— Ну, надо же! Действительно, пути господни неисповедимы. Ведь покажи ты мне её сразу, то, может быть, ничего этого сейчас и не было, — расстроено покачал головой Антонио, оглядывая мёртвые тела ратников и Ольги на площадке. — И, как назло ты, брат, в этой стране выбрал себе такую миссию, что при дворе мог быть только в качестве скомороха… Жаль-жаль… Так-то ты её мог бы раньше узнать….и, возможно, не попался бы в эти сети…
Он вздохнул и опять посмотрел на Ратмира:
— Я думаю, что теперь тебе незачем торопиться в Италию.
Ратмир поднял голову и пожал плечами. Улыбка разочарования появилась на его бледном, осунувшемся лице: — Как видишь, брат, здесь я сплоховал…
— Да, ладно! С кем не бывает! — отечески похлопал его по плечу Кестутис и стал их торопить: — Всё-всё, братья, пора уходить! А то здесь уже и так, вон какая кутерьма начинается…
Они торопливо спустились вниз и постарались незаметно обойти толпу зевак, вовсю разглядывавших и обсуждавших распластанное на земле тело дьяка Лаврентия. Руки и ноги последнего были неестественно вывернуты, а в расколотом черепе блестел окровавленный мозг.
Мужчины выехали из ворот Девичьего монастыря, чуть поодаль их сопровождали люди Кестутиса.
— Куда ты сейчас, брат? — обратился Антонио к Ратмиру.
— Возвращаюсь к своим скоморохам, — как-то безучастно ответил Ратмир и добавил: — Только мне их сначала отыскать надо. Если дьяк сказал, что Мирославу он отпустил, то она-то как раз и может сказать — где они сейчас..
— Отлично! — бодро кивнул Антонио. — Тогда держим связь старым способом. Ещё тебе нужно заехать на купленное нами подворье и проверить подкоп. Там уже немного осталось. Скоро ты сможешь начать исполнять одну из своих главных миссий здесь. Учитель будет очень рад.
Ратмир согласно кивнул и вздохнул.
— А ты, брат Кестутис, выбирай уже, наконец: или идёшь ко мне в посольство или же продолжаешь жить ватагой, но держишь с нами связь? — повернулся Антонио к Кестутису.
— Я, брат Антонио, пожалуй, ещё немного погуляю с ребятами, а ближе к зиме определюсь. Очень уж мне вольная жизнь по душе пришлась! — улыбнулся тот и добавил: — Но я всегда наготове, как только понадоблюсь. Как меня найти — я уже вам обоим рассказал… Ну, всё, бывайте! А то у нас тут свои дела, — Кестутис дал сигнал рукой своим товарищам по ватаге и, пришпорив коня, удалился вместе с ними в направлении леса…
— Очень надеюсь, что это был для тебя хороший урок, Ратмир, — перешёл на итальянский язык Антонио.
— Да… это был для меня хороший урок… — без эмоций повторил за ним Ратмир, морщась, словно от зубной боли.
— И впредь ты станешь хорошенько проверять любую даму, прежде чем позволишь себе так влюбиться в неё, — озабоченно посмотрел на него Антонио.
— Не думаю, что после всего этого я смогу себе позволить полюбить ещё кого-нибудь, — также равнодушно отозвался Ратмир. — Использовать женщин по их прямому назначению — это да. А полюбить — навряд ли…
— Я тебя очень хорошо понимаю сейчас, брат, — начал, было, Антонио.
— Откуда, откуда ты можешь это понять?! — перебил Ратмир и горько усмехнулся. — Разве у тебя когда-нибудь было что-то подобное?
— Я тоже человек. Просто о многом тебе не рассказываю, — холодно ответил Антонио.
— Не обижайся, брат. Прости, если обидел, — опять, как от зубной боли поморщился Ратмир. — Мне здесь сворачивать…
Они попрощались и Ратмир, пришпорив лошадь, поскакал в сторону подворья Мирославы Кольчуговой.
Глава 19
Уже на подъезде к подворью Ратмир заметил что-то неладное. Ворота были распахнуты и из них то и дело выбегали холопы с какими-то вещами. Другие наоборот вбегали. Все суетились и покрикивали друг на друга.
— Что там происходит? — Ратмир остановил какого-то подростка, бежавшего в сторону холопских лачуг с самоварными щипцами и большой подушкой в руках.
— Да, боярыня наша уезжает. Вот и приказала каждому взять то, что ему приглянется. А то приедет новый хозяин и всё себе заберёт.
— Боярыня уезжает?! Куда?! Насовсем?! — воскликнул Ратмир, устремив взгляд на стоявшие во дворе три крытые повозки.
