Роберт упал на обитый пестрым ситцем диван, устало откинул голову на мягкую подушку и прикрыл ладонью глаза. Он успел сдержать стон, но воспоминание явилось незваным гостем.
— Я абсолютно уверена лишь в двух вещах, Роберт. В твоей паранойе и собственной непроходимой глупости. — Дженна споткнулась, кружа по комнате на подкашивающихся ногах, но ключи от машины все же нашла и хлопнула дверью.
Миг спустя ее авто с ревом умчалось в ночь.
Сейчас, в плену воспоминаний, Роберт издал страдальческий рык, исторгнув его из самых глубин души и сопроводив потоком ругательств в адрес жены. К счастью, ни рев его, ни брань, ни жена не имели ничего общего с явью.
— Это шутка? Ты водишь меня за нос, точно? — Роберт был поражен своим ровным тоном. Умение сохранять спокойствие — привилегия его профессии. Прежде чем снова откинуть голову на спинку дивана, он долго, недоверчиво вглядывался в лицо Эрин. Она определенно не шутила.
— Это форменное бегство от проблем. А мы не должны учить Руби такому. — Эрин судорожно сглотнула.
Роберт встал и медленно выпрямился во весь свой немаленький рост. Он все еще был в расстегнутом халате поверх одних лишь трусов-боксёров. Волосы — очень темные и густые, обычно уложенные так, чтобы никто не заподозрил руку стилиста, — спереди торчали хохолком, а сзади накрывали воротник халата.
Он с силой тер лицо ладонями, безжалостно растягивая кожу вокруг глаз, массируя виски. Последние несколько дней нормально выспаться не удавалось — в основном из-за дела Боуменов. Не так-то просто отобрать двоих малышей у матери — сердце разрывается.
— Девочка завтра собралась в колледж! Дьявольщина! Что ты себе думаешь, Эрин?!
Роберт опустил взгляд на светловолосую голову жены. Одна его половина с наслаждением прошлась бы пальцами по золотистым прядям, зато другая с не меньшим наслаждением закрыла на замок эту упертую женщину в чулане вплоть до выпускного бала Руби в Грейвуд-колледже.
— Черт побери, я уже оплатил остаток семестра, и форму ребенку купили! — Роберт описывал петли вокруг кресла Эрин, и зловещая размеренность его поступи наводила страх сильнее любых слов.
Жена огорошила его своим заявлением в шесть утра. Роберт даже решил, что видит сон, когда теплые губы Эрин прошлись по его щеке и выдохнули в ухо слова, которые убьют их дочь. Если она их услышит.
— Руби не будет учиться в Грейвуде, — прошептала тогда Эрин. — Я запрещаю.
Дурной сон, только и всего. Роберт блаженно зарылся в подушку, однако двумя часами позже те же слова явственно зазвучали у него в голове. И он точно знал, что слышит их наяву. Глаза его были открыты. Эрин придвинулась к нему, футболка, в которой она спала, поползла вверх, оголяя бедра.
— Я не позволю ей спасаться от проблем бегством.
— Ну, выбор-то у нас невелик. Собственно, иного я просто не вижу. — Роберт лениво потянулся. Еще полусонный, он все же был уверен, что запросто переубедит жену.
— Одним словом, все решено. Руби я сообщу позже. — И Эрин отвернулась, лишив Роберта шанса прочитать ее взгляд под приспущенными тяжелыми веками.
Уговоры Роберта оказались напрасны — как и требование назвать веские причины подобной смены курса. Нельзя бежать от проблем, твердила Эрин, и кроме этого шаткого морального резона Роберт ничего не добился.
Вскоре после их знакомства полгода назад Роберт понял, что Руби в школе очень плохо. Девочка по-настоящему страдала. Началось все, как это бывает, невинно, однако недобрые клички, издевки, подножки быстро сменились звонками с угрозами и воровством вещей Руби. Жалобы директрисе пользы не приносили — администрация школы списывала все на чрезмерную обидчивость Руби, к которой из-за очевидного музыкального таланта прочно приклеился ярлык ребенка со странностями. Если же с обидчиками и начинали разбираться, то расследование быстренько сворачивалось, поскольку называть конкретные имена Руби упорно не желала.
