Та издала какой-то странный звук, похожий на птичий клёкот, кашлянула и тем же глуховатым голосом произнесла:
— Так нет её, сестры Агафьи-то.
— Как это — нет? А куда же она подевалась? — вскинул брови Ратмир.
— Никто не ведает. Когда она не пришла к заутрене, сёстры кинулись к ней в келью и не нашли. Стали искать везде — и опять не нашли. До сих пор ищут, — игуменья села на лавку и мучительно потёрла правой рукой лоб.
Ратмир опустился на лавку и озадаченно посмотрел на игуменью:
— Неужели всё так серьёзно? Что ты сама думаешь об этом, матушка Евникия? Могла она скрыться где-нибудь?
— Сама в раздумьях терзаюсь, — пожала плечами та. — В келье у неё словно ватага побывала. Всё в страшном беспорядке… Сказала сёстрам, чтобы ничего там пока не прибирали до твоего досмотра. Правильно я сказала?
— Правильно, матушка, правильно. А сундук?! Сундук с документами?
— Сундук сломан, и книг там наших я не нашла, — игуменья растерянно посмотрела на Ратмира. — Что же это такое творится, Ратмир? В богоугодном монастыре?!
— Погоди так волноваться, матушка Евникия, — попытался успокоить её Ратмир. — Давай вместе сходим к ней в келью, и я сам на месте ещё раз всё обсмотрю. Просто так никто никуда не может исчезнуть.
Всю дорогу до кельи Ратмир внимательно оглядывался по сторонам. Он старался ещё раз рассмотреть все здания и подходы к двухэтажному зданию, где располагались кельи более богатых послушниц. Встречавшиеся им по пути монашки в полупоклоне подбегали к игуменье за благословением и тут же исчезали, торопясь по своим послушаниям. Последние дни лета были теплы и солнечны на радость всем. Лёгкий ветерок развевал полы чёрной одежды игуменьи Евникии и волновал блестящие тёмные пряди прихрамывавшего и опиравшегося на посох скомороха. Беспечные птахи продолжали весело чирикать в рано пожелтевшей от засухи листве деревьев и кустов. Худые монастырские коты, прижимаясь к тёплой земле, внимательно следили за ними из засады в надежде заполучить себе обед…
В келье, действительно, царил полный беспорядок: разворошенная постель, разбросанные одежды и вещи. Даже иконки на покрытой белым кружевным рушником полочке в красном углу были потревожены. Ратмир окинул взглядом слабоосвещённое помещение и прежде всего обратил внимание на сундук. Снесённый чем-то тяжёлым вместе со скобами старинный амбарный замок валялся неподалёку в ворохе разбросанных, потемневших от времени листов бумаги, каких-то тряпок и маленьких коробочек.
Ратмир поднял замок с деревянного пола и прикинул его на руке на вес. Потом внимательно оглядел со всех сторон и покачал головой:
— Недюжинной силы человек это сделал. Женщина вряд ли смогла бы сбить такой крепкий замок. Не знаешь ли ты, матушка Евникия, кого из мужчин, бывающих в монастыре, у кого есть такая сила?
— Дай подумать, Ратмир, — вздохнула игуменья, в который раз окидывая печальным взором разорённую келью сестры Агафьи.
Ратмир тем временем продолжил осмотр всего, что находилось в келье. Вот он расчистил посохом кучу вещей в углу и склонился над каким-то тёмным пятном на дощатом полу. Потом взял со стола тяжёлый латунный подсвечник с горящей свечой и, опустив его к полу, присмотрелся. Достав из сапога кинжал, кончиком лезвия поковырял пятно и поднёс кинжал к носу. Прикрыл глаза, понюхал и, опять открыв глаза, покачал головой:
— Боюсь, что ваша сестра Агафья не смогла далеко убежать. Запах свежей крови.
Игуменья Евникия только охнула, зажав ладонью рот.