— Да не сказала куда. Видать, насовсем, раз всё раздаёт, — на бегу крикнул мальчишка и побежал дальше.
Ратмир подстегнул свою лошадь и, спрыгнув у крыльца, перепрыгивая через две ступеньки, кинулся в терем. Внутри царила суматоха: мужики и бабы рвали друг у друга из рук дорогие полотна материи, предметы утвари. Голосистые подростки и детвора помладше дрались между собой из-за чашек и стеклянных бокалов, серебряных ложек…
— Где боярыня? Где Мирослава Авдеевна? — кинулся к ним Ратмир.
— Да там она уже — в повозке, — отмахнулась от него толстая баба с кикой на голове, жадно разглядывая доставшуюся ей резную малахитовую шкатулку. — Вот-вот тронутся уже…
Ратмир кинулся обратно во двор. Он рывком открыл дверцу первой повозки — на него, горько плача, глянула ключница Степанида, укладывавшая в дорожный сундук какие-то шубы.
Тогда он, молча, кинулся ко второй и тут же пробежал мимо неё, увидев внутри какую-то старуху.
В третьей находились две женщины неопределённого возраста в красивых кокошниках и тоже всхлипывая, укладывали какие-то вещи.
— А где боярыня ваша? Где Мирослава Авдеевна? — спросил он у них. — Я пробежался по всем повозкам и не нашёл её.
— Так она, барин, во второй повозке сидит. Одна, сказала, в ней поедет. Нас пока сюда отослала, — узнав скомороха, нехотя ответила одна из них.
— Я её не нашёл. Там только старуха какая-то сидит, — растерянно пожал плечами Ратмир.
— Старуха? — подняла брови женщина и нехорошо усмехнулась: — Не признал, стало быть. А это она и есть — наша Мирослава Авдеевна. А ты думал, барин, что после пыток человек краше становится?
Ратмир ошеломлённо посмотрел на неё и медленно пошёл в сторону второй повозки. Он тихо подошёл к раскрытой дверце и побледнел. Внутри, на лавке, прислонившись спиной к оббитой вишнёвым бархатом стенке повозки, сидела седая, бледная как смерть старуха. Голова её была запрокинута назад, запавшие глаза закрыты. Пряди седых волос торчали из-под незнакомого, тёмного платка. На искусанных губах старухи темнели подсыхавшие кровяные корочки. Опухшие кисти рук отливали синевой, а на пальцах белели повязочки со следами начинавшей буреть крови. Услышав шорох, она, не открывая глаз, незнакомым, хриплым голосом спросила: — Что там, Степанидушка, едем уже?
Ратмир, поражённый увиденным, стоял, молча, не в силах пошевелиться.
— Что же ты молчишь, Степанидушка? — опять хрипло спросила старуха и приоткрыла опухшие глаза. Увидев Ратмира она, казалось, нисколько не удивилась, и равнодушно произнесла: — А, это ты… Слава Богу, жив… Ну, раз ты здесь, значит всё обошлось. Кликни мне Степаниду.
Ошарашенный Ратмир на неверных ногах подошёл к первой повозке и позвал ключницу. Та мигом прибежала к хозяйке.
— Иди, Степанидушка, — тихим хриплым голосом, с трудом сглатывая, произнесла Мирослава. — Скажи Кузьме, пусть едет за скоморохами. Он знает, где они хоронятся.
Степанида кинула на Ратмира уничтожающий взгляд и кинулась исполнять указание.
Мирослава глубоко вздохнула и, попробовала поудобнее сесть на лавке. Гримаса боли пробежала по её мертвенно-бледному, очень постаревшему лицу.
— Сможешь ли ты простить меня, Мирославушка? — опустился перед ней на колени скоморох. Взгляд его был полон отчаянья и боли.
— Ишь ты — Мирославушкой назвал, — попыталась усмехнуться женщина, но тут же надрывно закашлялась. Откашлявшись, она кинула на скомороха усталый взгляд: — Ещё вчера я бы всё отдала, чтобы только услышать от тебя такие слова. А так мне не за что прощать тебя, Ратмир. Бог простит…
— Как же не за что?! — воскликнул он, осторожно касаясь своими длинными крепкими пальцами её изуродованных рук. — А за то, что ты вчера оказалась в страшных лапах дьяка Лаврентия?! За то, что я посмел так мерзко оскорбить тебя?!
Мирослава, морщась от боли, убрала руки в сторону и хриплым голосом ответила: — Дьяк Лаврентий — старый служака и для него все средства хороши… А то, что ты сказал мне тогда… Так ты правильно, Ратмир, сказал: старая баба должна понимать, что она старая баба и не лезть куда не надо… Жаль, что поняла я это поздно…