Нельзя сказать, что сорок семь суток отпуска для Игоря Чернова пролетели как один день. За это время вместе с женой они погостили у ее родителей в Луганске, съездили отдохнуть в пансионат на Керченский полуостров, где начиналась офицерская служба Игоря. Затем проведали его родителей в Ставропольском крае. Это был первый отпуск капитана Чернова за период службы на Севере. После его окончания Игорь возвращался к месту службы один. Обычно офицеры и прапорщики на летний период оставляли семьи на Большой земле, и для мужчин наступали тяжелые времена. В шутку лето на Севере называли «кобелиным сезоном», потому что увидеть женщину в гарнизоне в это время было сложно. А мужчины, пользуясь бесконтрольностью со стороны вторых половин, довольно часто теряли человеческий вид, но это воспринималось всеми спокойно, как неотъемлемая часть службы в Заполярье. С появлением в гарнизоне жен жизнь очень быстро возвращалась в нормальное русло.
Прибыв в гарнизон, Игорь с удивлением для себя отметил, как красиво стало вокруг. Природа поражала буйством красок. Некогда заснеженные сопки утопали в зелени кустарников, голубое небо отражалось в водной глади бесчисленного множества озер, со всех сторон окружавших поселок. Едва войдя в квартиру, Игорь быстро распаковал чемодан, переоделся в спортивный костюм и пошел гулять. К своему стыду, за предыдущие месяцы службы ему ни разу не приходилось удаляться от гарнизона дальше чем на пятьсот метров. Просто не было необходимости, да и ходить по глубокому снегу без нужды не было желания. Спустя девять месяцев службы в этом гарнизоне он наконец открыл для себя другой Север. Игорь был приятно поражен изобилием ягод вокруг: кусты черники покрывали здесь все свободное пространство, ближе к воде начинались заросли морошки, а склоны сопок были просто усеяны ковром брусники и вороники. Такого изобилия даров природы Чернов никогда не видел даже на Украине. Видимо, сама земля после долгой зимы стремилась летом выдать сразу все свои богатства. Он уходил все дальше от гарнизона на север и каждый раз находил для себя что-то новое и интересное. Как оказалось, на одной из сопок были установлены фуникулер и трасса для скоростного спуска. Видимо, зимой здесь проводились соревнования лыжников. К сожалению, Игорь не был поклонником этого вида спорта, но в этот момент позавидовал его приверженцам. Начиная с середины февраля, после восхода солнца у них была отличная возможность приятно провести время на свежем воздухе. Игорь удалялся все дальше и дальше, периодически пугая затаившихся зайцев и куропаток, пока не поднялся на самую высокую сопку. Растительности на ней практически не было, за исключением сплошного ковра ягеля. Чернов забрался на ее вершину и увидел: впереди, как на ладони, простирался Североморск. «Сколько же я прошел? — подумал Игорь. — Не меньше десяти километров». Он посмотрел на часы, стрелки показывали двадцать часов. Нужно было возвращаться назад. В разгаре стояла полярная ночь. Здешние ночи существенно отличались от белых ночей Ленинграда, когда в полночь царили сумерки. Тут, в Заполярье, солнце не заходило вообще. Так, при солнечном свете, капитан Чернов уставший, но довольный вернулся домой. До условного утра он проспал без сновидений, дорога в гарнизон и вечерняя прогулка сделали свое дело.
После доклада начальнику отделения Особого отдела ВВС о своем прибытии капитан Чернов направился в штаб. Не заходя в свой кабинет, он зашел в гости к майору Сизову, поделился с ним вчерашними впечатлениями от прогулки. А выйдя от него, направился к заместителю начальника штаба майору Абдулову. Стас Абдулов был на два года старше Игоря. В свое время он окончил Оренбургское летное училище и летал на Ту-95 в гарнизоне Североморск-1. Однако по состоянию здоровья через пять лет ему пришлось оставить небо и перейти на штабную работу.
— Прими мои соболезнования по поводу возвращения из отпуска, — вместо приветствия сказал он вошедшему капитану, улыбаясь.
— Спасибо на добром слове, — ответил Чернов, протягивая ему руку.
— Как отдохнул?
— Отлично, — ответил Игорь и стал рассказывать о своих перемещениях по стране и впечатлениях от отпуска. Закончив рассказ, он, в свою очередь, спросил у Абдулова: — Ну а как тут, пока меня не было?
— Небо на землю не упало, — засмеялся тот, — все нормально, никто не умер, техника цела, люди тоже.
— А по моей линии что-то было интересное? — поинтересовался Чернов.
— Да нет. Авиагруппа вернулась с боевой службы, но их опрашивал майор Мухин. Все нормально, — Стас почесал подбородок, выдержал непродолжительную паузу и, понизив голос, добавил: — Хотя был один момент. Но его быстро замяли и даже служебного расследования не проводили. Короче, дело было так. Шкилева отправили в госпиталь на списание. Полком стали командовать Федя Салюков как первый заместитель командира и начальник штаба Федотов. Но, сам знаешь, Феде ничего не надо, ему только летать, а Федотов начал свою власть показывать. Он добился восстановления на летную работу и сейчас спит и видит себя в командирском кресле. Это предисловие, — театрально предупредил майор. — В конце июня полк перелетел на лагерный аэродром «Талые ручьи», а там — как в пионерском лагере: каждый делает, что хочет.
Абулов прервался, как будто забыл сказать что-то важное, и продолжил:
— Помнишь, весной был приказ, что всем категориям летного состава, кто садится на палубу, штатная категория по воинскому званию поднимается на одну ступень?
— Конечно, помню. И что? — спросил Чернов.
— А то, что в этот момент, когда полк был на «Талых ручьях», треть летного состава получила очередные звания. Представляешь, какая там была пьянка?
— Представляю. А как это меня касается? — начал нервничать Игорь.
— А так. Не знаю, есть взаимосвязь с этим или нет, но после сабантуя очень быстро и тихо списали секретную кодовую таблицу в группе спецсвязи. И что интересно: Федотов был и председателем комиссии, которая якобы уничтожила эту таблицу, и лицом, утвердившим этот акт. А такого не должно быть. По закону комиссия создается на основании приказа командира полка, где определяются ее председатель и члены комиссии. А потом начальник штаба или командир утверждает этот акт. А здесь получается, что сам акт составил и сам его утвердил. Видимо, не захотел Федотов придавать огласке это дело, чтобы взыскание не получить. Ну, а Федя, скорее всего, до сих пор не в курсе, что произошло.
— И какие у тебя версии по этому поводу? — поинтересовался капитан.
— Стоп-стоп-стоп, — поднял руки Стас, — я замначальника штаба, мои задачи четко расписаны в уставе, а выдвигать версии — это твой хлеб. Каждый ест свою морковку. Я тебе информацию подкинул, а ты ее пережевывай.
Майор хитро улыбнулся и вытащил из стола кисет с табаком и трубку. Он медленно раскурил ее и добавил:
— Даю тебе еще одну наколку, — он многозначительно посмотрел на капитана, выпустил дым и произнес: — В составе комиссии был человек, который на сегодняшний день не имеет допуска к секретам, но является близким другом подполковника Федотова.
— Все понял, — Чернов резко встал с места, — я пошел в «секретку» искать этот акт.
— Удачи, — пожелал ему Абдулов и попросил: — Если вдруг что, я тебе ничего не говорил.
— Естественно, — на ходу ответил оперработник и закрыл за собой дверь.
Войдя в помещение секретной части, он поздоровался с делопроизводителем:
— Добрый день, Лидия Васильевна.
— Здравствуй, Игорь. Давно тебя не было видно, в отпуске был? — улыбаясь, спросила женщина. Лидия Самбурова работала в секретной части полка более пятнадцати лет. Она была на десять лет старше Чернова и позволяла себе относиться к нему снисходительно. Хотя так она относилась практически ко всем молодым офицерам. Это право, по ее мнению, давало ей другое обстоятельство — ее муж был заместителем командира полка по безопасности полетов.
— Да, сегодня первый день. Никак не могу еще настроиться на работу.
— Ну и не надо себя заставлять. Лучше расскажи, где был, что видел. Мы на следующей неделе тоже с мужем уходим в отпуск. Ты не представляешь, как мне уже здесь все надоело.
Игорь в который раз начал рассказывать о проведенном отпуске. Закончив повествование, он практически без паузы, чтобы избежать лишних вопросов, попросил ее:
— Дайте мне, пожалуйста, дело с актами об уничтожении секретных документов и дело со служебными расследованиями.
Улыбка сошла у нее с лица, и она нехотя пошла к шкафам с секретной литературой.
— Что-нибудь случилось? — с легким волнением в голосе спросила Самбурова.
— Нет, просто хочу посмотреть, что произошло в части за время моего отсутствия.
— Пожалуйста, — пытаясь казаться спокойной и равнодушной, протянула она капитану два дела и журнал выдачи документов для росписи в получении.
Чернов расписался за получение в журнале и карточках-заместителях, которые передал женщине, а затем направился в свой кабинет. Едва за ним захлопнулась дверь, как бдительная сотрудница секретной части сразу же позвонила начальнику штаба:
— Игорь Игоревич, заходил особист, взял дело со служебными расследованиями и акты списания секретных документов.
— Черт бы его побрал, откуда он взялся на мою голову? — выругался тот. — А зачем ты ему их дала?
— А как я могу ему не дать документы? Он имеет право беспрепятственно их получать, — резонно возразила женщина.
— Ладно, пусть копается, — окончательно разозлился начальник штаба и бросил трубку.
Игорь зашел в свой кабинет, осмотрелся вокруг после полуторамесячного отсутствия, вытер накопившуюся пыль со стола и принялся изучать полученные документы. Интересующий его акт был подшит в дело последним листом. Чернов перечитал его. Стандартная форма: комиссия в составе подполковника Федотова, капитана 3-го ранга Омельченко и прапорщика Горохова отобрала для уничтожения путем сожжения следующие наименования документов как не представляющие исторической и документальной ценности. Дальше шел перечень телеграмм с учетом их номеров, ключи к шифровальной машине и последним пунктом отмечена таблица с указанием регистрационного номера. «Странно, — подумал Игорь, — как может кодовая таблица не представлять документальной ценности, если она необходима для работы с шифровальной машиной и имеет гриф «Совершенно секретно»? Надо задать этот вопрос начальнику штаба».
Он запер дверь кабинета и направился к подполковнику Федотову.
— Разрешите? — спросил Чернов, войдя к нему в кабинет.
— По какому праву вы врываетесь ко мне без предупреждения, особенно когда я работаю с секретными документами? Что за хамство? — заорал подполковник.
Игорь не был готов к такому развитию событий и на некоторое время оторопел. Затем, взяв себя в руки, спокойно ответил:
— Я к вам зашел по служебному вопросу, а не просто так поболтать. Если вы так ревностно беспокоитесь за режим секретности, то почему работаете с секретными документами при открытых дверях? И не забывайте, что вы для меня не начальник, а я вам не подчиненный. Я здесь представляю Комитет государственной безопасности, и если я к вам зашел, значит, и мой вопрос к вам не праздный.
— Ты капитан, а я подполковник, поэтому перечитай устав, может, вспомнишь о субординации.
— О субординации я помню всегда, но, видимо, придется последовать вашему совету. Я надеюсь, вы будете себя более комфортно чувствовать, когда вопросы по поводу незаконного списания кодовой таблицы вам будет задавать лично полковник Иващенко, а не я. В обычной жизни он не опускается до уровня начальника штаба полка, но, учитывая серьезность ситуации, думаю, с удовольствием уделит вам время, — с сарказмом ответил Чернов и демонстративно направился к выходу.
— Постой, — закричал Федотов и через пару секунд добавил: — …те.
Он был в курсе, как разговаривает начальник Особого отдела КГБ СССР по ВВС флота с офицерами полкового звена. Недавний пример общения с полковником Шкилевым долго муссировался среди командиров и их заместителей в гарнизоне.
— Слушаю вас, товарищ подполковник, — Игорь сделал ударение на последнем слове.
— Да не обижайся на меня, с утра завели вводными, вот и не сдержался, — примирительным тоном сказал Федотов.
— На обиженных воду возят, — ответил Чернов и в свою очередь захотел уколоть подполковника. — А что касается устава, то я его знаю не хуже вас. Согласно его требованиям, военнослужащие, независимо от должностного положения и званий, должны обращаться друг к другу на «вы». Или вы предпочитаете, чтобы и я к вам тоже обращался на «ты»?
Глаза у Федотова налились кровью, он хотел опять сказать что-то резкое, но вовремя остановился и уже официально сказал:
— Я слушаю вас, Игорь Геннадьевич. Чем могу быть вам полезен?
— Меня интересует, Игорь Игоревич, причина уничтожения кодовой таблицы на аэродроме «Талые ручьи», — в тон ему ответил Чернов.
— А почему вы об этом спрашиваете у меня? Спросите у моего помощника по спецсвязи и режиму секретности, это его епархия.
— Председателем комиссии, согласно акту, были вы, а не он. Поэтому кто, как не вы, мне выдаст информацию из первых рук?
— Товарищ капитан, неужели вы думаете, что мне, начальнику штаба полка, на лагерном аэродроме больше заняться нечем, как бумажки жечь? Мне принесли акт, я его подписал. Спрашивайте у тех, кто сжигал.
— А кто сжигал, если одного из трех членов комиссии, как уже оказалось, не было не месте уничтожения? — спросил Игорь, имея в виду самого Федотова.
— Еще раз вам говорю, разбирайтесь с членами комиссии, если я совершил государственное преступление, подписав этот злополучный акт, то готов понести соответствующее наказание. А сейчас мне некогда, мне нужно работать, — закончил разговор Федотов, и, надев очки, сделал вид, что углубился в изучение документов.
Чернов, не прощаясь, вышел из кабинета начальника штаба и направился к себе. В первый день после отпуска он уже понял, чем ему придется заниматься в ближайшие несколько дней. Для начала нужно вызвать к себе прапорщика Горохова и опросить его, пока начальник штаба не провел с ним инструктаж. Он набрал номер телефона группы спецсвязи и через начальника вызвал к себе в кабинет прапорщика. Через двадцать минут тот уже сидел за столом у Чернова.
— Иван Тимофеевич, — обратился к нему оперработник, — я хотел бы узнать от вас о причинах сожжения кодовой таблицы. Надеюсь, у вас хватит здравого смысла не рассказывать мне, что она устарела и вам прислали новую? В Особом отделе используется аналогичная шифровальная машина для кодированной связи, и я имею определенные навыки работы с ней.
— Не сомневаюсь, — обреченно ответил прапорщик.
— Тогда я внимательно вас слушаю, — поторопил его Игорь.
— А рассказывать особо нечего. Когда сворачивали кодогруппу перед отлетом на базу, машинально собрал все не нужные бумаги и общей массой выбросил в печь. Когда увидел, что горит таблица, пытался ее вытащить, но там был сильный жар. Побежал за водой, хотел залить печь, но было уже поздно.
— И кто может это подтвердить? — поинтересовался у него капитан.
— Да все члены комиссии подтвердят. У них на глазах она сгорела. Мы поэтому и акт переписали. В старом акте кодовой таблицы не было, — дрожащим голосом ответил Горохов.
— А как получилось, что в отношении ваших действий командование не проводило служебного расследования? Во всяком случае, в деле нет материалов проверки данного факта, — Чернов показал на вторую папку.
— А нечего было расследовать, все произошло на глазах начальника штаба, он сразу и влепил мне «строгача», а затем в штабе ВВС этот вопрос, видимо, уладил, — продолжал оправдываться Горохов.
Чернов посмотрел на прапорщика и покачал головой.
— Ваша версия звучит убедительно, но есть одна нестыковка. Начальник штаба отсутствовал при сожжении документов. Я только что был у него, и он мне сказал, что не присутствовал при уничтожении. Кто мне лжет, начальник штаба или вы?
— Я вам говорю правду, спросите у Омельченко, — твердо заявил прапорщик.
Они просидели, молча глядя друг на друга, около минуты, когда, наконец, Чернов спокойно сказал:
— Я вас больше не задерживаю, можете быть свободны.
Прапорщик от неожиданности закашлял. Затем, не веря своим ушам, спросил:
— Так что, и писать ничего не будем?
— Нет, не будем, — ответил Чернов, и когда Горохов подошел к двери, добавил: — Во всяком случае, пока.
Прапорщик тяжело вздохнул, поправил фуражку и вышел в коридор. Не долго думая, Игорь последовал за ним. Закрывая свой кабинет, он увидел, как в конце коридора Горохов без стука зашел к начальнику штаба.
«Теперь остается опросить капитана 3-го ранга Омельченко, — подумал Чернов. — Он, безусловно, расскажет то же самое, видимо, легенду они уже обговорили, но есть смысл уточнить детали».
Оперработник вышел из здания и быстро направился в домик второй эскадрильи, где одно из помещений занимала группа средство объективного контроля. Именно там служил капитан 3-го ранга Омельченко в должности старшего кодировщика. На входе в строение они столкнулись лицом к лицу. Тот явно куда-то торопился.
— Вячеслав Михайлович, вы могли бы мне уделить пару минут? — вежливо спросил его Игорь.
— А можно позже? Меня начальник штаба к себе вызывает, — ответил тот.
— Ничего, мне тоже нужно в штаб, так что нам по пути.
— Хорошо, я слушаю, — согласился офицер.
— Меня интересует только один вопрос. Почему и при каких обстоятельствах сожгли кодовую таблицу на «Талых ручьях»?
Омельченко улыбнулся и, не задумываясь, ответил:
— По случайности. Прапорщик бросил ее в печь вместе с пустыми конвертами, а когда хватился, то уже поздно было.
— И что, нельзя ее было вытащить?
— Конечно, нет. Ты был на «Талых ручьях»? — спросил он Игоря.
— Нет еще, а что?
— Там печь представляет собой топку котельной. Кто ж туда полезет, — усмехаясь, ответил Омельченко.
— А не пробовали водой залить? — продолжал атаковать вопросами Чернов.
— Бесполезно. Во-первых, отопительный сезон закончен, поэтому воду в котельной отключили в связи с ремонтом труб. А во-вторых, то пламя, которое там пылало, водой не зальешь.
Очень быстро офицеры пришли в штаб полка. Чернов пошел в свой кабинет, а Омельченко направился к начальнику штаба.
Усевшись в кресле и прикрыв глаза, Игорь стал анализировать полученную информацию. «На первый взгляд, ситуация обычная. В практике подобное бывает. Но почему начальник штаба посчитал нужным остаться в стороне от этого нарушения, хотя прекрасно осознает, что допустил нарушение режима секретности, точнее, закрыл на него глаза и при этом нарушил его документальное оформление? Это, в общем, одно и то же, но в данном случае заслуживает меньшего наказания. Почему в состав комиссии он включил офицера, который не имеет допуска к секретам? Почему Горохов утверждает, что побежал за водой, чтобы потушить огонь, а Омельченко заявляет, что тушить водой никто и не собирался? Следующий момент. За счет чего в топке могло быть сильное пламя, если отопительный сезон закончен? Судя по акту, документов для уничтожения было немного и их спокойно можно было сжечь в ведре. Что же там было на самом деле, если лгут все трое? Надо опрашивать своих негласных источников, из числа тех, кто был на лагерном аэродроме. Эти трое мне ничего не скажут, тем более после беседы у Федотова», — подумал Чернов и стал собирать документы для сдачи в секретную часть.
Когда делопроизводитель секретной части приняла документы, она обратилась к Чернову:
— Игорь, начальник штаба приказал, чтобы ты зашел к нему после сдачи документов.
— Лидия Васильевна, начальник штаба мне не может приказать, потому что я служу в другом ведомстве. А вы доложите ему, что его просьбу мне передали, — Чернов улыбнулся женщине и вышел в коридор.
Не успел он войти в кабинет, как раздался телефонный звонок. Опытный майор Мухин когда-то учил его: «Не спеши поднимать трубку, отвечай после четвертого или пятого звонка. Так поступают все начальники, а сразу отвечают на звонок только дневальные на тумбочке». Чернов не спеша сел за стол, потер руки и снял с рычага трубку. Он не успел ответить, как услышал разъяренный голос начальника штаба:
— Ты что себе позволяешь? Тебе кто дал право опрашивать моих подчиненных по поводу моих действий?
— Во-первых, насколько я понял, мы еще не перешли на «ты» в наших отношениях. А во-вторых, меня этого права никто не лишал, оно дано мне моими служебными полномочиями. Если вы хотите со мной что-то обсудить, то я готов уделить вам время после обеда, даже без предварительных договоренностей, — мягко отреагировал на хамство Чернов.
В ответ абонент бросил трубку.
До конца дня Игорь просидел у себя в кабинете, обдумывая версии случившегося на лагерном аэродроме и свои дальнейшие отношения с начальником штаба. «Если в первом случае вопросов было больше, чем ответов, то в ситуации с начальником штаба все было ясно, как белый день. Закоренелый солдафон Федотов всегда будет видеть в Чернове не представителя органов госбезопасности, а обычного капитана. Идти с ним на примирение — значит подчиниться его воле и, образно говоря, стать в строй его подчиненных. Тогда можно потерять свой авторитет не только в его глазах, но и перед всеми офицерами полка. Продолжать словесные перепалки — тоже смысла нет, потому что ничем хорошим и продуктивным это не закончится. Остается одно — погонами надавить на погоны. Другими словами, доложить данную информацию полковнику Иващенко, а тот быстро расставит точки над «i». Тогда Федотову придется выбирать из двух зол меньшее, а в его случае — это мир с капитаном Черновым», — подумал Игорь. На этом решении он и остановился. На следующий день он прямо с утра отправился в Особый отдел доложить полученную информацию. Подполковник Можайский, внимательно выслушав его, немного подумал и решительно подвел итог всему услышанному:
— Я считаю так: по факту незаконного уничтожения кодовой таблицы необходимо проинформировать командующего ВВС, пусть они проводят свое расследование и сами наказывают виновных. Я не думаю, что кто-то из этих троих умышленно ее похитил. И прапорщик из СПС, и начальник штаба в этом не заинтересованы, тем более что сразу подпадают под подозрение. Омельченко там вообще «левый чайник». Видимо, нашли первого попавшего незадействованного человека. Да и нет у нас оснований утверждать, что она была похищена. Видимо, так на самом деле все и было, как они утверждают. А вот ваши отношения с Федотовым как-то решать надо. Было бы лучше, если бы ты сам, без нашей помощи, нашел с ним точки соприкосновения.
— Да я обеими руками «за», — ответил Игорь, — но он во мне видит только капитана и не более того. О чем бы мы с ним ни говорили, все заканчивается разницей в погонах. Что же, мне ждать, пока подполковника присвоят?
— Пожалуй, к тому времени Федотов либо уйдет на пенсию, либо станет полковником, — Можайский улыбнулся и предложил свой вариант примирения: — Давай, я поговорю с ним, а не Иващенко. Я не буду акцентировать внимание на вашем конфликте, опрошу его по ситуации с кодовой таблицей и сделаю так, что у него надолго пропадет желание ездить в Особый отдел общаться с равными по званию. Думаю, после этого для него выгоднее будет решать вопросы с тобой. Пока суть да дело, набросай текст информации командующему, а я пока вызову на беседу Федотова.
Игорь взял лист бумаги и сосредоточенно стал обдумывать содержание информации, а Можайский подвинул к себе телефонный аппарат внутренней связи и набрал номер одного из заместителей командующего ВВС.
Чернов возвращался домой, но чувства удовлетворенности от общения с начальником не испытывал. Отношения с начальником штаба его мало беспокоили. Он не мог согласиться с мнением начальника о том, что уничтожение кодовой таблицы было случайностью. Каких-то конкретных версий пока не возникло, но интуиция подсказывала, что не все так просто.
Вернувшись в штаб, капитан первым делом направился в отдел кадров. В пустом кабинете сиротливо сидел начальник майор Кухарев. Учитывая, что все женщины были в отпуске, он одним пальцем что-то печатал на печатной машинке. Чернов поздоровался с ним и спросил:
— Можно я у тебя посмотрю личные дела офицеров и прапорщиков?
— Смотри, — равнодушно ответил тот, — шкафы открыты.
За годы службы в отделе кадров майор привык к частым появлениям у себя сотрудников Особого отдела и воспринимал их желание поработать с документами как обыденное явление. Поэтому он даже не посмотрел, чьи личные дела взял Чернов. А Игорь начал работу с изучения личного дела подполковника Федотова. Ничего особенно интересного для себя он там не нашел. Послужной список характерен для многих офицеров полка: срочная служба, военное училище, офицерская служба, учеба в академии. В характеристике есть отдельные моменты, характеризующие его как личность: заносчив, болезненно реагирует на критику, но в то же время обладает высокими командными и организаторскими способностями.
