— Что ты такое говоришь, Ратмирушка? — притворно возмутилась женщина и демонстративно отсела от него. — Да я самая богобоязненная прихожанка в здешнем соборе. И сейчас я уже думаю только о предстоящей литургии.
— А ты знаешь, что литургия — это греческое слово и означает «общая работа», — улыбнулся Ратмир и добавил: — Так говорили раньше, когда нужно было храм или дом построить, или стену какую возвести — выйти на литургию.
— Что-то подобное я слышала от нашего батюшки, — кивнула боярыня Мирослава и, достав из кармана платья какой-то свёрток, развернула его и накинула себе на голову малиновый красивый кружевной платок. Потом. обхватив лицо ладонями, закрыла глаза и едва слышно зашептала: «Иду в дом Твой, поклонюсь храму святому Твоему, с благоговением к Тебе…»
Ратмир с интересом посмотрел на неё, улыбнулся и перевёл взгляд на уже показавшийся за деревянной стеной монастыря Смоленский собор…
Подходя к храму, Мирослава совершила трижды крёстное знамение и поясной поклон. Ратмир, искоса поглядывая на неё, повторил за ней всё то же самое. Поднимаясь на паперть, они опять трижды перекрестились с поклоном. А перед самой дверью Мирослава совершила три поясных поклон, негромко произнося: — Господи Иисусе Христе, Сын Божий, молитв ради Пречистой Твоей Матери и всех святых, помилуй нас. Аминь.
В соборе уже не было места, куда яблоку упасть. Тесно стояли монахини и прихожане, жившие за стенами монастыря. В широких подсвечниках перед потемневшими от времени иконами горели ярким огнём желтые восковые свечки. Воздух в церкви был напоен ароматами ладана и горящих свечей. Служба должна была вот-вот начаться, но стоявшие монашки и прихожане стали оглядываться и с интересом рассматривать на вошедших боярыню Мирославу и её спутника.
— Мне здесь не очень хорошо видно, — шепнул он ей на ухо. — Можно как-то перебраться поближе в середину?
— Посмотри, как все тесно стоят, не получится, — Мирослава покачала головой. — Ты же высокий, смотри пока так.
Ратмир слегка нахмурился, но промолчал и стал с интересом разглядывать всё вокруг себя. Окидывая взглядом толпу молящихся, он то и дело натыкался на колючие, неприязненные взгляды. В основном так на него смотрели мужчины, находившиеся в храме: стражники и кое-кто из трудников. Взгляды монашек по большей своей части были бесстрастны. Правда, встретились ему среди них и несколько заинтересованных.
Но вот священник отворил ворота алтаря, и из правого угла храма послышалось протяжное многоголосое пение. Ратмир повернул голову в ту сторону и увидел стоявших на клиросе двух молодых бородатых мужчин и нескольких монашек. Они с одухотворёнными лицами пели псалмы. Священник в это время вышел с кадилом из ворот алтаря и стал благословлять им своих прихожан. Его помощник, молоденький парамонарий со светлой, жидкой бородкой и тощей, цыплячьей шеей священнодействовал в алтаре, помогая батюшке…
Ратмир внимательно следил за службой и по возможности как можно незаметнее разглядывал прихожан. После окончания службы народ, тихо перешёптываясь, двинулся к выходу. Неожиданно в том же правом углу храма послышался какой-то глухой удар, раздались женские возгласы и крики. Направлявшиеся к выходу прихожане замедлили шаг, оглядываясь в ту сторону.
— Что там? — спросила Мирослава.
— Не видно ничего. Но, похоже, что кто-то упал, — пробормотал Ратмир, вытягивая шею, чтобы разглядеть происходящее в той стороне.
«Падучая…падучая…», — вдруг пронёсся шёпот в толпе людей. Монашки и прихожане истово закрестились и ускорили свой ход к выходной двери.
— Пойдём, посмотрим. Может, помощь какая понадобится, — произнёс Ратмир и, схватив Мирославу крепко за запястье, потащил за собой, опираясь на посох и прикрывая её своей грудью от взволнованной толпы прихожан, направлявшихся к выходу.
— Погоди, не торопись, — с беспокойством произнесла она. — Ногу-то, ногу-то свою побереги. Всю литургию выстоял с больной ногой.
— Ничего, уже меньше болит, — откликнулся Ратмир.
Пробравшись сквозь редеющую толпу к нужному месту, они увидели упавшего навзничь на мраморный пол рядом с клиросом одного из певчих. Молодой, бородатый мужчина с закатившимися глазами лежал на спине. Тело его сводила судорога, а изо рта шла кровавая пена…
— Успел уже прикусить язык! — с досадой воскликнул Ратмир и, бросившись на колени перед упавшим певчим, быстро достал из голенища сапога кинжал. Кинув взгляд по сторонам, молча, выдернул из рук у одной из прихожанок шелковый платочек и, обмотав им кинжал, склонился над головой корчившегося в судорогах мужчины. С трудом разжав его окровавленные зубы, он освободил почти наполовину прокушенный багровый язык и с силой вставил между зубов певчего завёрнутый в платочек кинжал. Потом, придерживая мужчину за плечи, дождался, пока тот не перестал биться в судорогах и, тут же встав на ноги, сделал шаг назад. Под замершим телом певчего стала растекаться желтая лужа. Стоявшие вокруг прихожане оживились и начали перешёптываться.
