— Так и до нервной горячки дело может дойти. Это у тебя от пережитого сейчас страха, — озабоченно произнёс Ратмир и, взяв её руки в свои ладони, стал растирать.
— Д-да, б-б-лагодарю, — чуть стуча зубами, прошептала женщина. — М-мне уже л-лучше. Сейчас п-приедем… с-сразу чаю г-горячего…
— Нет, сударыня, не чай тут нужен. А чарка хорошего рома или уж водки, если рома нет, — усмехнулся Ратмир, продолжая растирать её холодные ладони. Потом он поднёс их к своим губам и попытался согреть своим дыханием. В какой-то момент, подняв на неё свои глаза, он увидел, что она смотрит на него взглядом, полным изумления и восхищения.
— Иди ко мне, — шепнул Ратмир и, притянув к себе женщину за руки, уверенно обнял её и добавил: — Так ты быстрее согреешься и безо всякого рома, — он прильнул губами к её полуоткрытому рту и, почувствовав, как женщина слабо попыталась отстраниться от него, ещё крепче сжал её в своих объятиях…
Повозка остановилась неожиданно, и кучер постучал обратным концом кнута по стенке повозки:
— Приехали, матушка Мирослава…
Женщина вздрогнула и, откинув голову назад, приоткрыла глаза и посмотрела в глаза Ратмиру растерянным взглядом:
— Не знаю, кого мне благодарить — Бога или дьявола за то, что послал мне тебя…Сегодня ты спас мою жизнь, но взамен, похоже, забираешь душу, — она глубоко вздохнула и, нехотя отстранившись от Ратмира, выглянула в оконце повозки. Женщина крикнула слабым голосом сопровождавшим их ратникам: — Скажите монастырским стражникам, пусть идут, смотрят на него, да скорее бумагу отписывают. Меня они хорошо знают, поэтому проволочек не будет.
Через короткое время ратники получили требуемую записку и подъехали к повозке. Из приоткрытой двери к ним выглянул Ратмир и улыбнулся.
— Ну, бывай, брат! Уверен, что боярыня тебя от души отблагодарит, — помахал ему рукой Ивашка. Второй ратник усмехнулся и оба направили своих лошадей обратно в Москву.
— Не забудьте только моим сообщить, что меня пока не будет в городе! — крикнул Ратмир им вслед.
— Не боись, не забудем, — откликнулся Ивашка и что-то тихо сказал своему напарнику. Они оба громко рассмеялись.
— Поезжай теперь домой, Прохор, — приказала женщина кучеру и прикрыла дверцу повозки. Ратмир, молча, вновь привлёк её к себе, и, сжав рукой её полную грудь, прильнул к губам женщины долгим поцелуем.
— Погоди, милый…погоди, — задыхаясь, прошептала женщина. — Сейчас в терем….доберёмся в терем только….
Повозка въехала на небольшое, засаженное цветами и кустарниками подворье богатого терема.
— Господи, а зовут-то тебя как? — опомнилась вдруг женщина, помогая хромающему Ратмиру подняться по недавно вырубленным деревянным ступенькам крыльца.
— Ратмир я, — морщась от боли, ответил Ратмир и усмехнулся: — А тебя, я слышал, Мирославой кличут.
— Да, Мирослава я…
Они поднялись на крыльцо и дверь за ними захлопнулась. Немногочисленная челядь понимающе переглянулась и тихо разошлась по своим местам.
— Где твоя опочивальня? — спросил, возбуждённо дыша, Ратмир, обнимая женщину и обжигая ей шею своим горячим дыханием.
— Т-там, там…наверху… н-на втором этаже, — прошептала она, чувствуя, как у неё слабеют ноги и всё её тело пронзает страстное желание. Она, не помня себя, стала лихорадочно стаскивать с Ратмира кафтан.
— Я не дойду сейчас до второго этажа, — простонал он, почувствовав, как её нежная, прохладная рука залезла к нему под рубаху и стала опускаться к низу живота.
— Я тоже, — выдохнула она и тихо ахнула, когда он одним рывком опустил у неё на груди лиф платья и впился горячими, сухими губами в обнажённое округлое плечо…
Ратмир кинул кафтан на деревянный пол и, бережно опустив на него цеплявшуюся за его плечи женщину, быстро сорвал с неё платье.
— М-м-м, — закусив губу, только простонала она и, изогнув спину, откинула голову назад и с извечной, инстинктивной женской готовностью раздвинула бёдра, с неизъяснимым блаженством принимая на себя всю тяжесть мужского тела…
— Да уж, матушка Мирослава, сильна ты в любовных утехах, — спустя час усмехнулся лежавший на спине Ратмир и ласково провёл ладонью по шелковистым волосам Мирославы, положившей ему голову на грудь. — Я-то думал, что меня уже нечем удивить в этих делах, но тебе это удалось.
— Не смущай меня, Ратмир, — тихонько засмеялась женщина. — Я сама такого удальца впервые встречаю. От баб у тебя, видать, отбою нет.