Личное дело прапорщика Горохова вообще оказалось тонким и «серым». Служил срочную службу в этой же части, затем школа прапорщиков и четыре года службы в СПС (группа спецсвязи).
А вот досье капитана 3-го ранга Омельченко заставило Чернова внимательно его перечитать и сделать определенные пометки в блокноте. Сам он родился в Краснодаре. Отец — Омельченко Михаил Степанович, уроженец города Полтавы. Мать — Омельченко (девичья фамилия Кирсанова) Анна Федоровна, родом из г. Энгельса Саратовской области.
После окончания Краснодарского высшего военного училища имени Штеменко был направлен на Балтийский флот для прохождения службы на должности помощника начальника штаба по спецсвязи и режиму секретности одной из частей. Характеризовался исключительно положительно, однако в 1987 году был снят с должности старшего офицера 8-го отдела Кронштадтской флотилии по служебному несоответствию, лишен допуска к секретам и переведен для дальнейшего прохождения службы в распоряжение командующего Северным флотом. В настоящее время проходит службу в противолодочном вертолетном полку в должности кодировщика группы СОК (средств объективного контроля). Женат, имеет двоих детей.
«Это что же надо было совершить, если одно из первых лиц в части, ответственное за контроль режима секретности, лишили допуска и сняли с должности? — подумал Игорь. — Видимо, без вмешательства наших коллег там не обошлось. Надо будет направить запрос в Кронштадт для выяснения причин перемещения его по службе».
Вернувшись в кабинет, Чернов все же решил встретиться с одним из своих негласных источников и выяснить для себя, что же произошло на аэродроме «Талые ручьи». Он позвонил своему давнему знакомому Косте Белову, с которым дружил еще в военном училище. К счастью, тот после обеда оказался дома.
— Костя, привет. А ты почему дома? — спросил Игорь.
— Сегодня предварительная подготовка, завтра полеты с утра, вот я и дома, — ответил однокашник.
— Ты завтра летаешь? — поинтересовался Чернов.
— А что, есть предложения? — вопросом на вопрос ответил Белов.
— Я вернулся из отпуска, привез хорошую водку, а отметить начало трудовой деятельности не с кем.
— Ну, ты же знаешь, друзья всегда помогут, к счастью, меня завтра в плане нет, — с оптимизмом ответил Костя, — называй время и место. Через пять минут составлю тебе компанию.
Они договорились встретиться у Чернова дома, и Игорь пошел готовиться к встрече друга. Белов не заставил себя долго ждать: как и обещал, через пять минут уже стоял на пороге квартиры. Они вдвоем по-холостяцки быстро накрыли на стол и приступили к трапезе.
Игорь в который раз рассказал о своем отпуске, об изменениях в родном училище, об общих знакомых, оставшихся на Украине. Затем Константин перебил Игоря и спросил:
— Давай, пока еще не все выпили, ты у меня спроси, что хотел. Я ведь вас, особистов, знаю, просто так поболтать не позовете.
Он засмеялся и потом добавил:
— Ладно, не обижайся, что там у тебя за проблемы начались со старта?
— Проблем нет, — ответил Игорь, — есть текущий вопрос. Меня интересует капитан 3-го ранга Омельченко.
— И в связи с чем он тебя интересует? — откидываясь на спинку дивана, спросил Белов.
— Понимаешь, когда вы были на «Талых ручьях», в 8-й группе, в спецсвязи, уничтожили один документ, который не должны были сжечь. Так вот, в состав комиссии начальник штаба назначил его, хотя знал, что у того нет допуска к секретам. Вот у меня и возник вопрос, почему именно его, а не кого-то другого, но с допуском. На крайний случай, у нас у любого начальника штаба эскадрильи есть как минимум вторая форма допуска.
Белов задумался, затем вытер рот платком и сказал:
— Я не могу утверждать точно, но могу предполагать. Ты же знаешь, что Федотов по основной специальности не вертолетчик, перевелся к нам не так давно из полка БЕ-12. Особого авторитета у него нет, но, тем не менее, он мечтает занять командирское кресло. Даже, говорят, получил допуск на полеты на вертолетах. Если по акту нужно было сжечь то, чего реально не существовало, то летчики могли на это не пойти, а то и вообще сдать его тебе, чтобы ликвидировать как кандидата в командиры. А Омельченко в последнее время стал для него лучшим другом.
— И что же их объединило? — спросил Игорь.
— Не поверишь, машина Омельченко. — Белов улыбнулся и налил себе воды в стакан.
— Интересная мысль, но не понятная.
— Да все очень просто, — стал пояснять Костя, — У Славы Омельченко есть «Жигули». В регионе нигде на заправках нет бензина, а он даже в магазин на машине ездит. Вот к нему в друзья Федотов и втерся. На служебные «УАЗы» выделяют по двадцать литров в неделю, поэтому дальше аэродрома на них не уедешь. А так со Славой они и в Мурманск, и в Североморск постоянно мотаются. Более того, Омельченко даже на «Талые ручьи» на своих «Жигулях» приехал. Представляешь, через весть Кольский полуостров своим ходом! Зато там они с Федотовым оторвались, постоянно мотались по «шкурным» делам, то за красной рыбой, то за олениной.
— А как себя держал Омельченко с другими офицерами? — продолжал спрашивать Чернов.
— Одно могу сказать, друзей у него там не было да, по-моему, и здесь нет. Мутный он какой-то. Так вроде со всеми общается, смеется, за столом сидит, но никогда ничего ни о себе, ни о своей службе не рассказывал. Такое ощущение, что вчера погоны надел и о прошедшей службе вспомнить нечего.
— Ну, а на лагерном аэродроме он с кем еще общался, кроме Федотова?
— Сам по себе был. Несколько раз видел его с прапорщиком — шифровальщиком, у того в один из дней какая-то проблема с техникой была, так он по приказу начальника штаба помогал ему. Вот и все.
— Ну, а как отметили присвоение новых званий?
— С этим у нас всегда все проходит на высшем уровне. Дошло до того, что некоторых командиров на руках в туалет выносили.
— А ты неужели все до конца запомнил? — улыбнувшись, спросил Игорь.
— А что я, мне срок на майора выходит только на следующий год. Поэтому в этот раз граненый стакан со звездой залпом не выпивал.
— Тогда, может быть, вспомнишь, как вели себя Омельченко и Горохов?
— Очень пристойно, Горохов тихо вырубился, а Слава его отнес в койку и вернулся за стол. Так что все было интеллигентно и культурно, — пошутил Белов.
— А Горохов спал вместе со всеми в казарме или нет?
— Нет, конечно. У себя, в «шифровалке». У него там кровать стоит.
— А что потом было?
— Потом закончился спирт. Инженер больше не дал, и все разошлись.
— А Омельченко куда пошел?
— Да я откуда знаю, что я за всеми следить должен был? И вообще, мы пить сегодня будем или нет? — возмутился Костя.
— Извини, за работой соскучился, — пошутил Игорь и стал разливать водку по стаканам.
На следующее утро Игорь сразу позвонил Можайскому по каналу засекреченной связи и доложил:
— Андрей Викторович, я считаю необходимым взять в проверку Омельченко. Вчера я встретился с одним человеком, — Чернов не стал называть источника информации, — и тот мне проведал, что на «Талых ручьях» тот был вхож в комнату шифровальщика Горохова. Более того, в один из дней, когда весь личный состав отмечал присвоение очередных званий летчикам, Горохов напился до потери сознания, и отводил его в шифровальную комнату именно Омельченко. Прапорщик был без чувств, поэтому Омельченко мог воспользоваться его ключами и взять там все, что угодно, не только кодовую таблицу.
— Могло быть. Согласен. Но зачем это надо Омельченко? — с интересом спросил Можайский.
— Я посмотрел личное дело этого капитана 3-го ранга. Так вот, всплыли интересные обстоятельства. Он по военному образованию специалист по спецсвязи и режиму секретности. Был старшим офицером 8-го отдела штаба Кронштадтской флотилии. Но его быстро сняли с должности, лишили допуска и убрали куда подальше.
— Лихо девки пляшут, — удивился Можайский, — будет лучше, если ты подъедешь ко мне, и мы обговорим все детали лично, а не по телефону. А то ты там поваришься еще день в собственном соку и будешь требовать санкцию на арест Омельченко как американского шпиона.
Подполковник засмеялся и положил трубку.
Через час Чернов сидел в кабинете начальника и докладывал обо всем, что смог узнать за вчерашний день.
— Итак, какие возникли мысли и версии? — задал вопрос Можайский, прохаживаясь по кабинету.
— Я думаю, что кодовую таблицу не сожгли. Ее мог похитить Омельченко, когда приносил в «шифровалку» Горохова.
— Сразу вопрос, — перебил его Можайский, — с какой целью?
— Вариантов может быть множество. Для того, чтобы шантажировать того же Горохова, с целью вымогательства денег. Выступить благодетелем или помощником перед начальником штаба, чтобы потом восстановиться в должности. И, наконец, продать ее иностранным спецслужбам, а может быть, вообще он ее выкрал по заданию иностранных спецслужб.
— Стоп-стоп-стоп, тормози, — остановил капитана начальник, — смотрю, тебя понесло. Во-первых, какую сумму он мог вымогать путем шантажа у бедного прапорщика, который прослужил-то всего четыре года? У него же еще выслуги нет, и богат он — как церковная крыса. И, я тебе скажу, молодые прапорщики не цепляются так за службу, как офицеры. Поэтому он мог смело доложить о хищении начальнику штаба, и тогда возникли бы проблемы у самого Омельченко. А вот тому неприятности никак не нужны, ему до пенсии не очень долго осталось. Вариант с начальником штаба тоже отпадает. Если бы Омельченко украл, а потом якобы нашел таблицу — это одно дело. А так, коль ее списали, от ее появления толку никакого. Более того, сразу бы начали разбираться, как они все трое уничтожили документ, если он опять появился. Теперь что касается продажи кодовой таблицы иностранным спецслужбам. Я понимаю, что ты еще находишься под впечатлением от дела Лобанова. Но я сомневаюсь, что опытный офицер, почти наш коллега, будет так глупо подставляться.
— А что с последним вариантом? — спросил Чернов.
— С этим вариантом сложнее. Надо разобраться с его личностью, интересами, образом жизни, прошлым. Ты не хуже меня знаешь, чтобы завербовать офицера, нужны определенные обстоятельства, условия и самое главное — основа. За границей он не был, в дальние походы за рубеж не ходил, родственников за границей не имеет, членов семьи, озлобленных на Советскую власть, я думаю, тоже нет. Иначе его бы в такое училище не приняли. Там отбор проводится почти такой же, как в КГБ. Давай сейчас не будем торопиться, распиши все запросы в отношении него и родственников и обязательно в Особый отдел КГБ СССР по Кронштадтской флотилии. Когда придут ответы на наши запросы, тогда и будем выдвигать версии и строить планы. Я думаю, к тому времени и командование проведет свое служебное расследование. Да, кстати, мне ведь Федотов написал в объяснительной, что не присутствовал при уничтожении документов. В состав комиссии включил Омельченко только потому, что тот в прошлом специалист по режиму секретности. Я пообещал, что пока не буду ее показывать командующему. Так что он теперь у нас на крючке, — довольно улыбнулся Можайский.
Чернов ответил улыбкой начальнику, а затем взял несколько листов бумаги и удалился в отдельный кабинет выполнять его указания.
Через час он принес запросы на подпись. Можайский их внимательно перечитал и подписал. Затем, отложив их в сторону, обратился к Игорю:
— Ну, пока почта и наши коллеги будут работать, тебе придется вспомнить, что ты не только военный контрразведчик, но и где-то еще и моряк, раз в морской форме ходишь.
— Звучит интригующе. А можно конкретнее? — попросил разъяснений Чернов.
— Через три дня начинаются учения сил Северного флота. Эскадрилья от твоего полка перелетает на авианесущий крейсер «Баку». Принято решение, чтобы ты вместе с ними вышел в море, — сообщил Игорю начальник. — Ты как переносишь качку?
— Еще не знаю. На Азовском море на катере катался и все, — Чернов смущенно улыбнулся. — Когда вернусь, расскажу.
— Ну и отлично, — подытожил Можайский. — В таком случае собирайся, послезавтра ты должен быть на корабле. Созвонись с корабельным опером, он тебя встретит и поможет разместиться на месте, — подполковник протянул Чернову листок бумаги с номером телефона коллеги.
