— Ну-у… он обычно говорил со мной в моей опочивальне…и вчера вот вечером заговорил в подвале у матушки Евникии…
— А в подвале у матушки Евникии ты его голос в каком месте слышал?
— Как — в каком?
— Ну, из угла он доносился, а может — с потолка?
— Не-а…от двери…от самого низа…
— Так я и думал, — задумчиво произнёс скоморох и добавил: — Спи, Никитка, не бойся. Не будет сегодня нечистый с тобой разговаривать. А если вдруг всё-таки заговорит, то я сам ему отвечу.
— Ты ответишь?! И не побоишься? — возбуждённо спросил певчий, приподнявшись на лавке и всматриваясь в смутные очертания Ратмира, лежавшего на соседней лавке.
— Нет, не побоюсь. Да и не забывай, что там, в соседней комнате ещё два стражника сидят — нас охраняют.
— Хорошо, Ратмир, я тебе верю. Посплю, пожалуй, а то что-то в голове совсем смутно становится.
— Поспи, Никитка, поспи. А завтра к тебе домой сходим. Хочу на твою опочивальню посмотреть, — задумчиво произнёс Ратмир, глядя перед собой в темноту. Оттуда ему застенчиво улыбалась восхитительная в своей робости и невинности Олюшка. Ратмир с трудом сдержал стон — его губы ещё помнили вкус и прикосновение её девичьих уст.
Ратмир проснулся под утро от того, что услышал, как во входную дверь их терема кто-то сильно забарабанил. Прикорнувшие, было стражники, тут же встрепенулись и, подскочив к двери, в оба горла гаркнули: — Кто там?! Чё надо?
Ратмир приподнялся на локте и прислушался.
— Матушка игуменья захворала, нужно Ратмиру быстрее к ней придти, — прозвучал встревоженный женский голос.
Ратмир вскочил с лавки и, подойдя к Никитке, разбудил его:
— Вставай, пойдёшь со мной.
— А-а?.. Что? Куда идти? — невпопад проговорил заспанный певчий.
Они вышли из терема и под охраной стражников направились вместе с монахиней в терем игуменьи.
Войдя в опочивальню, Ратмир увидел метавшуюся в беспамятстве на постели игуменью. Он склонился над ней, подержал за запястье, подняв веки, посмотрел зрачки и махнул рукой монахине: — Сходи в мой терем и принеси оттуда сундучок. Стоит под лавкой, белого дерева. Поторопись…
Та стремглав кинулась вниз по ступенькам.
— Что тут, Ратмир? — на пороге комнаты возник запыхавшийся схимонах Павел.
— Матушка Евникия приболела, — озабоченно посмотрел на него скоморох.
— Никак отравили?! — ужаснулся тот.
— Не похоже, — покачал головой Ратмир.
— Слава Богу! — торопливо закрестился схимонах Павел. — А что тогда с матушкой? Можно ли ей помочь? Или скорее за лекарем послать?
— Хорошая мысль, — согласился скоморох. — И вправду, отче, пошли за лекарем.
— Сейчас, сейчас, сын мой. А то ведь у тебя и своих дел полно, — согласился схимонах Павел и исчез за дверью.
Вскоре появилась, тяжело дыша, монашка с сундучком светлого цвета.
Ратмир забрал его у неё и, поставив на стол, открыл. Достал оттуда замотанный в тряпицу свёрток и, развернув, поставил на стол на попа старинную книгу, оказавшуюся искусно сделанным шкафчиком с маленькими ящичками. На каждом из них белела надпись на латинском языке. Ратмир открыл нужных ящичек и достав оттуда маленький флакончик со светло-коричневой жидкостью. Отлил немного снадобья в кружку и добавив туда воды, поднёс кружку к сухим, воспалённым губам игуменьи:
— Матушка Евникия, попей понемножку. Полегчает, обещаю, — произнёс он и, подложив ладонь под взмокший затылок игуменьи, коснулся краем чашки её губ. Она, видимо, расслышала его слова и сделала несколько глотков.
— Так что с ней всё-таки, Ратмир? — неожиданно Ратмир услышал за спиной шёпот схимонаха Павла.
Он резко обернулся, но увидев схимонаха и стоящую за его спиной монашку Марфу, успокоился и вновь повернулся к игуменье:
— Похоже на нервную горячку.
— Я уже послал за лекарем, Ратмир. И, если тебе куда-то нужно, то я могу сам за ней присмотреть, пока лекарь не приедет, — озабоченно произнёс отец Павел.
— Сам здесь побуду, присмотрю, — покачал головой скоморох. — И с лекарем мне нужно переговорить. А ты, Марфа, иди вниз и скажи стражникам вместе с певчим, чтобы все сюда поднялись. И пусть принесут нам всем еды и квасу. И медвежьих полостей — на пол кинуть.
— Так здесь вам всем тесно будет, — недоумённо посмотрел на него схимонах Павел. — Пусть они внизу побудут. Я сам могу с ними посидеть, если ты так за них беспокоишься.
— Нет, — упрямо махнул головой Ратмир. — В тесноте, да не в обиде. И мне так спокойней.
— А лекарь только часа через два будет.
— Ничего, я дождусь. Иди уже, отче, — недовольно глянул на схимонаха Павла Ратмир.
— Да-да, сын мой. Пожалуй, пойду. Не буду тут мешаться, — засуетился тот и поспешил к выходу.
— Давай, матушка Евникия, ещё несколько глоточков сделай, — склонился опять над игуменьей Ратмир с чашей в руках.
Глава 11
В Александровой слободе только что закончилась литургия. Светало, шёл шестой час утра. Царь Иоанн Четвёртый с сыновьями в окружении опричников направился в трапезную. Шли они строем. При входе — первый поклон иконе, второй — братии, что справа. Третий — братии, что слева. Все протяжно пели молитву.
— Давай, Тимошка, тебя сегодня чтецом назначаю, — кивнул государь одному из опричников, усаживаясь на лавку во главе большого стола. По обе стороны от царя сели его сыновья. Великий государь подал сигнал рукой и тогда сели все остальные.
— Благослови, честной отче, прочитать житие святого Георгия Победоносца, — с поясным поклоном обратился к нему назначенный чтец.
— Молитвами святого Георгия Победоносца, господи Иисусе Христе, сыне божий, помилуй нас, — отозвался тот.
Чтец принялся читать о житие святого Георгия Победоносца. В трапезной стояла звенящая тишина, и только глуховатый голос Тимошки нарушал её.
Спустя некоторое время, услышав заключительное: «Аминь», все, сидевшие за столом, глубоко вдохнули и вновь затянули молитву.
— Братья мои, прошу вашего благословения на пищу, — обратился царь к своим сотрапезникам.
— Бог благословит! — дружно хором ответили те. И государь кивнул: