— В общем, договорились, други мои. Чтобы вам не скучать, да навыки не терять — спокойно пока выступайте без меня по ярмаркам в Москве. Разрешение на это я отдал Никифору. Он остаётся за главного. Всё, что выручите — ваше. Никифор с Авдотьей знают, как поделить.
— Ну, это мы справимся, — кивнул старик Никифор. — Давай-ка я провожу тебя до лошадки.
— И мы, и мы! — вскочили со своих мест мальчишки.
— Никто никуда не пойдёт! Все остаются здесь, — прикрикнул на них старик Никифор.
— У-у, — недовольно загудели мальчишки, но послушно опустились на лавки, исподлобья косясь на него.
— Зря ты так с ними, Никифор, — спускаясь по ступенькам лестницы, заметил Ратмир.
— Ничего, пусть привыкают к порядку, — отмахнулся старик Никифор. — Я что хотел сказать-то, Ратмир…
Они вышли во двор и направились к лошади Ратмира, привязанной у изгороди.
— Говори уж, Никифор, не тяни, — вздохнул Ратмир.
— Ты Мирославу-то не обижай, — как-то потупив глаза, негромко, но жёстко произнёс тот.
— Так я и думал, — покачал головой Ратмир и воскликнул: — Да с чего ты взял, что я её обижать собираюсь?! Я к ней отношусь хорошо, как ко всем вам.
— Вот именно, что как ко всем, — взгляд старика Никифора стал колючим.
— А как нужно?! И, вообще, Никифор, я уже тогда начал подозревать, что ты просто-напросто сам влюбился в неё как мальчишка, — Ратмир внимательно посмотрел на друга.
— Это не тебе решать, — неожиданно резко оборвал его собеседник. — Только я тебя очень прошу не обижать её. Мирослава очень достойная женщина. Сейчас таких мало. Поверь.
— Охотно верю тебе, Никифор, — рассеянно огляделся по сторонам Ратмир. — Только у меня сейчас полно других забот и я не уверен, что смогу уделять ей столько внимания, сколько тебе хочется. Понимаю, что, если бы она выбрала тебя, то ты уж не отходил бы от неё ни на шаг. Так ведь? — спросил Ратмир, с усилием забираясь на свою лошадь.
— Да, я бы не отходил. Только у меня нет никаких шансов против твоей молодости и смазливости, — сумрачно ответил старик Никифор.
— Тогда и не говори мне больше о ней, Никифор, в таком тоне. Мы же с тобой уже давно как-то договорились, что не позволим ни одной женщине встать между нами. Нет ничего крепче мужской дружбы. Помнишь?
— Помню, — неохотно подтвердил старик Никифор.
— Вот и не забывай. Всё, Никифор, прощай! — Ратмир чмокнул губами, дёрнув за уздцы, и его лошадь лёгкой рысью направилась к выходу с постоялого двора.
— Только тогда не было Мирославушки, — бесцветными губами прошептал старик Никифор, с прищуром глядя ему вслед.
Спустя час с лишним Ратмир оказался в Александровой слободе и заехал в печатню, чтобы убедиться, что работа по подготовке печатных машин к работе заканчивается. Навстречу к нему вышел управляющий печатней Андроник Невежа. Взгляд у него был растерянным, на лице гуляла глуповатая улыбка. Он пожал плечами и неуверенно произнёс:
— А знаешь ли ты, братец мой Ратмир, что за невероятная новость сегодня утром со мной приключилась?
— И что же такого произошло? — улыбаясь, спросил Ратмир, неторопливо спешиваясь с лошадки.
— А вызвали меня с утреца в Посольский приказ. И представляешь, братец ты мой, сам дьяк Посольского приказа и говорит мне, что, мол, в самой Италии их мастера печатного дела прослышали про мои умения в этом деле. И взяли, да и прислали мне приглашение для того, чтобы я их там поучил уму-разуму. А они за это покажут и расскажут мне, какие у них там новшества появились. Прямо как гром среди ясного неба! — он растерянно развёл руками.
— Вот и поезжай, Андроник! И впрямь много новых вещей узнаешь по печатному делу, да здесь потом их и применишь. Всё на благо отечества, — опять улыбнулся Ратмир.
— Так они же католики! А у нас на Руси католиков, сам знаешь, за людей не считают. Только вот сам царь-батюшка к ним имеет благоволение по непонятным нам причинам. И ещё у меня же жена и двое маленьких детей!
— Наверное, их можно взять с собой?
— Сказали, что могу взять с собой хоть два села людишек помимо семьи, — как-то виновато усмехнулся Невежа.
Они прошли в печатню, где сильно пахло извёсткой и конопляным маслом.
— Тогда я не понимаю, чего ты беспокоишься? — внимательно посмотрел на него Ратмир.