Весь следующий день Игорь готовился к переезду на корабль. Бывалые летчики посоветовали ему сразу купить свой замок для каюты и запастись продуктами. Это они объяснили тем, что ужин на корабле для летного состава в семнадцать часов, и до отбоя абсолютное большинство успевают опять проголодаться. Бегая по магазинам, Чернов не упустил возможности встретиться еще с одним своим негласным источником из числа технического состава.
Валерию Коленову было уже около сорока лет, он жил один, жена от него ушла, поэтому часто выпивал, иногда уходя в продолжительный запой, но командование не торопилось его увольнять за это. Во всей округе не было лучшего мастера по ремонту автомобильных двигателей и карбюраторов. Поэтому целыми дня он находился в гараже, порой месяцами не появляясь на стоянке вертолетов.
— Ты что такой озабоченный? — спросил он у вошедшего Чернова.
— Завтра на корабль сажусь, — с гордостью ответил Игорь.
— Хорошее дело, я по молодости очень любил ходить в море на боевую службу. Там своя жизнь, размеренная и стабильная. Моряки сами по себе копаются, через каждые полчаса тревоги себе устраивают, а мы — сами по себе, летчиков никто там не трогал. Если полетов нет, то мы как на курорте себя чувствовали, — он мечтательно закатил глаза и смачно цокнул языком.
— Вот и я, получается, с курорта на курорт, — сказал Игорь, и продолжил: — Валера, пока меня не будет, ты мог бы понаблюдать за Омельченко?
— А как же я за ним наблюдать буду? Он же то в эскадрильском домике, то на аэродроме, а я всегда здесь. Вижу его только тогда, когда он машину из гаража выгоняет и потом назад ставит.
— А где его гараж? — поинтересовался Чернов.
— Да вот, перед тобой, — Коленов показал рукой на стоящий напротив гараж.
Игорь обошел его, чтобы осмотреть со всех сторон. Строение заметно отличалось от всех остальных как размерами, так и своей добротностью. Величиной он был с одноэтажный дом, изготовлен из сварных листов металла, к нему было подведено электричество, а с задней части виднелась антенна.
— Валера, а что у него там внутри? — спросил Чернов, показывая на гараж.
— Как и положено: смотровая яма, есть комната отдыха, там у него телевизор стоит, диван, приемник, даже лестница на чердак установлена. Но что там, я не знаю.
— Валера, мне нужно бежать, но ты за ним посмотри, когда приходит, с кем, что приносит, что уносит, чем занимается в гараже. Мне любое твое наблюдение будет интересным. А я когда вернусь с учений, все тебе расскажу и объясню.
— Хорошо, посмотрю, — буркнул Коленов, и полез под машину.
На следующий день, капитан Чернов стоял на причале возле крейсера «Баку» в ожидании своего коллеги. Величие и мощь корабля произвели на него неизгладимое впечатление. Он больше напоминал многоэтажный небоскреб площадью с олимпийский стадион, чем боевую технику. Игорь смотрел на эту махину и не верил своим глазам; ему казалось, что он попал в какой-то фантастический мир и перед ним не военный корабль, а какая-то межгалактическая космическая станция из кинофильма «Звездные войны».
К нормальному восприятию мира его вернул подошедший офицер в морской форме.
— Старший оперуполномоченный капитан 3-го ранга Полежаев Вадим Петрович, — представился он и протянул руку, — можно просто Вадим.
Чернов ответил на приветствие и назвал свое имя. Они сразу перешли на «ты».
Поднявшись на борт и отдав честь флагу, Полежаев предложил:
— Давай сначала пройдем в мою каюту, оставишь там вещи. Я тебя представлю командиру, а потом покажу корабль.
Авианесущий крейсер Игорь представлял себе совсем по-другому, во всяком случае, не так, как их показывали в фильмах. Просторных коридоров там не было и в помине. Скорее их можно было назвать туннелями, бессистемно уходящих то вниз, то вверх, то в стороны. На потолке тускло горели защищенные металлической сеткой светильники.
Каюта корабельного опера тоже не произвела должного впечатления на Игоря. Она была размером как купе поезда. И все там было компактное: узкая кровать, крошечный столик, условный шкаф.
— Уютно здесь у тебя, — деликатно отметил Игорь, осматривая жилище.
— Это потому, что мне по штату положена отдельная каюта. У остальных офицеров каюты на двоих. Вот там не протолкнуться. А у меня простор.
Полежаев гордо разлегся на койке и потянулся, таким образом демонстрируя свободу движений в помещении. Затем, он посмотрел на остолбеневшего Чернова и спросил:
— Ты что, первый раз на корабле?
— Конечно, первый, я только в прошлом году перевелся сюда. До этого служил в транспортной авиации, — оправдываясь, ответил Игорь.
— Ничего, после этого выхода станешь настоящим моряком. Имей в виду, забортную воду придется пить вместе с «салагами». Так у нас отмечают первый выход в море, независимо от чинов и званий.
— Не будем нарушать традиций, нам все равно, что пить, — шутя, ответил Чернов и добавил: — Пошли к командиру?
Кабинет командира корабля тоже сильно отличался от кабинетов наземных начальников такого уровня. По площади он был едва вдвое больше каюты Полежаева.
Сам командир оказался тоже своеобразным человеком. Он, не прерываясь, читал документы, даже никак не отреагировав на появление сотрудников Особого отдела. Когда происходило знакомство, то говорил только Вадим. Сам командир, не глядя на них, только кивал в знак согласия и молча жестикулировал. После того как Полежаев сказал, что его коллега впервые попал на корабль, тот покачал головой и выдавил из себя:
— Это «пробоина» в службе. Ликвидируй.
Кому была адресована эта команда, Полежаеву или Чернову, никто не понял, но оба одновременно встали с места в ожидании разрешения следовать на осмотр корабля. Командир махнул рукой либо в знак согласия, либо в знак прощания и вновь углубился в чтение документов.
Впечатления от экскурсии по крейсеру тоже были двоякими. Первое чувство, появившееся у капитана Чернова, — это гордость за советский военно-морской флот. Второе — легкая паника. Игорь вспомнил художественный фильм «Лицедеи», где герой Семена Фарады ходил по коридорам административного здания и кричал: «Ну, кто так строит?». У Чернова возникло такое же чувство. У него, не укладывалось в голове, как может человек свободно ориентироваться в этих многочисленных лабиринтах.
Ближе к обеду Игорь выбрал себе каюту в конце условного коридора почти в носовой части корабля. Полежаев рекомендовал ему выбрать где-то ближе к середине, но он категорически отказался из соображений конспирации, так как надеялся там встречаться со своими негласными помощниками.
После обеда Чернов не рискнул самостоятельно продолжить знакомство с крейсером, а вышел на палубу подышать морским воздухом и полюбоваться морем. Игорь облокотился на ограждение и стал смотреть на водную гладь. В этот момент раздался резкий голос в динамике громкоговорителя: «Товарищ капитан-лейтенант, отойдите от лееров». «Интересные на флоте команды», — подумал Чернов и перевел взгляд на береговую линию. В этот момент тот же голос повторил команду. Игорь осмотрелся по сторонам, но, не увидев никого вокруг, вновь стал рассматривать берег. В третий раз голос в рупоре заорал по-другому: «Капитан…твою мать, отойди от перил!» Тогда Чернов понял, что команды относились непосредственно к нему, а леера — это, видимо, и были перила.
Чернов решил направиться в свою каюту и ждать там прибытия авиагруппы на корабль. Однако, вернувшись к себе, увидел, что дверь открыта, а все его вещи разбросаны. В чемодане не оказалось продуктов, фотоаппарата и одеколона. Только после этого Игорь вспомнил, что не поменял замок в каюте.
За ужином он поделился своими неприятностями с Полежаевым, но тот отнесся к этому происшествию очень спокойно. Не прекращая жевать, он спросил:
— А тебя что, в полку не предупредили, что здесь каюты летчиков «бомбят»?
— Предупредили, — ответил Игорь, — но я не думал, что это произойдет так быстро.
— А ты надеялся, что в твою каюту наведаются матросы уже после того, как ты все съешь? — усмехнулся местный оперработник.
— Нет, конечно, но сейчас надо же что-то делать, — не унимался Игорь. — Доложить командиру, например, пусть назначит служебное расследование.
— Ага, сейчас. Во время учений он будет назначать расследование. У нас воровство было, есть и будет. Тут знаешь, сколько шхер на корабле? Отделение матросов можно спрятать — и до конца похода их никто не найдет. Численность одного экипажа без авиагруппы больше тысячи шестисот человек, а с летчиками и за две тысячи переваливает. Так что смирись, в следующий раз умнее будешь.
Игорь замолчал, хотя на душе были неприятный осадок и обида. Обида за то, что матросы обворовали именно его, оперативного работника, который должен был предвидеть и не допустить подобного хотя бы по отношению к себе, и тем более что был предупрежден о подобных традициях.
Утром на палубу сели вертолеты полка. У Игоря было ощущение, что на крейсере он провел целую вечность, и поэтому встречал однополчан, как самых желанных и долгожданных друзей. В течение дня летчики и техники занимались размещением на корабле и загоняли в подпалубный ангар вертолеты.
На следующие сутки после торжественного построения и поднятия флага крейсер вышел в море. Почти весь день Чернов провел на палубе. Для него это был первый выход в море. В детстве он много читал о морских приключениях, немало видел художественных фильмов о военных моряках, но ни одна книга, ни один фильм не могли описать тех чувств, какие он испытал в тот момент. Сочетание безбрежных водных просторов, синего неба и невероятной скорости привело Игоря в состояние эйфории. Он радовался, как ребенок, и не мог сформулировать для себя, что же так влияет на его настроение. В душе было чувство праздника, и даже пронизывающий ветер не омрачал этого состояния. Игорь смотрел на окружавших его моряков и отметил для себя, как светятся от воодушевления их лица. Эти люди были сродни дельфинам, в море она были в своей стихии, а на суше — в ожидании моря. Он не заметил, как к нему подошел штатный руководитель полетов подполковник Каплунов и поинтересовался:
— Что, интересно?
— Не то слово! — с восторгом ответил Игорь. — Кто бы мог подумать, что за эту работу еще и зарплату платят.
— В каком смысле? — не понял услышанного Каплунов.
— За такое удовольствие еще нужно самим деньги платить, как на аттракционах.
— Это поначалу. Потом ты убедишься, что морская служба — это тяжкий труд. А когда проболтаешься в море несколько месяцев, не представляешь, какими натянутыми становятся отношения между моряками. Они так надоедают друг другу, что порой даже до драк доходит, — он посмотрел на удивленного Чернова и добавил: — Ну, ты не волнуйся, мы в море будем недолго, выйдем в нейтральные воды полетаем, постреляем и вернемся.
Подполковник усмехнулся и, похлопав Игоря по плечу, сказал:
— Я вообще-то за тобой пришел. Ты в моряки посвящаться собираешься?
— А что, уже пора? — спросил Чернов.
— В море вышел — значит пора. Пойдем, спустимся в ангар. У нас посвящают в моряки рядом с вертолетами.
На месте торжественного ритуала присутствовал почти весь личный состав авиагруппы. В отдельном ряду стояли несколько молодых офицеров и прапорщиков. Старший авиагруппы подполковник Медведев дал первому из них плафон от светильника, наполненный морской водой. Согласно традиции каждый из посвящаемых должен был его выпить полностью, но, учитывая индивидуальные особенности каждого, пили, кто сколько сможет. Чернову ранее приходилось глотать воду Азовского моря, но вода Баренцева моря оказалась более соленой и горькой. Но традиции есть традиции. Пришлось выпить почти все.
Ночью первое радужное представление о морской службе было омрачено погодными условиями и морской стихией. Игорь проснулся оттого, что упал с койки и сильно ударился плечом. Сначала он не понял, что произошло. Чернов попытался встать, но ноги его не держали. Ощущение было таким, что каюта превратилось в вагонное купе скорого поезда и лифт одновременно. Мало того, что каюта качалась по горизонтали, она еще опускалась на несколько метров вниз, а затем сразу начинала подниматься вверх. Игорь сел на койку и уцепился руками за стол, чтобы зафиксировать свое положение и прийти в себя. Теперь наконец он понял, что это шторм. «Теперь смогу рассказать Можайскому, как я переношу качку», — улыбнувшись, подумал Игорь. Однако на этом его оптимизм закончился. Примерно через час он почувствовал первые позывы тошноты. Пролетав несколько лет на самолетах транспортной авиации и испытав перепады высот при воздушных ямах, он был уверен, что окажется невосприимчивым к морской качке. Но в море все оказалось наоборот. Ближе к утру, он был в полуобморочном состоянии от постоянных рвотных позывов. Игорю казалось, что вот-вот сознание его покинет, как вдруг в каюту зашел старший авиагруппы подполковник Медведев. Почувствовав специфический запах в помещении и увидев, чуть живого опера, он колоритно выругался и сразу вышел. Спустя несколько минут он вернулся вместе с инженером эскадрильи майором Антоновым. Тот, как дежурный фельдшер, держал в одной руке флягу со спиртом, в другой — стакан.