Роберт прошел на кухню, налил чашку крепкого кофе и поднес к губам, наблюдая за женой в открытую дверь. Хрупкая, с безвольно повисшими руками, она была похожа на одинокую жертву кораблекрушения, выброшенную на необитаемый остров. Медленно подняв голову, Эрин встретила взгляд мужа. Губы ее приоткрылись — и вновь сомкнулись, плечи уныло поникли, и она с рыданием упала на ковер.
Роберт никогда не хотел ее сильнее, чем в эту секунду. Шагнув обратно в гостиную, он поставил чашку на журнальный столик и обнял узкие плечи жены. Затем приподнял ее и донес-дотащил до дивана. Откинул волосы с искаженного болью лица.
— Я не позволю тебе так поступить. Пусть удирает от проблем, если иначе не выходит. Окажись ты на ее месте — разве не побежала бы?
За то, что она собралась сотворить с дочерью, Роберт врезал бы ей хорошенько. И вместе с тем ему неудержимо хотелось притянуть ее к себе, высушить слезы и добиться улыбки, унести обратно в постель и покрыть поцелуями.
Он не сделал ни того, ни другого.
— Я — побежала бы. Именно поэтому и не позволю удирать своей дочери. — Эрин оттянула рукав мешковатой футболки и вытерла мокрые щеки. — Выгоды это в конечном счете не приносит. Уж поверь мне, я точно знаю.
Роберт решил было, что она намекает на личный опыт, — но если бы над Эрин тоже издевались в школе, она не настаивала бы на повторении той же пытки для собственной дочери, верно? Он терялся в догадках.
— Не говори пока Руби. Подумай как следует — и ты изменишь свое решение.
— Не изменю. — Эрин поднялась с дивана. — В Грейвуд-колледж моя дочь не перейдет. И точка.
На несколько кратких секунд Эрин замерла, словно колеблясь и рассчитывая, что муж ее переубедит. А Роберт вдруг понял, что не узнает жену. Спиной к нему, неловко и неподвижно, чуть расставив ноги, стояла хрупкая женщина в поношенной длинной футболке. Разве на ней он женился полтора месяца назад? Да его просто одурачили. Игнорируя выжидающую позу жены, Роберт пошел в спальню одеваться.
Такие мячи не берутся. Он просвистел пулей, задев очки Дэна. Тот уронил ракетку, схватился за переносицу и прищурился, рассматривая стекла.
— Да сними ты их к чертям! — рявкнул Роберт.
Очередная подача, мяч мощно отрикошетил, Роберт размахнулся и промазал. Достал из кармана другой мячик и повторил тот же финт. Затем еще. И еще, и еще, пока не иссяк запас сил — и мячей в карманах. Дэн ретировался на край корта и, протирая стекла очков, ломал голову над загадочным поведением партнера и друга.
— Рабочую злость выплескиваешь? — поинтересовался он, дождавшись прекращения огня. — Или жена ночью продинамила? В любом случае заявляю официально: если будешь продолжать в том же духе — я пас.
Роберт стянул тенниску и вытер лоснящиеся от пота лицо и шею. Стрельба мячами не сняла тяжесть с души. Он мысленно послал себя по известному адресу за то, что последние три четверти часа потратил впустую, на игру с самим собой, словно Дэна на корте и не было. Дружеские матчи по пятницам, под конец рабочей недели, вошли у них в традицию, и Роберт дорожил ими.
— Я возьму нам по пиву, и ты все расскажешь. — Дэн собрал свои вещи, открыл дверь и придержал ее для Роберта, на ходу надевающего тенниску. — Если, конечно, ты не представляешь опасности для общества, в частности, для меня.
В раздевалке Роберт не произнес ни слова. Молча швырнул вещи на скамью и встал под обжигающий душ с ничего не выражающим лицом и немигающим взглядом, устремленным в никуда. Он знал, что Дэн следит за ним, пытаясь понять причину его настроя, — и все же не мог заставить себя поделиться с другом. Рассказать о том, что выкинула Эрин, значило обратить ее немыслимое решение в реальность, вынести которую у Роберта не было сил.