— Вот ещё пятно… и вот… — Ратмир с небольшим усилием поднялся и посмотрел на игуменью:
— Скажи людям, чтобы искали везде: в подвалах, в реке, на леднике. Даже в лесу. Кому-то очень не хочется, чтобы приходные книги попали в твои или мои руки. Я так полагаю, матушка Евникия, что это, скорее всего кое-кто из местных. У кого есть возможность быстро получать сведения о наших с тобой встречах и разговорах. Пусть ищут. А мне пока нужно съездить…
— Ох, нашли, нашли, матушка!! — неожиданно послышались шум и женские плачущие голоса в конце длинного коридора, куда выходили дверцы келий других сестёр.
Ратмир с игуменьей выскочили навстречу: — Где нашли? Жива?
Запыхавшиеся, взволнованные монахини, подвывая и качая головами, кинулись к игуменье: — Ох, погибель наша пришла, матушка! Знать какое проклятие на наш монастырь наложено!
— Так жива или нет?! Говорите толком! — воскликнула раздосадовано матушка Евникия.
— Где она?! — рявкнул Ратмир, поняв, что сестры Агафьи больше нет в живых.
— Там, матушка, в подклети, в соборе она на себя руки-то и наложила. Стылая уже висит. Глаза прикрытые, ручки-ножки холоднющие…
— Руки на себя, говорите, наложила? — игуменья недоумённо посмотрела на Ратмира.
Тот пожал плечами и вздохнул:
— Надо идти — смотреть. Там ясно будет: сама или помог кто.
На подходе к Смоленскому собору они увидели чёрную толпу взволнованных женщин. Едва сдерживаемые рыдания, перешёптывания и скорбные возгласы, издаваемые этой чёрной массой, заметно попритихли при появлении игуменьи Евникии и Ратмира. Последние, спустившись в подклеть, увидели тёмную женскую фигуру. Казалось, что она просто стоит в углу плохо освещённого светом маленького, зарешёченного окошечка. Окошечко это находилось примерно на уровне головы покойницы, и ближайший к ней откос был немного испачкан чем-то тёмным. Только при более внимательном осмотре можно было заметить, что фигура в черной монашеской одежде как бы парила над запылившимся, мраморным полом, чуть не доставая его своими ногами. Небольшое, разлившееся тёмное пятно на полу под фигурой поблёскивало тёмным отсветом. Тут же лежала упавшая на бок скамья.
Ратмир попросил принести подсвечник со свечой. Игуменья только глянула на сопровождавшую их монахиню, как та тут же выскочила за дверь, чтобы исполнить его просьбу. Пока она ходила за свечкой, Ратмир медленно обошёл помещение, глядя себе под ноги и по стенам. Затем он подошёл к висевшей на толстой, конопляной верёвке покойнице и стал внимательно рассматривать её лицо, шею, руки. Потом опустился на одно колено и рассмотрел запёкшуюся лужу крови под ногами покойницы. Кинул взгляд на опрокинутую скамью и покачал головой:
— Мёртвой её уже вешали здесь, матушка Евникия. Где-то через два часа после того, как убили…
— Откуда знаешь?
— Следы на шее и глаза о том говорят. Когда вешают живого человека, то в глазах у него кровь остаётся, а на шее кожа перетёртая до крови бывает, потому как тело сопротивляется смерти. А здесь как будто куклу подвесили… да и скамья больно далеко от неё лежит…и другие ещё приметы отсутствуют…
— Значит, боролась она, говоришь с убийцей?
— Боюсь, что не успела побороться. Близко она подпустила к себе человека, что ей такой удар по голове нанёс. Вон аж лицо как перекосило, да лоб вдавленный, весь чёрный от свернувшейся крови. Знала она этого человека хорошо, потому и допустила к себе… Во сколько ложатся спать насельницы в этих кельях?
— Да как солнце заходит, так вскорости и ложатся. А что понапрасну-то свечи жечь? И поутру к службе рано встают, прямо с петухами… К чему ты это спросил, Ратмир?