— Я не буду пить, — с ужасом вскрикнул Чернов, увидев гостей.
— А придется, — театрально ответил подполковник, — ни одно лекарство так не помогает от рвоты, как «шило».
— Ты не спорь, Игорь — примиренчески сказал инженер, — не ты первый, не ты последний. Почти все через это прошли.
Он заботливо налил полстакана спирта, вытащил из-за пазухи кусок черного хлеба и протянул Чернову. Тот, едва совладав с собой, проглотил жидкость и долго не мог восстановить дыхание, так как воды рядом не оказалось. Затем лег на койку и, к своему удивлению, ощутил, как тепло растеклось по всему телу и перестало тошнить.
— Мы сейчас уйдем, — сказал Медведев, убедившись в успехе своей миссии, и добавил: — Ты пока не засыпай. Пришлем тебе специально обученного матроса, чтобы приборку сделал, а потом поспи. Где-где, а здесь про тебя никто не вспомнит, поэтому отдыхай.
Офицеры тихо вышли, закрыв за собой дверь. Через несколько минут в каюту вошел перепуганный матрос с тряпкой и, украдкой взглянув на офицера, быстро начал убирать последствия его первого выхода в море.
Игорь незаметно заснул и сколько находился в этом состоянии — не помнил. Но проснулся он от сильного шума неизвестного происхождения. Он быстро привел себя в порядок и вышел на палубу. В это время вертолеты с грохотом поднимались в небо. Остановившись возле самолето-подъемников, Чернов долго наблюдал эту завораживающую картину. После возвращения машин на базу неожиданно раздался оглушающий залп. В ход пошли ударные силы ракетного и зенитно-ракетного комплексов.
Чернов спустился в каюту капитана 3-го ранга Полежаева. Тот сидел за столом и что-то сосредоточенно писал.
— Не помешаю? — спросил его Игорь.
— Заходи, — ответил Полежаев, не отрываясь от бумаг: — Ну, как пережил шторм?
— Неважно, прямо скажем, наизнанку выворачивало, — честно признался Чернов.
— Это потому, что ты каюту выбрал не по центру. В центре не болтает, а ближе к баку или юту при шторме амплитуда бывает до сорока метров. Так что с флотским крещением тебя, Игорек!
Полежаев отложил авторучку в сторону и, улыбаясь, пожал руку коллеге.
Затем совершенно серьезным тоном добавил:
— Ты давай, приходи быстрей в себя и начинай работать с летчиками. Они доложили командиру корабля, что в нескольких милях от нас барражирует разведывательный корабль НАТО «Марьятта», в районе поиска обнаружена неопознанная подводная лодка. Так что включайся, на учениях всякое может быть, и вертолет угнать за границу могут, и за борт бросить не то, что нужно, и, не дай Бог, вывести из строя боевую технику. А в этом случае с тебя не просто шкуру снимут, а еще и под трибунал отдадут.
— Да, красочные ты мне картины расписал, — пытаясь шутить, ответил Чернов.
— Это не картины, это жизнь. И то, что я тебе сказал в общей форме, все когда-то где-то с кем-то уже произошло. Поэтому делать выводы тебе. Кстати, в прошлом году мы были в Средиземке на боевой службе. Так вот, когда проходили пролив Гибралтар, то один из матросов выпрыгнул из иллюминатора и вплавь направился к берегам Португалии. Потом, когда стали разбираться, оказалось, что он заблаговременно вырезал из коврика ласты, сделал непромокаемый пояс из спасательного костюма, а до этого самостоятельно учил португальский язык. Вот так. К сожалению, я все это узнал потом.
— И чем ты отделался?
— Можно сказать, легким испугом. Объявили строгий выговор и вычеркнули из резерва на выдвижение. Так что теперь я — вечный опер и вечный капитан 3-го ранга.
Он вновь сел за стол и продолжил писать, уже не обращая внимания на Чернова. А тот тихо вышел из каюты и направился к летчикам. «Да, видимо, морского круиза не получится, оперативная работа должна быть непрерывной, независимо от условий службы», — сделал для себя очередной вывод Чернов.
Неделя на корабле прошла быстро. За это время Чернов стал почти свободно ориентироваться в морской терминологии и командах, однако постоянное нахождение в замкнутом пространстве стало действовать на него угнетающе. Ему хотелось вновь почувствовать твердую почву под ногами, погулять по сопкам, посмотреть на диване телевизор, ну и, конечно же, поскорее увидеть жену и детей. Последнее желание было нереальным, так как семья должна была вернуться домой только к концу августа.
В гарнизон Игорь попал вместе с экипажами на вертолете. На берегу ждать его было некому, поэтому примерить на себя еще одну морскую традицию — встречу с семьей на причале — у него не было никакой возможности. Первое, что сделал Чернов, войдя в квартиру, — это набрал ванну горячей воды и поставил варить пельмени. Лежа в ванной и предвкушая домашний ужин, Игорь окончательно понял, что морская служба — это не его стихия. Ночью он долго не мог не заснуть, его продолжало качать, как на корабле, и на уши давила непривычная тишина.
На следующий день ровно к девяти капитан прибыл на доклад к начальнику.
— С возвращением на базу, — протянул ему руку Можайский. — Как впечатления?
— Знаете, Андрей Викторович, в очередной раз убедился, насколько я правильно поступил, что решил посвятить себя авиации, а не флоту, — ответил Игорь.
— Неужели не понравилось? — улыбаясь, поинтересовался начальник.
— Понравилось, но только первые несколько часов, а потом начались сюрпризы.
Чернов начал рассказывать о том, какие приключения произошли с ним на корабле.
Можайский внимательно слушал Чернова, периодически вставляя в разговор свои шутки и комментарии. После того как капитан закончил свой рассказ, начальник прекратил улыбаться и серьезно сказал:
— В отношении твоего Омельченко пришел ответ из Особого отдела КГБ СССР по Кронштадтской флотилии. Как оказалось, причиной для снятия с должности послужил привод его в милицию. Наш подопечный, находясь в Ленинграде в командировке, был задержан милицией с проститутками. Будучи в нетрезвом состоянии, он устроил дебош в гостинице и оказал сопротивление милиции при задержании.
— Ну и за что было снимать с должности? Обычный случай для командированного офицера, — попытался возразить Чернов.
— Согласен. Случай обычный, — он сделал паузу и добавил — но для обычного офицера, а наш офицер осведомлен в государственной тайне, и об этом не следует забывать. И самое интересное, что при задержании у него оказалось шесть тысяч рублей, происхождение которых он отказался пояснять и милиции, и командованию.
— Это действительно интересно, — согласился Игорь, — для командировочных расходов многовато. Хотя, если предполагать, вариантов может быть куча.
— Я знаю, что у тебя буйная фантазия, но давай не будем гадать, через агентуру выясни, насколько его материальное положение соответствует доходам, и проведи в отношении него полную спецпроверку. Может быть, это нам даст какую-то зацепку, — посоветовал Можайский, — первичные запросы тоже вернулись, но там все чисто.
Подполковник протянул капитану бланки спецпроверок. Чернов просмотрел их и, положив в свою папку, спросил:
— Я направлял мотивированные запросы по местам рождения его и членов семьи. Ответы на них прислали? — с надеждой спросил Игорь.
— Пришли. Позже возьмешь их у секретаря. Но там тоже ничего интересного. Рождение отца подтвердили, а на мать данных нет.
— Что значит, нет данных? — переспросил капитан.
— Такое бывает, она родилась до войны, а в войну могли архивы сгореть. Здесь ничего необычного нет, такое часто бывает, особенно, если города находились под немецкой оккупацией, — ответил Можайский.
— А я думаю, есть. Отец родился в Полтаве. Этот город был под оккупацией, а архивные данные сохранились. Город Энгельс в годы войны не был под немцами. Его даже не бомбили, а архивы не сохранились.
— Коллега, откуда такая осведомленность в истории этого города? — спросил Можайский, раскачиваясь на стуле.
— Я там был на стажировке после третьего курса, — пояснил Чернов.
— Тогда для того, чтобы внести ясность, предлагаю в отношении матери направить запрос в паспортный стол по месту жительства и по месту выдачи паспорта, чтобы выслали копии всех учетных данных. Хотя не знаю, что это нам даст, но если тебе от этого станет легче, то пиши.
Подполковник сложил ладони в замок и многозначительно посмотрел на Чернова, давая понять, что ждет от него готовые документы на подпись.
До обеда Игорь зарегистрировал очередную партию запросов и направился в гарнизон. Не заходя домой, он пошел в гараж к Валерию Коленову. Тот, как всегда, был в гараже и продувал жиклеры на разобранном карбюраторе.
— Ну что, моряк, вернулся на берег? — он засмеялся и вытащил из тумбочки бутылку спирта. — Давай за возвращение по пять капель.
Как по мановению волшебной палочки, на столе оказались стаканы, кусок сала и хлеб.
— Валера, мне еще работать надо, — попытался уклониться от приглашения Чернов.
— А я что здесь, дурака валяю? Замполиту, между прочим, карбюратор ремонтирую.
Он обиженно посмотрел на Чернова, выждал паузу и демонстративно стал закрывать пробкой бутылку. Потом также демонстративно заявил:
— Ну, если тебе некогда со мной пообщаться, то и я не скажу тебе того, что собирался.
Игорь обреченно сел на табурет, взял бутылку и сам налил себе четверть стакана. Коленов удовлетворенно присел напротив и последовал примеру гостя.
— Так чем ты хотел меня удивить? — спросил опер собеседника.
— Как ты и просил, — начал гостеприимный хозяин, — все это время наблюдал за Славиком.
Так он обычно называл Омельченко.
— Каждое утро он выезжал из гаража и вечером ставил машину обратно. С собой ничего не приносил, ничего не выносил, никого не приводил, и к нему никто не заходил.
— Да-а, — с сарказмом и явным разочарованием произнес Чернов, — такую информацию, я, наверно, до утра не переварю.
— А это не все, — испытывая терпение, продолжил техник, — каждую неделю по четвергам он приходит к двадцати часам в гараж и около часа там сидит при закрытых дверях. В прошлый раз я хотел тебе об этом сказать, но решил сам перепроверить. Я попытался зайти к нему в гараж следом, но он заперся изнутри и мне так и не открыл.
— И о чем это свидетельствует? — удивленно спросил Чернов.
— А это вопрос не по окладу. Ты опер, ты и думай, — парировал Коленов.
Не дожидаясь ответа, он налил себе еще треть стакана спирта, залпом выпил его и закурил.
— Валера, а давно он машину купил? — продолжал опрашивать собеседника Чернов.
— Уже здесь купил. Два или три года назад. Ему Володя Лукьянов ее продал. Тот вернулся с боевой службы, и ему эту машину выделили согласно очереди. А потом выяснилось, что, пока он был в морях, его жена гуляла налево и направо. Он подал на развод, а жена потребовала раздела имущества. Вот и пришлось продать машину, чтобы деньги разделить. Так что Славику повезло.
— А откуда ж у него деньги взялись? Он же недавно на Севере?
— Я в чужие карманы не заглядываю, — гордо заявил Коленов, — может, родители помогли, может, жена «потрудилась». Она ведь у него в квартирно-эксплуатационной части работает, а там — клондайк. Люди в своих ведомственных квартирах ремонт делают за свой счет, а она под это дело списывает казенные стройматериалы. Ведь ремонт служебного жилья должна проводить КЭЧ своими силами и бесплатно. Можно только представить, сколько она имеет от этой кормушки.
Игорь задумался, нужно было быстро проанализировать то, что он услышал, и принять решение о дальнейших действиях. Мыслительный процесс вновь прервал хозяин гаража.
— Ты пить будешь или пришел на меня посмотреть? — с обидой спросил он.
— Валера, извини, но после корабля мне «шило» не лезет, — слукавил Игорь.