Он ушел из дома, так и не увидев Руби. Схватил спортивную сумку, ключи — и смотался на утренний пятничный матч с Дэном задолго до нужного часа. Машину вел безобразно, едва не сбил каких-то бегунов, проскочил перекресток на красный, в итоге тормознул на автобусной остановке, прокручивая в голове несусветное решение жены, пока не подошло время ехать в клуб.
Под урчание мотора и радиобормотание Роберт думал о дочери. Представлял ее юное лицо, розовое, чуть припухшее со сна, ее фигурку в цветастой, поблекшей от многочисленных стирок ночной рубашке. Руби босиком прошлепает в кухню, глотнет сок прямо из пакета, смешает в тарелке шоколадные хлопья с молоком и позавтракает перед телевизором, забравшись в кресло с ногами. Тяжелые черные волосы наверняка выбьются из резинки, которой она стягивает их на ночь, а вокруг глаз, должно быть, расплывутся темные круги: юная мисс экспериментирует с макияжем, а смыть краску перед сном ей недосуг. Привычно прыгая по каналам, она вспомнит, что ждет ее завтра, — и вспыхнет улыбкой, впервые за школьные годы согретая уверенностью в будущем.
А потом мама объявит, что Грейвуда ей не видать и завтра она возвращается в свою школу — ту самую школу, где она вынесла столько издевательств. Руби замрет, не донеся ложку до рта. Ухмыльнется, наверное: «Классная шутка, мам!» И тут заметит серьезный взгляд матери, сумрачную морщинку, перерезавшую ее лоб. Заметит — и похолодеет от страха: неужели не шутит? Эрин повторит свою новость, и Руби, отставив тарелку, поднимется и шагнет к ней. «Мам?» — выдохнет она тоненьким, чужим голосом. Фыркнет недоверчиво, с вызовом. Вот тут и начнется… Визг, слезы, истерика.
— Руби не пойдет в Грейвуд! — гаркнул Роберт, перекрикивая шум льющейся воды. Он еще был весь в мыльной пене, когда Дэн отдернул полиэтиленовую занавеску кабинки.
— Что ты сказал? — Дэн тряс головой, пытаясь избавиться от воды в ухе.
Роберт смыл пену и обернулся полотенцем.
— С Грейвудом покончено. — Он с трудом растянул губы в фальшивой улыбке.
Одевались молча — Дэн слишком хорошо знал своего друга, чтобы ждать подробностей до первой кружки. Спустя десять минут они уселись за столик в баре клуба.
— Руби струсила?
Дэн покрутил головой, махнул одному приятелю, кивнул другому. В этом весь Дэн: всецело завладеть его вниманием редко кому удается. А Роберту до смерти нужно выговориться. Поговорить с кем-нибудь, кто выслушает.
— Напротив. Мы решили, что убегать от проблем — форменная трусость. Мы намерены в очередной раз встретиться со школьным начальством. Поглядим, не удастся ли заехать кому-нибудь под зад коленкой. — Роберт выдул полпинты в три глотка.
— Тебе?! Не надейся. — Дэн прочесывал бар взглядом. Округлил глаза: мимо проплыли две прехорошенькие барышни в юбках на уровне его носа. — Видал? М-м-м. Роскошь. А Эрин — запросто. Врежет под зад и бровью не поведет.
Роберт мазнул ладонью по лицу. Быстро, но Дэн жест уловил. И встрепенулся:
— Хочешь сказать, это Эрин решила не отправлять Руби в Грейвуд? — Догадка не стоила Дэну особого труда. За годы дружбы, с поступления в юридический, он научился понимать Роберта без слов. — Что за бред? Чего она боится? За колледж-то бешеные бабки ты выкладываешь!
Роберт вздохнул: без продолжения никак.
— Мы вовсе не уверены в пользе платного обучения. Нам бы не хотелось, чтобы ребенок чувствовал свою избранность. Не дай бог, понимаешь ли, возомнит себя выше других. — Он хлопнул в ладоши, словно точку поставил. И осушил кружку. — Повторим?