— Всё, помогите ему дойти до дома. Пусть отдохнёт. Нельзя ему в духоте долго стоять. Так и будет страдать падучей до конца жизни своей, — сказал Ратмир второму певчему и стоявшему чуть поодаль батюшке.
— Спаси Бог тебя, добрый человек, — неожиданно подошёл к ним батюшка и осенил Ратмира крестом. — Пусть благодать Божья не покинет тебя за твои добрые дела, — и обратился к стоявшей за спиной Ратмира Мирославе: — Боярыня Мирослава, ты ли привела этого человека в наш храм?
— Да, отче Ермолай, — кивнула Мирослава и смущённо поправила на голове малиновый платок.
— Как же величать тебя, добрый человек? — степенно обратился батюшка Ермолай к её спутнику.
— Ратмир я.
— Стало быть, по-нашему, по-славянски — ратник мира, защитник, — одобрительно кивнул батюшка Ермолай. — Не ты ли тот человек, которого прислал дьяк Лаврентий для сыска нелюдей, погубивших наших послушниц?
— Я, — кивнул Ратмир, с интересом продолжая смотреть на батюшку.
— Я здесь приходящий священник. Живу за стенами монастыря. И если тебе, сын мой, понадобится от меня какая помощь в этом богоугодном деле, то ты можешь постучать в мою дверь в любое время.
— Благодарю тебя, отче Ермолай, — тепло произнёс Ратмир. — Помощь мне всегда может понадобиться…
Уже на выходе из церкви Ратмир вдруг почувствовал, как кто-то дёргает его за рукав кафтана. Он повернул голову и увидел прозрачный взгляд монахини Ефросиньи.
— Доброго дня тебе, мать Ефросинья, — улыбнулся он ей.
— Спаси Бог тебя, Ратмир, — благосклонно кивнула она и посмотрела на Мирославу: — Спасайся, сестра Мирослава.
— Спасибо Бог, — привычно поприветствовала её та.
— Нет ли у тебя, Ратмир, каких известий о татях этих? — келейница Ефросинья с надеждой посмотрела на него.
— Увы, мать Ефросинья, пока ничего не нашёл, — развёл руками Ратмир. — Как только будут какие-то стоящие вести — обязательно тебе сообщу. А пока у меня к тебе просьба.
— Говори, Ратмир. Всё, чем могу помочь, сделаю.
— Я немного о другом. Покажи мне место упокоения схимницы Серафимы.
Келейница Ефросинья удивлённо посмотрела на него и тихо произнесла: — Пойдём, покажу. Она здесь погребена.
Монашка повела их по выложенной камушками тропинке почти к самой стене Смоленского собора. Здесь они увидели две ухоженные могилы с высокими деревянными крестами и широкими каменными плитами-надгробиями, украшенными искусственными цветочками.
— Вот здесь она нашла свой последний приют, — вздохнула келейница Ефросинья и указала рукой на одну из могил.
— А вторая могила чья? — спросил Ратмир, пытаясь прочитать на могильной плите выбитые на камне буквы. — Е-е лена…
— Здесь лежит Елена Девочкина, — неожиданно быстро ответила вместо монахини Мирослава. — Она была первой игуменьей Девичьего монастыря.
— Вот как, — вздохнул Ратмир и посмотрел на своих спутниц: — Хочу попросить вас оставить меня ненадолго здесь одного.
Мирослава удивлённо вскинула брови, но келейница Ефросинья, кинув на Ратмира быстрый взгляд, потащила её за рукав в сторону: — Пошли, пошли, сестра Мирослава. Надо уважить человека.
Ратмир, дождавшись, пока женщины отошли на приличное расстояние, опустился на колени перед могилой схимницы Серафимы и негромко произнёс: — Я точно знаю, что люди на смертном одре не лгут. Ты сказала в тот день перед смертью, что не виновата в том, что произошло много лет назад со мной и моими родными. До вчерашнего дня я был крепко уверен в обратном. Но мне передали твои предсмертные слова, и я поверил им. Теперь я искренне сожалею, что стал виновником твоей скорой смерти. Если сможешь, прости меня, Наталья Фёдоровна.
Ратмир прикоснулся правой рукой к холодной могильной плите и опустил голову. Так он простоял несколько мгновений, после чего быстро встал и направился в сторону своих спутниц.
— Мать Ефросинья, — обратился Ратмир к монашке и, достав из кармана кафтана пригоршню серебряных монет, вложил их ей в руку. — Закажи для покойницы схимницы Серафимы все требы, которые положены в таких случаях. Я знаю, что лучше тебя этого никто не сделает.
— Хорошо, Ратмир, я всё сделаю от твоего имени. Только здесь много.
— Это не на один раз, — пояснил Ратмир.
— Понимаю, но всё равно много, — покачала головой монашка.