— Это точно, я, когда с боевой службы возвращался, неделю минимум в завязке был, — с пониманием ответил Коленов, — а потом ничего, восстанавливался.
Кое-как Чернову удалось вырваться из гаража гостеприимного Коленова. Он наконец зашел в свой кабинет, сел в кресло и решил обобщить все, что получил за последние дни в отношении капитана 3-го ранга Омельченко. Получалась следующая картина. Находясь в Ленинграде в командировке, он был задержан в гостинице с крупной суммой денег. Шести тысяч было достаточно, чтобы там купить автомобиль. Однако на Север он прибыл без автомобиля. Брать с собой такую сумму на карманные расходы тоже не логично. Значит, эти деньги он мог получить от кого-то в Ленинграде. Там он, видимо, был один, поэтому нанял проституток и захотел что-то отпраздновать. Не исключено, что именно получение этой суммы. Возможно, что первоначально денег могло быть больше, ведь за ресторан и проституток нужно было заплатить. Далее, после снятия с должности и перевода в Заполярье, он почти сразу покупает автомобиль. Тогда жена еще не могла заработать таких денег на аферах в КЭЧ, а деньги уже были. Конечно, он мог занять, но тогда он был вновь прибывшим в гарнизон, и вряд ли ему кто-то помог. Следующий момент. Он систематически уединяется в гараже, где есть радиоприемник. Возможно, там у него происходит канал связи с разведцентром. Вопрос: почему тогда он не занимается этим дома? Дома два сына-школьника, занятие отца может вызвать у детей лишние вопросы и еще хуже, они могут рассказать это одноклассникам.
Итак, нельзя исключать, что Омельченко был завербован и получил деньги за какую-то информацию. Возможно, что это был не единичный случай, поэтому после прибытия на Север у него уже была нужная сумма для приобретения автомобиля. И сейчас он продолжает сотрудничество с иностранной разведкой, используя свой радиоприемник как возможный канал односторонней связи.
«Все получается складно, за исключением одного: когда и на какой основе он мог быть завербован, — подумал Игорь. — Пока я не выясню этот вопрос, руководство мои доводы не сочтет серьезными».
На следующий день с утра капитан Чернов вновь появился в отделе.
— Что-то ты зачастил, — сказал секретарь отдела прапорщик Шишов, — тебе что, на объекте заняться нечем?
— Потому и зачастил, Володя, что работы море, — ответил ему Игорь, — дай мне, пожалуйста, литерное дело по спецслужбам противника.
— Серьезная заявка, — весело отметил секретарь и протянул капитану толстую папку с документами.
Чернов начал искать по оглавлению документы, касающиеся каналов связи иностранных спецслужб со своей агентурой на территории СССР. Наконец он нашел то, что искал. В аналитической справке службы «Р» КГБ СССР было отмечено, что Мюнхенский разведцентр БНД осуществляет радиосеансы на территорию СССР по четвергам с двадцати до двадцати сорока по московскому времени. От радости Игорь едва не подпрыгнул на месте, он схватил дело и побежал в кабинет к Можайскому. Тот внимательно выслушал доводы молодого сотрудника, походил по кабинету, обдумывая услышанное, и заявил:
— Рациональное зерно в этом, конечно, есть, и на совпадение не похоже. Но в контрразведке любые признаки причастности лица к иностранным спецслужбам всегда можно истолковать бытовыми интересами, и в жизни очень часто именно так и получается. Шпионов всегда искали по признакам шпионской деятельности, а вычисляли только на каналах связи с представителями иностранных спецслужб и с использованием технических средств. Нам не дадут в отношении него провести никакие активные мероприятия, пока у нас не будет достоверных данных о нахождении его в вербовочной ситуации. А это значит, перепроверяй, где он был в отпусках, кто из его друзей или одноклассников эмигрировал в Германию, где он вообще мог познакомиться с немцами.
— Так мне тогда целый год придется копаться в его личном деле и поднимать все его связи, — разочарованно произнес Игорь.
— А как ты хотел? На блюдечке с голубой каемочкой тебе никто ничего не принесет, — констатировал начальник.
Он посмотрел на поникшего Чернова и уже более мягким тоном сказал:
— Не расстраивайся, в нашем деле отрицательный результат — это тоже результат. Материал ты получил очень интересный, теперь нужно его правильно обработать. А спешить здесь не надо. Завтра суббота, можешь на службу не выходить. Отдохни, расслабься, а со следующей недели начнем что-то думать.
На прощание он пожал руку капитану, взял под мышку литерное дело, оставленное Черновым, и понес его в секретариат.
Возвращаясь домой, Чернов встретил летчика Сергея Корнева. Они жили в одном доме, и оба в данный момент «холостяковали».
— Какие планы на выходные? — здороваясь, спросил Корнев.
— А что, есть предложения? — вопросом на вопрос ответил Игорь.
— Если есть желание сходить по грибы на необитаемом острове, могу взять тебя с собой, — предложил Корнев. Он летал на вертолете Ка-27Е, используемом Северным флотом для выполнения задач по замеру радиации в акватории Баренцева моря и прилегающих объектах. Поэтому вертолет был задействован независимо от планов командования полка и зачастую в выходные дни.
— С великим удовольствием, — согласился Игорь. — А что с собой брать?
— Тару для грибов и желательно надеть летный комбинезон. Морякам мы представим тебя как штурмана-оператора. Нам придется садиться в поселке Гаджиево, взять на борт аппаратуру, а потом полетим по маршруту, который нам укажут, — пояснил Корнев.
— Когда мне нужно быть на аэродроме?
— Вылет запланирован завтра на десять утра, так что приходи к этому часу, не позже, потому что ждать не будем. И постарайся не намного раньше, чтобы меньше тебя видели возле вертолета. Без разрешения командира полка брать на борт посторонних лиц категорически запрещено.
— Договорились, — ответил Чернов, — завтра буду, как штык.
На следующее утро без четверти десять Чернов крутился возле эскадрильского модуля, держа в руках свернутую парашютную сумку. Корнев заметил его, но жестом руки показал, чтобы тот ждал его команды. После доклада о готовности вертолета к вылету летчик разрешил всем членам экипажа занять свои места и махнул рукой Чернову. Игорь подбежал к вертолету и сразу запрыгнул в кабину. Машина быстро поднялась в воздух, и взору открылся удивительный пейзаж летнего Севера. В лучах утреннего солнца заиграли красками зеленые сопки в сочетании с каменными скалами, покрытыми островками цветущего мха.
Вертолет летел в направлении Кольского залива. Корнев открыл форточку и закурил. В авиации запрещено курить в кабине во время полета, но, видимо, Сергей решил произвести впечатление на пассажира, так как подобное в самолете повторить невозможно из-за высокой скорости полета.
— Ну, как впечатления? — спросил летчик у Игоря.
— Обалдеть, как на колесе обозрения, — не скрывая восхищения, ответил Чернов.
— Сейчас я тебе сделаю аттракцион, — Корнев наклонил штурвал влево, и машина с креном резко пошла вниз к воде. На высоте около двадцати метров машина выровнялась и устремилась вдоль залива на север. Впереди шел, поднимая брызги, большой десантный корабль. В считанные секунды вертолет догнал его, оставив капли воды на блистере. Затем машина по велению командира резко взметнулась ввысь и направилась в сторону противоположного берега. Вдруг на самом выходе из залива неожиданно появился городок с аккуратными домиками, плацем и вертолетной площадкой.
— Это Гаджиево — гарнизон моряков, — сказал Корнев, — мы здесь обозначим посадку, возьмем ящик с аппаратурой и полетим дальше.
Как только вертолет коснулся колесами земли, к нему сразу устремились два мичмана с металлическим ящиком в руках. Игорь вышел из кабины, моряки вежливо поздоровались с ним и сразу же принялись устанавливать на борту свою технику. Весь процесс занял не более двух минут. Игорь вновь забрался в кабину, и винтокрылая машина направилась строго на север. Ранее Чернову приходилось летать на остров Кильдин, но в этот раз он остался в восточной части, а вертолет отклонился в сторону норвежских территориальных вод. Вся акватория моря в этом районе была усыпана небольшими скальными островами. Пролетая над одним из них, командир экипажа обратился к Чернову:
— Давай здесь, на вершине сопки, мы тебя высадим. Тут растительности больше. Садиться не будем, просто зависнем в метре над поверхностью, чтобы не фиксировать посадку, а ты выпрыгни и иди собирать грибы. Минут через сорок мы за тобой вернемся. К этому времени ты нас жди на вершине сопки.
Чернов, не задавая лишних вопросов, прыгнул вниз. Сначала ему показалось, что для сбора грибов сорока минут очень мало. Но когда он подошел к склону и посмотрел вниз, его мнение резко изменилось. Вся поверхность земли была словно усыпана оранжевыми шапками подосиновиков. Удивительным казалось то, что на территории не было никаких следов человека, ни тропинок, ни углей от костра, никакого мусора. Через двадцать минут парашютная сумка была под завязку заполнена грибами. Игорь уже с трудом поднялся на вершину сопки и присел в ожидании вертолета. Погода стала портиться, небо закрыли тучи, и начал срываться мелкий дождь. Прошло около часа, как Чернов ступил на этот необитаемый остров, а вертолета все еще не было. Настроение стало портиться, постепенно переходя в тревогу. «Ни дай Бог, по метеоусловиям экипажу дали команду возвращаться на базу, и они не смогут меня забрать, — подумал Игорь. — Неужели придется ждать их следующего вылета?» К счастью, через пять минут он услышал шум двигателя приближающего вертолета.
Машина зависла в метре от земли, и Игорь сначала погрузил в кабину сумку с грибами, а затем забрался сам.
— Вы что так долго? Я уже волноваться начал, — спросил Игорь Корнева.
— Мы решили дать тебе больше времени для сбора грибов, поэтому, отработав задание, вернули аппаратуру в Гаджиево, а потом прилетели за тобой. Я вижу, ты удачно походил, — отметил Сергей, показывая на парашютную сумку с грибами.
— Я даже не ожидал, что их здесь так много будет, — не скрывая восторга, ответил Игорь.
— Это не удивительно, их тут никто не собирает, — констатировал Сергей.
Через двадцать минут вертолет приземлился на аэродроме. Сразу к машине подошли техники, среди которых был инженер полка по вертолетам и двигателям майор Левтеров. Он сдержанно поздоровался с Черновым, бросив беглый взгляд на сумку с грибами, и назидательно произнес в адрес Корнева:
— Ох, Сережа, доиграешься ты когда-нибудь.
Чернов быстро вышел за границу стоянки вертолетов и уже спокойным шагом направился в сторону гарнизона. Оставшийся день Игорю было чем заниматься дома, до полуночи он чистил грибы. К обеду следующего дня к нему пришел в гости Сергей Корнев, и они просидели на кухне почти до вечера, вспоминая курсантскую жизнь и прожитые годы.
Следующая неделя была для Игоря Чернова не особенно продуктивной. Опрос агентуры в отношении Омельченко ничего не дал. Никто не замечал с его стороны повышенного интереса к секретам, ни к кому из секретоносителей он в друзья не напрашивался, хотя и к себе никого близко не подпускал, вел обычный размеренный образ жизни. Чернов уже начал сомневаться в объективности своих предположений, пока ему вновь не позвонил Можайский и не вызвал к себе.
— Что у тебя по Омельченко? — строго спросил он.
— К сожалению, нового ничего. Обычный человек без каких-то отклонений. Я уже думаю, может быть, я невольно сгустил краски.
— Как мы быстро пошли на попятную, — с иронией отреагировал начальник. — А как же немецкий шпион?
— Вы же сами сказали, что нужно найти, где и как он мог оказаться в возможной вербовочной ситуации. А я никак не могу ничего подобного узнать. Просмотрел все его отпуска. Каждый год он отдыхает только в Краснодаре и в позапрошлом году еще был в поселке Саваслейки Кулебакского района Горьковской области. Где-где, а там вряд ли он мог контактировать с немцами.
— Ну что ж, может, это тебе даст подсказку, — с интригующей улыбкой Можайский протянул Чернову лист бумаги.
— Что это? — спросил Игорь.
— Ответ из загса города Энгельса в отношении матери Омельченко.
Капитан схватил листок бумаги в руки и сосредоточенно начал его читать. В документе было изложено, что мать капитана 3-го ранга Омельченко Кирсанова Анна Федоровна в 1946 году при получении паспорта взяла фамилию и отчество своего отчима Кирсанова Федора Андреевича, поменяв фамилию Шваб и отчество — Генриховна.