— У меня-то да, — улыбнулся Ратмир. — А у тебя?
— Мне похвастаться тут нечем, — Мирослава приподнялась на локте и, влюблено разглядывая лицо молодого мужчины, провела указательным пальцем по его красивым губам. — У меня был только муж. Он-то меня всему и выучил. А теперь вот ты появился. Только боюсь, что ненадолго…
— Это ещё почему? — удивлённо приподнял брови Ратмир.
— Да вижу я, что ты много моложе меня, — вздохнула Мирослава и нежно прикоснулась своими губами к его крепкой шее.
— Ну, несколько годков большой разницы не играют, — вновь улыбнулся Ратмир и опять притянул женщину к себе. — Иди же ко мне, — и добавил: — Есть бабы, которые с годами только слаще становятся. Как тот заморский коньяк. Так ведь, милая?
— Наверное… — нерешительно ответила она и, закрыв глаза, позволила себе вновь утонуть в страстных объятиях неожиданного возлюбленного.
Глава 13
— Да как же ты, дурень, посмел не подчиниться моему приказу?! — фальцетом закричал дьяк Лаврентий и ударил кулаком по столу. — Я же тебя за это на месяц в штрафную упеку! Что я тебе приказал три часа назад?!
— Доставить скомороха к стражникам Девичьего монастыря и взять с них расписку, — опустив голову, глухо произнёс один из ратников, сопровождавших Ратмира в Девичий монастырь. — Так мы же не знали, что там эта баба появится.
— И что — баба появилась?! Ваше дело было скомороха сдать на руки стражникам! — опять стукнул кулаком по столу дьяк Лаврентий.
— Так он возьми, да и сам поскачи её спасать… — попытался возразить ему ратник.
— А вы куда смотрели, бестолковые? Эх, что с вас взять! — махнул на него рукой дьяк Лаврентий. — Сделанного уже не воротишь. Баба-то хоть кто такая? А то сейчас возвернётесь и доставите его в монастырь как положено.
— Стражники монастыря, когда расписку сочиняли, то с очень большим уважением к ней обращались. Называли боярыней Мирославой Кольчуговой, — обрадовавшись уже снисходительному тону дьяка, зачастил ратник.
— Да погоди ты, не тренди так часто, — недовольно поморщился тот и, покачав головой, подумал: «Сама боярыня Кольчугова! Вот ведь незадача! У этой просто так скомороха не заберёшь. Папанька-то ейный, боярин Авдей Анисимов, до сих пор при дворе в почёте. А уж про мужа покойного я и вовсе молчу. До сих пор тут свою дипломатию разводил бы, если бы пять лет назад его в Турции не убили…»
Дьяк Лаврентий вздохнул и махнул рукой ратнику: — Пошёл вон, собачий сын. В штрафную на три дня.
— Понял. Прости, дьяк Лаврентий, — опять глухо произнёс тот и пошёл к выходу.
— Бог простит, — пробормотал дьяк и присев на лавку, подпёр голову рукой: «Ну, то, что вдовушка на него свой глаз положила — это понятно — хорош, чертяка, не отнять. Да и обходиться с бабским сословием умеет. А вот то, что он не так прост, как кажется — это я нутром чую. Глаз да глаз теперь за ним нужен. Придётся своих людей подключать, кого-то из них на кольчуговское подворье пристраивать. Убийц этих рясоформниц он, скорее всего, найдёт. Сыскные навыки у него отменные, не то, что у моих остолопов. Мне бы его в свой приказ… Да только вначале его самого не мешало бы прощупать как следует. Мнится мне, что не просто так он со своей шайкой-лейкой здесь, в Москве околачивается…»
Дьяк потянулся к столу и, взяв с него серебряный колокольчик, быстро позвонил. В комнату тут же заглянул молодой, с короткой бородкой ратник.
— Пришли-ка ко мне сюда Порфирия, — приказал дьяк и опять откинулся спиной к деревянной стене из хорошо ошкуренных брёвен.
— Вот эта мазь, что я тебе говорила, Ратмир, — женщина показала скомороху холодную, покрывшуюся испариной глиняную чашу с крышкой, только что принесённую холопкой с ледника.
Ратмир в одной белой, исподней рубахе сидел на широкой с балдахином кровати на пуховой, подбитой светло-коричневым атласом перине, среди вышитых витиеватым узором пышных подушек. Он озабоченно рассматривал огромный кровоподтёк на своём правом бедре. Багрово-синяя припухлость по передне-боковой поверхности бедра угрожающе увеличивалась чуть ли не на глазах. Он, морщась, пощупал её и покачал головой:
— Кость, похоже, цела… Уже хорошо… Что там говоришь за мазь у тебя? — он поднял голову и посмотрел на Мирославу, протягивавшую ему чашу с мазью, предварительно сняв с неё крышку. Сквозь её длинную, кисейную исподнюю рубаху заманчиво просвечивали пышные округлости зрелого женского тела. Ратмир вздохнул и, взяв из её рук чашку, поднёс к лицу и понюхал. Глаза его удивлённо округлились: