна извиниться, — сказала я, когда Жаклин вошла в кухню. — Видимо у тебя есть враг, готовый на все. Невероятно. Я сейчас позвоню в полицию.
— Нет! — с трудом переводя дыхание, сказала Жаклин. — Не делай этого.
— Жаклин, прошу тебя. Кто бы это ни сделал, он должен...
— Нет! — еще раз сказала она. — Я хорошо подумала.
Жаклин молниеносно выхватила у меня банку из рук, высыпала содержимое в мойку и открыла кран.
— Никому ни слова,— приказала она мне. — Я улажу это внутри семьи.
Хоть поначалу мне и опротивела мысль о том, что ребенок способен совершить такое преступление, то теперь мне казалось, что это была самая логичная версия, а именно по одной единственной причине: потому что все остальное означало бы, что у кого-то из моего ближайшего окружения были серьезные намерения совершить убийство. Эта мысль была для меня непредставима. У Джереми был мотив, он терпеть не мог свою мачеху, однако наверняка он не собирался убивать ее целенаправленно, а просто не рассчитал последствия своего поступка. Я уверена, ему захотелось так подшутить над ней. Таким образом, попытка Жаклин уладить эти вещи в семье была правильной. Тихий голосок внутри меня говорил мне, что я все приукрашаю, но быстро заставила его замолчать.
Я решила посвятить себя другим вещам. Выбирая между семейными делами Жаклин, руинами или выставкой, мне понадобилось ровно пять секунд, чтобы выбрать последний вариант. Подготовка в выставке было делом непростым и отнимающим каждый час свободного времени.