— Хочу увидеть приходо-расходные книги монастыря за прошлый и нынешний года, — Ратмир сделал то же самое.
— Чем же эти книги могут помочь в сыске убийц наших любимейших сестёр? — вскинула брови монашка и кинула быстрый взгляд на игуменью. — Или по чьей другой просьбе просишь ты их?
— Да нет, мать Агафья. Именно для своего сыска я их и требую, — нахмурился Ратмир. — Но, ежели ты не хочешь дать их мне на ознакомление, то придётся мне писать о том челобитную дьяку Разбойного приказа Лаврентию…
— Ишь ты, шустрый какой! — зловеще усмехнулась сестра Агафья. — Не следует тебе, добрый человек, грозить мне дьяком Лаврентием. И на него найдётся управа, коли что.
— Нисколько это не угроза, сестра Агафья! — неожиданно вступила в разговор игуменья. — Отдай сыскарю книги эти, пока он тебя добром просит.
— Понимаю, матушка игуменья, — кивнула та и развела руками: — Только вот прямо сейчас не могу я отдать их вам. Ключ от сундука никак не могу найти. Сама уже с утра обыскалась. Завтра приходи, добрый человек, — улыбнулась она Ратмиру, обнаруживая отсутствие нескольких зубов во рту. — Завтра точно отдам.
— А что там за сундук у тебя такой? А то давай я Прохора пришлю, — не унималась игуменья. — Он у нас мастер по разным замкам.
— Ни-ни-ни, — покачала головой сестра Агафья. — Сундук у меня ещё от прабабки остался. Замок там мудреный, и твой Прохор только сломает его. Сказала же — найду ключ, и завтра всё отдам!
— Хорошо, — кивнул головой Ратмир. — Завтра в это же время с утра сам приду. И если твой сундук, мать Агафья, к тому времени не будет открыт, то я пошлю человека к дьяку Лаврентию за бумагой с разрешением разломать твой сундук.
Сестра Агафья пристально посмотрела на него, и, поняв, что Ратмир не шутит, потемнела лицом и тихо произнесла: — Хорошо, добрый человек… будь по-твоему…
— Ишь, как заговорила, змея подколодная. Прости, Господи! — тихо произнесла игуменья, спускаясь по деревянной скрипучей лестнице. Ратмир чуть отставал от неё, опираясь на посох.
— Идём теперь ко мне в мою светлицу, — позвала его игуменья, махнув рукой в сторону небольшого терема, стоявшего неподалёку от Смоленского собора.
Они вошли к ней в терем, провожаемые взглядами проходивших поодаль монашек и прихожанок.
— Правильно ты ей дьяком Лаврентием пригрозил, — довольно усмехнулась она и повернулась лицом к стоявшей у двери молоденькой послушнице в чёрном одеянии: — Сбегай-ка, Марфа, в трапезную и спроси у сестры Параскевы выпечки какой да сахару чуток. Гостя мне нужно угостить.
— Хорошо, матушка, — поклонилась та ей в пояс, кинув в сторону Ратмира быстрый взгляд, и исчезла за дверью.
— Вот задам я ей сегодня! — вздохнула игуменья, заметив этот взгляд. — Ведь должна была стоять, не поднимая глаз, так всё одно на тебя успела хоть одним глазком да глянуть.
— Это нормально, — пожал плечами Ратмир, присаживаюсь на крытую тёмно-малиновым бархатом скамью. — Мы все смотрим друг на друга. Да и природную натуру не обмануть. Девка молодая, красивая. Ей бы замуж, да жизни радоваться…
— Ты эти речи здесь, Ратмир, больше никогда не повторяй, — резко оборвала его игуменья. — И не потому, что судьба у наших послушниц такая. А потому что донесут куда следует, и тогда в монастырской темнице того же дьяка Лаврентия тебе небо с овчинку покажется.
Ратмир повернул голову и заинтересовано посмотрел на игуменью: — У дьяка Лаврентия в монастыре есть темница?
— Не твоего ума дело, — неожиданно ответила та и покачала головой. — Давай-ка, Ратмир, от греха подальше поговорим с тобой о страшной погибели наших послушниц.
— Давай, — не сразу согласился Ратмир, задумавшись о чем-то, о своём.
— Спрашивай, о чём хотел вчера меня спросить.
— За что ты недолюбливала послушницу Анастасию, дочь келейницы Ефросиньи? — неожиданно спросил Ратмир.
— Это тебе, небось, сама сестра Ефросинья-то и нажаловалась? — полуутвердительно спросила игуменья и добавила: — Шустра слишком была послушница Анастасия. Вечно лезла не в свои дела. Многим это не нравилось. Послушница должна быть послушницей, а не правдоискательницей.
— А она была правдоискательницей? — брови Ратмира удивлённо приподнялись.