Предложение опоздало: Дэн уже поднялся. Взял со стола обе кружки и направился к бармену.
А с другой стороны, подумал вдруг Роберт, как бы дело повернулось, если бы Руби сплоховала на тестах в Грейвуд-колледж?
При желании он мог просидеть с Дэном в баре до вечера — подогревшись полудюжиной пенистых пинт, выложить другу все свои путаные мысли, поболтать о былых временах, о временах нынешних, обсудить юридически заковыристые дела… Роберт подавил пивную отрыжку и откинулся на спинку обитого кожей кресла. Его грызло чувство вины. Он жаждал быть рядом с Руби, когда Эрин выложит ей свое решение, но знал, что проторчит в баре с Дэном как можно дольше, чтобы явиться домой после скандала. Таков, он вынужден был признать, его собственный трусливый метод воспитания. Зато когда Эрин испортит все что можно, он начнет выправлять положение. Возьмет, к примеру, Руби к себе в контору, пусть день-другой передохнет, оклемается от шока. Учителя в офис вызвать — тоже не проблема. Тане, между прочим, не помешает помощь с бумагами, а Руби — несколько лишних фунтов на карманные расходы. И главное, Эрин совершенно необязательно ставить в известность. О том, чтобы Руби вернулась в ту скотскую школу, и речи быть не может. Исключено. Появился Дэн со свежим пивом.
— Ну а как там наш приятель Фред Боумен?
Ухмылка засияла поверх пены в кружках, и ровный загар лица — из солярия — пошел тонкими морщинками. Темные, с проблесками серебра волосы, тронутые рукой виртуоза-стилиста, вкупе с безупречным вкусом Дэна в одежде довели его убийственный для женщин облик до идеала. Успешный бизнесмен, столь же успешный и потому неисправимый ходок, Дэн был всегда открыт для дамских посулов и щедр на ответные.
— Не сдается, — ответил Роберт. — И не виляй. Смена темы не пройдет. — Он не собирался обсуждать дело Боуменов. Сейчас ему не под силу сотрясать чужие жизни.
Ухватив меню, Дэн пробежал глазами список сэндвичей:
— Как насчет перекусить?
— Зависит… Конец недели как-никак. Сотрудникам ручкой на прощание помашем?
Напряжение чуть отпустило Роберта. Общаться с Дэном — все равно что в бомбоубежище сидеть: полная безопасность, только воздуха маловато. К тому же, будучи главой фирмы «Мейсон и Найт», он не позволял себе расслабляться — ни в офисе, ни вне его стен.
Дэн взглянул на часы.
— Честно? Я бы это дело пропустил. Тьюла опять бабье собирает.
Роберт скорчил гримасу. Тьюла Мейсон и ее девочки… сорок с лишним женщин, отчаянно бьющихся за физическое совершенство. Однажды он совершил катастрофическую ошибку, внедрившись в шабаш Тьюлы об руку с Эрин — куда моложе товарок Тьюлы и потому не нуждавшейся в ухищрениях, которыми эта сходка радостно делилась. Напитки и канапе еще не были поданы, а Роберт уже был сыт по горло разговорами о ботоксе и коллагене. Он ухмылялся, оставляя Эрин в когтях Тьюлы, и, чего греха таить, таял от восторга. В свои тридцать два его жена выглядела сногсшибательно, никто не дал бы ей больше двадцати пяти.
— Отлично. Значит, надеремся, — с ухмылкой констатировал Роберт.
Пока они сидели в клубе, небо затянулось тучами, посерело и пролилось знобящим дождем. Июнь стоял на редкость сухой и теплый — и вдруг погода, словно отражая настроение Роберта, разродилась унылым, мутно-молочным киселем.