— Понять хочу, как к ней в келью смог незаметно зайти убийца. И как у него получилось её оттуда вынести и дотащить сюда так, чтобы никто этого не заметил и не услышал, — задумчиво оглядел входную дверь подклети Ратмир. Он подошёл к рубленому из дерева косяку и где-то на уровне плеча увидел на нём какие-то зацепившиеся цветные волокна и несколько длинных седых волос… Аккуратно снял их и, подойдя к покойнице, сравнил волосы.
— Это её волосы. Значит, кто-то притащил её сюда на своём плече. И была она скорее всего завёрнута во что-то цветное… Вот эти волокна от какого-то ковра или одеяла, — Ратмир показал игуменье обрывки цветных волокон и, завернув находку в белую тряпицу, зажал в руке.
— А как верёвку на балку накинули? Она же вон — аж под самым сводом, — спросила игуменья, глядя куда-то верх над висевшей покойницей.
— Говорю же, знающий человек всё это проделывал. Значит, знал, как туда можно дотянуться с верёвкой, — вздохнул Ратмир. — Думаю, что при помощи той палки, что приспособлена для затушивания свечей. Где-то же она есть — эта палка?
— Должна быть, — кивнула игуменья, с уважением глядя на скомороха. Затем она перевела взгляд на стоявшую у входа невысокую, приземистую монашку с одутловатым, морщинистым лицом: — Иди, сестра Ирина, и скажи нескольким сёстрам искать эту палку и ковры или одеяла какие, если где валяются или куда припрятаны. А остальные — все марш на послушания. Мы сами тут разберёмся и потом пошлём гонцов к митрополиту Филиппу да дьяку Лаврентию. Так ведь, Ратмир?
— Всё так, матушка Евникия, — кивнул Ратмир и добавил: — И пришли ещё, сестра Ирина, кого из мужиков снять покойницу. Всё что мне нужно было, я уже увидел.
Он направился к выходу, следом за ним пошла и игуменья. Навстречу им, придерживая на голове тёмный остроконечный капюшон-куколь, уже семенил престарелый духовник схимонах Павел:
— Матушка Евникия, да что же это такое творится?! — запыхавшись на ходу, зачастил он, переводя слезящиеся, мутноватые старческие глазки с игуменьи на скомороха и обратно, и теребя дрожащими искривлёнными пальцами край своего аналава, надетого поверх подрясника. На аналаве отливали серебром искусно вышитые восьмиконечные «голгофские» кресты с подножием и были выписаны тексты молитв. — Мне когда сообщили, что сестра Агафья руки на себя наложила, то я ни разу и не поверил! Не могла она такого удумать, не для этого она в монастырь пришла. А ты что скажешь, Ратмир? Ты ведь здесь по сыску убийц наших юниц-послушниц. А тут ещё и это!
— Соглашусь с тобой, отец Павел. Не своей смертью погибла ваша сестра Агафья. Убили её самым жестоким образом. А повесили для отвода глаз. Дескать, вешалась, качнулась и головой об угол окна сама и ударилась. Только то, что я видел, говорит о том, что всё было как раз наоборот, — вздохнул Ратмир и обратился к игуменье: — Ехать мне нужно, матушка Евникия, в Москву. Могу по дороге сам дьяку Лаврентию всё сообщить. А вот к митрополиту уж пошли кого-нибудь сама. Ну и с сестрой Агафьей можете уже делать всё, что положено по православному обычаю.
— Хорошо, Ратмир, — устало кивнула игуменья. — Тогда к дьяку Лаврентию ты уж заедь да сообщи ему эту скорбную весть. В остальном я тут сама распоряжусь. Ты уж сегодня ведь больше здесь не появишься?
Ратмир неопределённо пожал плечами:
— Скорее всего — нет. Хотя, кто его знает, что там дальше будет, — он запнулся и, словно вспомнив о чём-то, неуверенно спросил: — А где, говоришь, находится тот терем, что дьяк Лаврентий мне назначил, пока я тут сыск провожу?