— Ничего себе, — едва сдерживая эмоции, высказал Игорь.
— Да, мы с тобой совсем забыли, что город Энгельс до войны был столицей автономии немцев Поволжья. Это первое.
— Я не то что забыл, я этого даже не знал, — смущенно сказал Чернов.
— А второе, — продолжал Можайский, — представляешь, как бы жила эта женщина в СССР после войны с Германией с немецкой фамилией Шваб?! Так что теперь выясняй, с кем из своих кровных родственников контактирует его мама, есть ли среди них граждане Германии, приезжали ли они в СССР, и где в это время был наш подопечный. Так что копай, Игорек, копай, ты на верном пути. Слава не за горами.
Можайский засмеялся и выжидающе посмотрел на коллегу.
Однако это указание начальника Чернов не торопился выполнять. Подобная переписка с территориальными органами КГБ и госучреждениями могла затянуться на многие месяцы. Игорь понимал, что ситуация с Омельченко интересна только для него и его руководства. На местах каждый занят своим делом, и вряд ли там кто-то будет углубляться в существо его проблем в ущерб своим интересам. На отправленные запросы он сможет получить ответы только на те вопросы, которые поставит перед коллегами. А для того чтобы правильно поставить вопросы, посчитал Чернов, нужно восстановить пробел в своем образовании и выяснить судьбу немцев Поволжья и их автономии в военный и послевоенный период. Поэтому первым делом он направился в гарнизонную библиотеку.
Перечитав несколько справочников и энциклопедий, Игорь многое узнал об этой этнической группе. Как оказалось, в 18-м веке по приглашению Екатерины Второй началось переселение немецких крестьян на свободные земли Поволжья и Северного Причерноморья. Позже потомки этих переселенцев оставались в местах своего первоначального компактного проживания на протяжении полутора столетий, сохраняя немецкий язык, вероисповедание и элементы национального менталитета. В последующий период широко практиковалось приглашение в Россию ученых, военных, деятелей искусства из числа немцев. В 1918 году в качестве одной из первых автономий Советской России образовалась именно Трудовая коммуна Автономной области немцев Поволжья, преобразованная в 1924 году в Автономную ССР немцев Поволжья со столицей в Покровске, позже переименованном в город Энгельс. По мере обострения отношений между СССР и Германией ухудшалось отношение и к советским немцам. Так, в 1937–1938 годах все представители этой национальности, работавшие в оборонной промышленности, были уволены либо арестованы как немецкие шпионы. Такие же меры были приняты к немцам, проходившим службу в рядах Красной Армии. В 1939 году автономия была упразднена. После начала Великой Отечественной войны большинство немцев Указом Президиума Верховного Совета СССР были обвинены в сотрудничестве с Германией и выселены в Казахстан, на Алтай и в Восточную Сибирь. В послевоенное время ситуацию изменил визит в СССР канцлера Германии Конрада Аденауэра и подписание ряда межправительственных соглашений, в результате которых был снят режим спецпоселений для немцев и начался процесс их эмиграции в ФРГ, ГДР и Австрию.
Учитывая полученные сведения, Игорь уже представлял, в каком направлении ему вести дальнейший поиск. Через архивы МВД, городской архив города Энгельса нужно установить состав семьи Швабов до войны, кто из них был подвергнут переселению и в какие регионы, кто затем из них эмигрировал в Германию, а также кто из них позже приезжал в СССР по частным делам.
Ответы на эти запросы пришлось ждать долго.
Тем временем закончилось короткое северное лето. Люда с детьми вернулась, и для Игоря вновь началась размеренная семейная жизнь. Вместе они ходили на сопки за грибами. Однажды выезжали даже всем отделом в пограничную зону собирать бруснику.
Север для семьи Черновых не был уже столь суровым и мрачным. Каждый из них — и Игорь, и Люда — находили в этом крае свои преимущества и даже подумывали остаться служить здесь на второй пятилетний срок. Однако в рабочем процессе у капитана Чернова вновь образовался застой. От агентуры не поступало никаких данных о признаках шпионской деятельности Омельченко. Комплекс оперативно-технических мероприятий также ничего не дал. Подразделение «Р» Управления КГБ по Мурманской области подтвердило устойчивый прием радиовещания Мюнхенского разведцентра в районе его гаража, однако в период очередного сеанса тот отсутствовал. Наружное наблюдение за пределами гарнизона также ничего не дало. Голос проверяемого был даже проверен по системе «Шелли», где накапливались аудиозаписи неустановленных абонентов, звонивших в иностранные посольства. Результат также был отрицательным.
К концу сентября наконец пришли долгожданные ответы на запросы. Копии полученных справок и выписок свидетельствовали о том, что у матери Омельченко был родной брат Борис, на десять лет старшее ее. В 1939 году он был призван на действительную военную службу в Красную Армию, однако перед началом войны был демобилизован и сослан на поселение в Красноярский край. По данным Государственного архива Красноярского края, в 1955 году он эмигрировал в ФРГ.
Их отец Шваб Генрих Маркович умер в 1933 году. Мать Шваб (девичья фамилия Кербель) Фрида Яковлевна в 1936 году вышла замуж за Кирсанова Федора Ивановича и, естественно, взяла фамилию мужа.
Шваб Анна Генриховна проживала вместе с матерью в городе Энгельсе до 1953 года. В 1946 году при получении паспорта взяла фамилию и отчество отчима. Так она стала Кирсановой Анной Федоровной. Родственники отнеслись с пониманием к столь непростому решению девушки, после войны оставаться в СССР с немецкой фамилией и характерным отчеством было сложно. В 1950 году она вышла замуж за студента Саратовского политехнического института Омельченко Михаила Степановича и в 1953 году переехала вместе с ним в Краснодар по распределению.
В 1971 году гражданин Германии Борис Шваб приезжал в город Энгельс к матери вместе с четырнадцатилетним сыном Хельмутом.
Перечитав эту информацию несколько раз, Чернов сказал Можайскому:
— Андрей Викторович, судя по возрасту, Борис Шваб на роль немецкого разведчика не подходит, да и неизвестно еще, жив ли он. А вот Хельмуту сейчас должно быть около тридцати трех лет. Мне кажется, им стоит заняться всерьез. Кстати, он ведь доводится нашему объекту проверки двоюродным братом.
— Согласен с тобой, — без оптимизма ответил тот, — но нас поджимают сроки. Бесконечно заниматься этим делом мы не можем. Сейчас возьми все материалы, и пойдем к Ивану Петровичу, он потребовал зайти.
— Разрешите, товарищ полковник? — спросил Чернов у Иващенко, заходя к нему в кабинет.
— Заходи, — глядя исподлобья, буркнул начальник отдела. Он осмотрел Чернова с головы до ног, закурил и лишь потом предложил присесть. — Ну, показывай, что ты наработал, — он протянул руку к материалам проверки.
Игорь передал ему папку и положил сверху вновь полученные документы.
Полковник молча читал, не выражая никаких эмоций и не задавая уточняющих вопросов. Затем, отложив папку в сторону, строго спросил:
— И что ты намерен делать дальше?
— Буду проверять Хельмута, кто он, как часто бывал в СССР. Сопоставлю, где в это время находился сам Омельченко. Выясню, что он делал в Кулебакском районе Горьковской области, там он становился на учет в районном военкомате…
— И как долго ты собираешься заниматься этой писаниной? — перебил его начальник. — Пока майора не получишь, а там хоть трава не расти? Капитан, где здесь наш интерес? Все, что ты здесь подшил, высосано из пальца. Комиссия штаба ВВС установила в ходе расследования, что кодовая таблица была действительно уничтожена по халатности. Должностные лица наказаны. А то, что офицера с бабами милиция задержала, — то с такими основаниями мы пачками можем заводить дела по шпионажу. У нас в командировках каждый третий на бабах залетает, так что теперь, всех шпионами считать? Все ваши признаки причастности к иностранной агентуре косвенные. Сейчас, после перестройки, у каждого второго кто-то из родственников за рубежом появляется. В общем, так, даю тебе еще месяц, если не убедишь меня в причастности Омельченко к спецслужбам противника, то еще год проходишь капитаном. Ты меня понял? А там посмотрим, может быть, и должности старшего оперуполномоченного для тебя многовато, при таком профессионализме.
Он еще раз посмотрел своим испепеляющим взглядом на подчиненного и презрительно рявкнул:
— Иди работать, бездельник.
При этом разговоре присутствовал Можайский, но он так и не проронил ни слова. Спорить с Иващенко не было смысла, материалы проверки стояли на контроле в Особом отделе флота.
— Езжай домой, сегодня все равно от тебя никакого толку — обратился Можайский к Чернову, — запросы я сам распишу. — Не прощаясь, он направился в свой кабинет.
Игорь ехал домой и проклинал тот день и час, когда согласился перейти на работу в КГБ. Десятки и сотни его коллег, списанных с летной работы, благополучно устраивались работать на командные пункты управления ВВС или переходили на штабную работу, и никто никогда не мог упрекнуть их в бездеятельности. Они оставались в авиации, поступали в академию и делали завидную карьеру на земле.
Следующий месяц прошел так же безрезультатно, как и предыдущий. Чернов уже подумывал, что есть смысл написать рапорт о переводе в другой отдел либо вообще на другую работу, не связанную с оперативной деятельностью. В середине октября в отдел поступила ориентировка из Управления КГБ по Мурманской области о приезде к концу месяца в область сотрудников военного атташата ФРГ. В связи с этим предлагалось направить в их адрес фотографии всех лиц, проверяемых в связи с возможной причастностью к агентуре спецслужб Германии, для постановки на контроль. Особых надежд на успех по этому поводу Чернов не питал, но тем не менее фотографию направил.
Октябрь подходил к завершению. В один из дней Игорю позвонил Можайский и сказал:
— Тебя вызывает на доклад Иващенко, подготовься доложить о проделанной работе.
— Я могу подать только рапорт на перевод, больше мне доложить Иващенко нечего, — обреченно произнес Чернов.
— Не надо так мрачно, тут пришли ответы в отношении твоего подопечного и его немецкого родственника, если правильно доложишь, то еще можно повоевать, — с оптимизмом произнес начальник.
Игорь бросил трубку и, поймав попутную машину, направился в отдел.
Поступившая информация действительно заслуживала серьезного внимания. По данным Управления КГБ СССР по Горьковской области, Омельченко в 1988 году приобрел в Кулебакском районе заброшенный дом, расположенный в трех километрах от станции дальнего обнаружения ПВО. Однако на данном участке никаких ремонтно-восстановительных работ либо строительства по сей день не ведется.
Пятнадцатый отдел ПГУ КГБ сообщил, что Хельмут Шваб неоднократно ранее посещал СССР в качестве журналиста немецкого журнала «Фокус». Данное печатное издание специализируется на освещении событий в СССР и странах Восточной Европы. Он по роду деятельности наиболее часто посещает Москву и Ленинград, где имеются постоянные представительства этого журнала.
— Что это нам дает? — вслух стал рассуждать Чернов. — Журналист — это профессия, которая наиболее часто используется спецслужбами в качестве прикрытия для профессиональных разведчиков. Используя родственные связи, Шваб легко мог завербовать Омельченко. Их конспиративные встречи могли проводиться в Ленинграде. Когда последний проходил службу в Кронштадте, выезд в Ленинград был обычным делом как по службе, так и в быту. Сейчас, на Севере, это было связано с определенными проблемами, но в отпуска Омельченко в любом случае ездил с пересадкой в Ленинграде. Да и в выходные дни не было проблемой самолетом вылететь в Ленинград. Этот вариант был упущен в ходе проверки.
— Ну что ж, логика в этом есть. Теперь посмотрим, как это воспримет Иван Петрович, — выслушав мнение подчиненного, резюмировал начальник. — А теперь иди к нему и доложи свою версию. Удачи.
Можайский похлопал по плечу Чернова и вновь сел за рабочий стол.
Полковник Иващенко молча слушал доклад капитана, периодически делая пометки в рабочем блокноте. В завершение доклада он снял очки, закурил сигарету, и откинувшись на спинку кресла, произнес:
— Эта версия могла быть принята, если бы ты ее озвучил месяца два назад. А сейчас у нас, кроме опять-таки предположений, ничего нет. Где документ, подтверждающий факт контакта Омельченко с немцем? Нет. Где информация о причастности Шваба к немецкой разведке? Нет ее. Что толку от того, что он купил дом в районе станции дальнего обнаружения, если он там не появляется? А ты не думал, что он, выйдя на пенсию, захочет использовать его просто как дачу или тупо перепродать? Короче, — отрезал Иващенко, — за прошедший месяц ты так и нашел сведений, подтверждающих причастность Омельченко к немецким спецслужбам. Поэтому мое обещание остается в силе.