Поймав такси, Дэн и Роберт молча следили за кривыми дождевыми дорожками, черкавшими стекла. Все, что нужно, было сказано. Роберта высадили первым. Он ступил на тротуар и пошатнулся, слегка на взводе от выпитого. Нетвердыми шагами преодолел залитые водой ступеньки крыльца. Собственный транспорт он оставил у клуба, сунув портье двадцатку и ключи. С утра машина будет у порога — привилегия члена привилегированного клуба, привилегия партнера привилегированной фирмы Дениса Мейсона. Роберт задержался в прихожей своего дома. Выстроенный в викторианском стиле особняк снаружи еще поражал воображение, но внутри уже мечтал о ремонте. Еще полгода назад, до переезда сюда Эрин и Руби, Роберт не слишком заботился об интерьере. Однако с течением времени дом превращался в семейный очаг, то есть именно в то, что Роберт мечтал обрести — помимо карьеры. Воспоминание о Дженне неожиданно захлестнуло его. Он увидел ее стоящей на площадке лестницы — в тюрбане из белого полотенца, хвост которого полоскался на спине, с розовыми от душа щеками, улыбкой приветствующей возвращение мужа домой. Живая Дженна. Они вместе — и счастливы. А потом она исчезла, оставив после себя колючий ком боли, который Роберту пришлось запереть глубоко внутри. Дженне нет места в его новой жизни. Так почему она упорно встает перед глазами?
Роберт уронил сумку на пол и тряхнул головой, прогоняя образ первой жены. Ну не идиот? Дженна здесь никогда не жила, и никакого права на этот дом у нее нет.
Вот тогда-то он и уловил этот звук, то ли глухой бубнеж, то ли вой на одной очень низкой ноте — стон раненого зверя. Едва слышимый, звук, однако, затопил весь дом, так что определить его источник было непросто. Роберт прошел сначала в кухню, где грязная посуда громоздилась на всех горизонтальных поверхностях, а посредине стояла корзина с выстиранным бельем, отдающим ароматом свежести. Нашлось и объяснение странному звуку: включенное радио монотонно бубнило. Роберт повернул ручку до щелчка. Радио смолкло. Вой продолжался.
— Эрин! — позвал Роберт.
Ничего. Он налил себе воды и вышел из кухни. Гостиная была пуста. Быть может, подумал Роберт, озноб от сырой одежды или пиво натощак, сразу после физической нагрузки, виновны в том, что ему не по себе и чудится бог весть что.
Он решил переодеться и поднялся по лестнице. Наверху вой усилился, пробрав до мозга костей. Звук шел из комнаты Руби. Стукнув раз и не дожидаясь ответа, Роберт открыл дверь.
И попал в полный мрак. Шторы были задернуты, свет выключен. Лишь когда глаза привыкли к темноте, Роберт увидел дрожащую в углу дочь. Абсолютно голая, она подвывала монотонно, сипло, и от безумного напева духота комнаты искрила. Наготу Руби прикрывали лишь волосы, влажно струившиеся по плечам и груди. Ее била крупная дрожь — будто животные звуки, беспрерывно срываясь с губ, отдавались в каждой клеточке тела. Появления Роберта она не заметила.
— Руби? — Он сделал несколько шагов, чувствуя себя неловко из-за ее наготы. — Руби, пожалуйста, не надо. — Роберт уже протянул к ней руки, но тут же отдернул и снял с крючка на двери халат: — Вот, возьми.
Никакой реакции. Только неумолчный вой, мотив тоски и отчаяния.
Роберт набросил халат на плечи девочки, но тот сразу сполз. Наклонившись, чтобы поднять халат, он заметил мурашки на бледной коже, и ему почудился странный сладковатый запах, с примесью металлической нотки. А потом он увидел кровь. По рукам, груди и спине Руби текли струи густых черных волос, а по внутренней стороне бедер такими же темными ручьями текла кровь.
— Руби, да ты вся в крови!
Он опустился перед ней на корточки и заглянул в лицо. Взгляд Руби был так неподвижен, что глаза казались стеклянными шариками, и в каждом — по громадному зрачку размером со всю радужку. Отбросив неловкость, не думая о том, что она совершенно голая, Роберт подхватил девочку на руки и уложил в постель. По-прежнему недвижимая, она продолжала тянуть свой напев, устремив взгляд сквозь потолок. Куда-то вдаль. Туда, где она всегда мечтала оказаться.