В этот момент раздался тихий стук в дверь. Игуменья встала и сама пошла к двери. Открыв её, она забрала у молоденькой послушницы серебряный поднос, заставленный тарелками и чашками, и тихо прошептала ей: — Сгинь отсюда, Марфа, и пришли мне сестру Ефросинью живо.
Та испуганно посмотрела на неё и тут же убежала прочь.
— Так почему ты её назвала правдоискательницей? — Ратмир пристально посмотрел на игуменью.
— Говорю же — лезла везде, где нужно и где не нужно. Многим сёстрам это не нравилось. Есть, конечно, и такие, кто сильно сожалеет сейчас о её погибели, потому как защищать их стало некому.
— А есть от чего защищать? Или от кого?
— Обиженных и недовольных везде хватает, — уклончиво ответила игуменья.
— Послушай меня внимательно сейчас, матушка Евникия, — негромко произнёс Ратмир, глядя на неё. — Это не мне нужно. Это нужно дьяку Лаврентию и тебе самой в первую очередь. Поэтому, если ты будешь чего-то недоговаривать или утаивать, то сыск мой здесь ни к чему не приведёт. Понимаю, что у вас тут свои правила и обычаи. Но если я не буду их знать и понимать, то и сделать ничего толком не смогу. Или мне придётся разговаривать со всеми твоими послушницами и монахинями. И тогда твой монастырь может потерять некоторых из них.
Ратмир пододвинул поближе тарелку с жареной рыбой и отломил солидный кус от ржаного каравая.
— Это ещё почему? — нерешительно спросила игуменья.
— Да потому что уже вчера на службе столько интересных взглядов твоих насельниц я увидел. Говорю же, что природную натуру трудно победить подвигами усмирения плоти и прочими. Особенно, когда ты молод и красив или — молода и красива. Женская натура всегда будет искать мужское внимание. Это же одно целое, и кому как не вам — служителям божьим — этого не знать. Жизнь земная началась с Адама и Евы. Так ведь сказано в священном писании?
— Устала я что-то, Ратмир, — неожиданно произнесла игуменья, побледнев лицом. — Давай перенесём беседу нашу на завтра.
— Как на завтра?! — Ратмир удивлено посмотрел на свою собеседницу. — Я ведь даже толком не успел расспросить тебя.
Игуменья встала со своего места: — Сейчас поешь, сколько хочешь. Ратмир. А увидимся завтра утром. Также приезжай, я буду ждать тебя, — на этих словах она, опустив голову, решительно вышла из светлицы.
Ратмир с досадой пожал плечами и вновь накинулся на еду.
Неожиданно скрипнула входная дверь. Ратмир повернул голову и увидел, как в дверном проёме показалось смущённое лицо молоденькой послушницы Марфы. Она приложила указательный палец к губам и тихо прошептала: — Ты, барин, когда выйдешь из монастыря — доскачи до озерца у большой ивы. Знаешь про то озеро? Я там тебя ждать буду. Скажу кое-что про сестру Настюшу. Только тихо, ладно?
Ратмир кивнул и продолжил неторопливо доедать гречишный блин с малиновым мёдом.
Спустя некоторое время он, уже легко опираясь на посох, спустился по ступенькам терема игуменьи Евникии и увидел стоявшую возле его лошадки келейницу Ефросинью:
— Спаси Бог тебя, Ратмир, — поклонилась она скомороху. — Матушка, говорят, звала меня к себе, да передумала. Не ведаешь ли ты, что она хотела от меня?
— Не знаю, мать Ефросинья, — пожал плечам Ратмир. — И мне показалось странным, что она и со мной прервала разговор. Только я тороплюсь сейчас. Если хочешь спросить о чём-то, то говори быстрее.
— Нет ведь у тебя для меня новостей?
— Пока нет, но чувствую, что скоро могут появиться, — как-то странно усмехнулся Ратмир и, вставив левую ногу в стремя, с усилием сел на лошадь. Приторочив посох к седлу, он попрощался с монахиней и направился к выходным воротам монастыря.
Через некоторое время скоморох на лошади прискакал к озеру. Солнце клонилось к земле, и тени от кустов и небольших деревцев стали длиннее. Безмятежную тишину этого райского местечка нарушали только кряканье болотных уток да кваканье отъевшихся после засушливого лета лягушек.
— Иди сюда, барин, — неожиданно услышал Ратмир девичий голос, доносившийся откуда-то из разросшегося кустарника. Он, морщась, неторопливо спустился с лошади и без посоха, прихрамывая, подошёл к кустарнику.
— Ты, барин, садись там — у кустика и посматривай по сторонам, а то не миновать мне гнева матушки. Я ведь без благословения монастырь-то покинула. Насилу брата уговорила меня сквозь ворота пропустить, — торопливо заговорила послушница Марфа, едва виднеясь в зарослях кустарника.