Он набрал номер телефона внутренней связи Можайского и сказал:
— Андрей Викторович, представление о присвоении воинского звания «майор» капитану Чернову верните в секретариат и передайте секретарю мое указание включить его в акт на уничтожение. Не заслужил ваш подчиненный очередного звания.
А затем, уже обращаясь к Чернову, спокойно произнес:
— Все материалы проверки тоже в акт, и чтобы фамилию Омельченко я больше не слышал. Свободен.
Он вновь надел очки и, не обращая внимания на капитана, углубился в изучение поступивших документов.
Чернов вышел из кабинета Иващенко с чувством полного опустошения. Ему казалось, что карьера закончилась, и вновь возникло непреодолимое желание написать рапорт на увольнение, вернуться домой и заниматься сугубо мирным трудом. Не долго думая, он зашел в секретариат, взял лист бумаги и размашистым почерком быстро написал рапорт. Секретарь отдела прапорщик Шишов с сочувствием на него посмотрел, но не рискнул что-либо спросить. Игорь зарегистрировал рапорт и сразу же понес его на подпись Можайскому. Тот прочитал текст и, не ставя никакой резолюции, небрежно бросил его в сейф.
— Я не думал, что ты так быстро сдашься. Честно сказать, ты меня разочаровал.
— А как я должен на все это реагировать? Я работал и считаю, что все правильно делал. Не моя вина, что у нас методы работы и возможности дореволюционные. Если бы у нас были такие технические возможности, как у территориальных органов, можно было бы сделать все в сжатые сроки. А так от меня ничего не зависело. Это я зависел от работы почты, от исполнительности оперов на местах, от сроков рассмотрения различными начальниками моих запросов на проведение оперативных заданий. И второе, я мог бы понять, если бы звание задержали за дисциплинарный проступок, а так получается, что тех, кто ничего не делают, не замечают. А те, кто работает, становятся козлами отпущения.
— Ну, не горячись. Я тебя прекрасно понимаю, сам в твои годы кучу необдуманных поступков совершил. Поэтому у меня по закону есть десять дней для рассмотрения твоего рапорта. Если за десять дней не успокоишься, я подпишу твой рапорт. Если нет, то это твое решение.
— Разрешите идти? — по-военному спросил Чернов, заканчивая со своей стороны разговор.
— Идите, — официально ответил Можайский.
Приехав в гарнизон, Чернов, не заходя домой, решил снять стресс традиционным способом. Он вытащил из сейфа бутылку спирта и направился к своему коллеге из соседнего полка майору Мухину. Тот как всегда находился у себя в кабинете, молча курил и смотрел в окно. Появление Чернова воспринял без удивления, ему успел позвонить прапорщик Шишов и рассказал о происшедшем в отделе.
Он с пониманием отнесся к «инициативе» Чернова, поэтому сразу поставил на стол банку тушенки и бутылку с минеральной водой.
— Я уже все знаю, поэтому не береди себе душу рассказами, — начал Мухин. — Помнишь, я тебе как-то говорил, что в нашей системе главное — не высовываться? Дежурные результаты всегда можно показывать, причем не выходя из кабинета. У тебя постоянно кто из полка на боевой службе. Вернулись — опросил их по иностранцам, выясни, кого из них и что интересовало относительно нашей службы… Вот тебе и данные о разведустремлениях или развединтересе. Эти сведения, может быть, и даром никому не нужны, но ты свое предназначение формально выполнил. У меня в прошлом году был случай. Военный музей перевозил свое имущество в Москву. Четыре ящика в самолет не поместилось, они и оставили их на командно-диспетчерском пункте, естественно, без документов. Мне об этом сообщили. Когда ящики вскрыли, там оказалось двенадцать единиц оружия: пулеметы, автоматы, противотанковые ружья. В итоге оружие оказалось не боевым, так как на музейных экспонатах обычно стволы просверливали, но мне засчитали это как результат — изъятие двенадцати единиц вооружения, и профилактическое мероприятие в отношении руководства военного музея сделал.
— Я не могу сказать, что я уж сильно копаю, но мне как-то само собой подобная информация попадается, — попытался оправдаться Игорь.
— А ты, прежде чем информацию выдавать наверх, думай, чем будешь ее завершать, — тогда и не будет таких ситуаций. Ну, а что касается задержки звания, то все это ерунда. Это не повод для увольнения. Посмотри на наших полковых технарей. Половина из них в лучшем случае к сорока годам дослуживается до капитана. Так что ж теперь, всем рапорта на увольнение писать? Дорогое удовольствие будет для Министерства обороны увольнять всех старших лейтенантов и капитанов в тридцать лет. Поэтому успокойся. В конце концов, Иващенко тоже не вечный, его вот-вот тоже попросят на выход. Все-таки уже пятьдесят один год мужику. В этом возрасте обычно только генералы служат.
Они еще посидели около часа, и на душе Игоря стало немного легче. Дома он ничего не рассказал жене, но заснуть в эту ночь так и не смог.
Утром он подшивал поступившие документы к материалам проверки Омельченко для сдачи в архив. В этот момент зазвонил телефон. Обычно утром звонили ему только из отдела, поэтому Игорь ничего хорошего от этого звонка не ждал.
— Хорошо, что ты на месте, — услышал он взволнованный голос Можайского, — бери материалы на своего кодировщика, я за тобой сейчас заеду.
— А что случилось? — спросил Чернов.
— Все расскажу в машине, нас вызывают в следственный отдел Управления КГБ СССР по Мурманской области.
— Ого! — произнес Чернов, но Можайский в этот момент уже положил трубку.
Через пятнадцать минут офицеры уже ехали в Мурманск, в Управление КГБ.
— Так что же все-таки случилось? — вновь поинтересовался Игорь.
— Вчера наши коллеги задержали Омельченко в Мурманске при попытке передачи кодовой таблицы для шифровальной машины помощнику военного атташе ФРГ Клаусу Груббе. Они сопровождали визит военного атташе в Мурманск. Ночью за гостиницей у них состоялся контакт. Слава Богу, группа захвата успела сработать и изъяла таблицу в момент передачи. Наш подопечный сейчас в изоляторе, а дипломата объявили персоной нон грата и сегодня выдворили за пределы СССР. Так что ты оказался прав. Поздравляю!
Игорь удовлетворенно улыбнулся, но воздержался от комментариев.
Приехав в Управление КГБ, они сразу направились в следственный отдел. Там их встретил старший следователь подполковник Кукушкин Василий Игнатьевич. Он был среднего роста, худощав, редкие волосы аккуратно зачесаны назад. На вид ему было около сорока лет.
Офицеры поздоровались и сразу же прошли в кабинет к следователю.
— Мне нужно будет изучить материалы проверки для того, чтобы знать, в каком направлении вести допрос. Тем более что ваш проверяемый активно сотрудничает со следствием. Должен вам доложить, интереснейший тип. Пока я его допрашивал, он мне рассказал очень много интересного. Оказывается, что немцы вышли на него сразу после окончания военного училища. У него оказались родственники в Германии по материнской линии, о которых ранее никто не знал, в том числе и он. Так вот, через них на него и вышли, когда он был в отпуске в Энгельсе. Там у него жила бабушка. Именно находясь у нее, он познакомился со своим дядей, гражданином ФРГ, приехавшим навестить сестру. В дальнейшем прямых контактов с новоявленным родственником он не поддерживал, но периодически кто-то к нему приезжал с подарками от дяди. Сначала это были шмотки, потом бытовая техника, а затем и деньги. Деньги Омельченко взял под расписку, вот тут его на крючок и посадили. С тех пор его этой распиской и шантажировали. Во всяком случае так он рассказывает. Далее во время службы в Кронштадте, регулярно выезжая в командировки в Ленинград, он контактировал с агентом-связником и сообщал ему о планируемых учениях, поступлении новой техники на флот и многое другом. Затем ему поставили задачу купить дом в Горьковской области в районе станции дальнего обнаружения ПВО и дали деньги на его покупку. Часть из них он прокутил, причем с шумом, за что и был снят с должности, а на остальные купил себе автомобиль уже по новому месту службы. Дом он все же приобрел в указанном районе, но годом позже и совершенно бесплатно, так как село оказалось почти заброшенным, и там половина домов были свободными. После перевода на Север он уже реже контактировал с немцами. В основном связь осуществлялась с ним по радио, а от него — письмами на подставной адрес. Однако, как он уверяет, после прибытия в Заполярье не выполнил ни одного их задания и денег от них не получал. Кодовую таблицу похитил случайно, потому что кодировщик был пьян, а ему в руки попали ключи от шифровальной комнаты. Таким образом он захотел напомнить о себе и в очередной раз дополнительно заработать денег. Ну, вот и все, а дальше будем его допрашивать, может быть, еще что-то узнаем. Обязательно проверим домик в селе, не исключено, что там установили шпионскую аппаратуру контроля за режимами работы станции ПВО. Будем надеяться, что наши коллеги из Горьковского Управления нас не подведут и что-нибудь интересное там найдут.
Назад Можайский и Чернов возвращались в состоянии эйфории. Дело, которое продвигалось с такими потугами, наконец успешно завершилось.
— А что по этому поводу сказал Иващенко? — поинтересовался у Можайского Чернов.
— А он ничего еще не знает, — весело ответил подполковник. — Когда позвонили в отдел, он уехал в Особый отдел флота, но я там его не нашел. Так что он еще не в курсе, что его ждет.
— Тогда для него это будет сюрприз.
— Возможно, но я не думаю, что очень приятный. Конечно, с одной стороны, он выдаст этот результат наверх как свое достижение, а вот перед тобой вряд ли извинится. Иван Петрович не любит проигрывать.
— Да мне его извинения даром не нужны, мне важно осознавать, что все это время я был на верном пути.
Почти одновременно автомобиль Можайского и служебная «Волга» полковника Иващенко подъехали к зданию Особого отдела.
— Вы откуда? — спросил полковник, выходя из автомобиля.
— Выезжали в следотдел областного Управления КГБ. Наши коллеги задержали капитана 3-го ранга Омельченко во время контакта с помощником военного атташе ФРГ — победно доложил Можайский.
Иващенко строго посмотрел на Чернова, потом перевел взгляд на начальника отделения и спросил:
— Почему я, начальник отдела, узнаю об этом последним?
— Вы были в Особом отделе флота, а в Управлении срочно потребовали нашего присутствия, — дипломатично ответил Можайский.
— Зайдите ко мне оба, — строго приказал полковник.
После того как начальник отделения закончил доклад, Иващенко в течение минуты сидел молча, перебирая пальцами авторучку. Затем взял трубку телефона засекреченной связи и доложил:
— Товарищ контр-адмирал, докладываю, что в результате проведенных совместно с Управлением КГБ СССР по Мурманской области комплекса оперативно-технических мероприятий нами задержан офицер ВВС Северного флота капитан 3-го ранга Омельченко Вячеслав Михайлович в момент передачи представителю иностранного государства документов, представляющих государственную тайну.
Далее он подробно рассказывал об основаниях проверки и принятых мерах, не упустив возможности отметить свой личный вклад в успешном завершении этого дела. Затем он долго слушал речь начальника Особого отдела флота контр-адмирала Фомина, периодически вставляя уставные: «Есть», «Так точно». В завершении телефонного разговора он браво ответил вышестоящему начальнику: «Служу Советскому Союзу!», видимо, за объявленную благодарность. Положив трубку на рычаг, он удовлетворенно посмотрел на присутствующих в кабинете и сказал, обращаясь к Чернову:
— Что сидишь? Бегом готовь аналитическую справку на руководство Особого отдела флота по результатам проверки за моей подписью. — а затем, посмотрев на Можайского, обратился к нему: — А почему я не видел представление на присвоение воинского звания «майор» этому капитану? Вы что, не знаете, что за месяц до истечения срока она должно попасть в кадровый аппарат?
Можайский не стал напоминать ему о вчерашнем указании и лаконично ответил:
— Сейчас занесу, оно у меня в сейфе.
Он встал с места и направился в свой кабинет.
— Постойте, — окликнул его Иващенко, — можете поощрить Чернова своей властью, но вносить его фамилию в резерв выдвижения пока рано.
— Есть, — ответил Можайский и, едва скрывая улыбку, вышел из кабинета.