— А кто же здесь за всем присмотрит? — управитель печатни обвёл грустным взглядом пока тихие помещения со стоящими в безмолвии печатными станками.
— Так ты же ненадолго поедешь. Месяц-другой… Вот и оставь тому, кому ты больше всего доверяешь и кто в этом знает толк, — усмехнулся Ратмир, почти не сомневаясь в ответе Андроника Невежи.
— Ну, хорошо, — вздохнул последний и с надеждой глянул на Ратмира: — Только тебе, брат, могу я доверить это моё хозяйство. Не откажешь?
— Ты уверен? Может у тебя есть ещё кто на примете из доверенных лиц?
— Доверенных-то лиц у меня много, да понимающих толк в печатном деле раз-два и обчёлся. Вот я и прошу тебя остаться.
— Хорошо, — кивнул Ратмир. — Постараюсь оправдать твоё доверие, Андроник.
— Вот и спасибочки, братец ты мой! А теперь пошли ко мне домой. Там у нас сегодня расстегаи с зайчатиной да боровики жаренные в сметане, да морс клюквенный горячий с ватрушками творожными… Жена с тёщей наготовили сами. Они у меня по этому делу любую повариху обскачут.
Близилась полночь, когда лошадка Ратмира в отсвете лунных лучей вынесла его из лесу Александровой слободы. Ратмир ещё раз посмотрел на звёздное небо и, покачав головой, направился в сторону Девичьего поля. Вокруг стояла тихая, лунная, безветренная ночь. Умиротворяюще стрекотали сверчки. Где-то в лесу ухал филин. И в этой тишине гулко отдавался отзвук от топота копыт лошади Ратмира. Последняя ускорила свой ход, почувствовав приближение знакомого стойла. Впереди перед ними лежало освещённое нежным полупрозрачным лунным светом огромное Девичье поле в окружении лесов. Высокий Смоленский собор, огороженный мощным деревянным забором, белел на этом поле подобно богатырю-исполину в кругу своих друзей-прихлебателей в виде теремов да различных пристроек.
Направив лошадь в сторону подворья боярыни Мирославы Кольчуговой, Ратмир чуть придержал её и посмотрел долгим взглядом в сторону другого подворья. Лицо его осветила мечтательная улыбка, а в глазах заискрилась радость….
— Что же ты так, барин, судьбу свою испытываешь? — неожиданно ворчливо произнёс молодой помощник конюха Фёдор, принимая у него лошадку. — Сколько вон лихих людей по дороге бродят.
— Так я, вроде, не впервой по ночам один езжу, — пожал плечами Ратмир, несколько удивлённый такой заботой.
— Опасно это сейчас одному ездить. Товарища с собой какого-нибудь лучше брать, — не унимался обеспокоенный Фёдор. Светловолосая голова его в лунном свете ярко отливала серебром. — Вон боярыня вовремя из Москвы вернулась, так за неё и душа спокойна. А вот по твою душу, барин, она чуть ли не каждые пять минут на крыльцо выскакивает, да всё на дорогу смотрит. А-а… вон опять на крыльцо вышла…
И впрямь Ратмир услышал знакомый женский голос:
— Ратмирушка, ты вернулся! Слава Богу, ангел мой. А я уж вся тут испереживалась. А вдруг, думаю, нападут на тебя грабастики какие. А я помочь-то и не успею, — женщина, держа латунный подсвечник с укреплённой на нём горящей свечой, быстро сбежала по ступенькам вниз, прикрывая огонёк ладонью. Она прильнула всем телом к усталому скомороху. — Устал, верно, милый. А у меня уже и банька для тебя давно истоплена. Хочешь, с тобой схожу?
— Нет, Мирослава, иди в дом. Я быстро сполоснусь, да приду. Мочи нет, как устал. Так сразу в сон и провалюсь, кажется, — устало пробормотал Ратмир и, забрав у Мирославы подсвечник со свечой, без посоха похромал к стоявшей чуть поодаль липовой баньке.
— Одежда там твоя чистая в предбаннике на лавке лежит. Сам найдёшь? — вслед ему донёсся голос боярыни Мирославы.
— Найду, милая, найду. Ты иди в терем, я сейчас же и вернусь, — Ратмир махнул ей рукой и открыл дверь в баньку.
Через некоторое время он вышел из бани в чистой одежде и, привычно откинув назад с лица влажные пряди чисто промытых тёмных волос, направился к крыльцу терема. Помощник конюха Фёдор возле входа в конюшню, позвякивая железом, заканчивал прибирать лошадиную амуницию.
Ратмир не торопясь поднялся на верхнюю ступеньку и, передыхая, прислонился плечом к деревянной стойке, поддерживавшей крышу терраски. Свет от свечи в латунном подсвечнике, который он держал в правой руке, играл бликами на его утомлённом, осунувшемся красивом лице.