Я лежал в багажнике машины. Свет проникал внутрь только через щель замка. Мир уменьшался до размеров багажника, и все мои ощущения во время путешествия сводились к боли и грубой тряске во тьме. Наконец багажник открылся, Эйс и Хайд вытащили меня на свежий ночной воздух.
– Вот дерьмо, его вырвало.
– Точно. Какая гадость!
Они вытянули скрюченное тело из багажника, стараясь как можно меньше к нему прикасаться, словно я был носителем спор сибирской язвы, и весьма ощутимо пнули меня. Чертыхаясь, Эйс вытер руку, испачканную рвотными массами, о рукав пиджака и пнул меня еще раз. Хайд поднес к сигарете зажигалку. Мы были на набережной севернее Умеды – в районе складов и трущоб. Отблески огней с другой стороны реки падали на поверхность воды. Свет фонарей извивался в воде, будто жидкие змеи. Наша планета-близнец висела на предрассветном небе. Вид этого одинокого спутника вызвал во мне всплеск эмоций. Как мечтал я очутиться там, избавленный от бандитов и притяжения земного поля!
Один из бандитов вынул что-то из машины. Молоток и веревка. Он бросил их на набережную рядом со мной. Вслед за ними по бетону зазвякали гвозди.
– Веревки-то хватит? – прорычал Эйс, бывший тут за главного.
– Ему много не надо. Смотри, какой худосочный. Воды реки бурлили, желудок мой болезненно сжался. Эйс хитро посмотрел на приятеля.
– Ватанабе, – обратился он ко мне дружески, – мы собираемся бросить тебя в реку, но если вобьешь этот гвоздь в землю, мы отпустим тебя. Что скажешь?
Что я мог сказать? Я мог сказать, что это подлая ловушка. Однако разве у меня был выбор? От ярости кровь зашумела в ушах, но я взялся за молоток. Присев на корточки, я зажал гвоздь между большим и указательным пальцами и вложил всю силу в первый удар, Мои мучители начали глупо хохотать, и тут я понял всю тщетность своих усилий. Без гипервидения я не мог определить в бетоне слабые места. Гвозди только гнулись бы от усилий. Мой мучитель в изнеможении хлопнул себя по лбу.
– Нет, не могу смотреть. Аж жалость берет!
– Как думаешь, он не выплывет? Может быть, привязать к нему кирпичи?
– Сбегай в универмаг «Лоусон» и купи пакеты для мусора, – скомандовал Эйс. – И захвати мне чего-нибудь съестного… Эй, на твоем месте я не стал бы останавливаться… если, конечно, тебе дорога твоя жизнь!
Хайд отбыл в магазин. Эйс начал трепаться по мобильному, а я продолжал забивать гвозди в бетонную набережную.
Я радостно размышлял о Мэри и ее грядущем освобождении. Но скоро радость обратилась в горечь, когда я вспомнил, что не смогу стать свидетелем этого. Я представил себе собственный труп с признаками разложения, плавающий по поверхности реки. Боялся ли я смерти, вколачивая гвозди в бетонную набережную и слушая печальный стук молотка? Да, боялся. Даже мысль о том, что за свою недолгую земную жизнь мне удалось существенно раздвинуть границы человеческих возможностей, не приносила облегчения. Пока мой тюремщик болтал по сотовому, я страстно мечтал припустить по набережной, впрочем, я прекрасно понимал, что пуля не даст мне уйти далеко.
– Мой пес и то управляется с молотком лучше тебя, – заметил Эйс.
Молоток соскользнул с гвоздя и опустился на большой палец. Чтобы унять жгучую боль, я положил палец в рот. Рассвет начал окрашивать небо на востоке.
– Здорово ты это придумал, – сказал Эйс. – Сказал, что из секты Аум и прочее. Ты что, не знал, что мы прослушиваем все звонки, поступающие на коммутатор полиции? Теперь будешь знать, если, конечно, тебе это пригодится в следующей жизни…
Эйс прочистил горло – звук напомнил мне о включенной бензопиле.
– А вот, скажем, если бы ты был девчонкой, – продолжил Эйс, – и тебе пришлось бы выбирать между мной и Хайдом, ну, тем парнем, что пошел в магазин, кого бы ты выбрал?
Эйс уставился в воду. Кого из них двоих я бы выбрал? Все равно что спросить, какая из двух макак нравится мне больше? По каким критериям я должен выбирать? У кого из них нос прямее? Нежелание получить по физиономии сильно повлияло на мой выбор.
– Тебя.
– Честно?
Я кивнул, и Эйс облегченно вздохнул. От общения с ним осталось мерзкое чувство, а от тупой долбежки молотком во мне поднималась злость. Пока что мне удалось пробить бетон всего на пару миллиметров.
– Эй, а где пакеты? – прокричал Эйс, завидев Хайда.
– Не было. Но я принес еду. И еще, смотри, новый номер «Пришельцев со щупальцами».
Хайд вывалил сигареты и еду из пакета прямо на землю. Пока я заколачивал гвоздь, они ели картофельные чипсы и жевали резинку. Когда встало солнце, бандиты лениво развалились на земле, куря сигареты и пролистывая порнографические комиксы, изображавшие женщин, занимавшихся сексом с роботами. Наконец гвоздь вошел в бетон. Я был так измочален, что даже не особенно обрадовался этому событию. Я опустил молоток и стал ждать, пока мои достижения будут замечены. Когда это наконец случилось, последовал следующий диалог.
– Эй, ты гляди-ка!
– Не может быть! Он сделал это!
– Да нет, не совсем…
– Ага, я понимаю, что ты имеешь в виду. Эй, покажи-ка мне этот молоток, Ватанабе. – Раздался стук. – Вот и все.
– Теперь хорошо. Но ты ему подыграл, а это нечестно.
– Так и есть. Теперь придется его утопить.
Бандиты заломили мне руки за спину и связали запястья и лодыжки. От боли конечности тут же онемели и почти ничего не ощущали. Эйс и Хайд поспорили, стоит ли пустить мне пулю в лоб перед тем, как кинуть в воду, но затем решили, что это необязательно. Поместив меня на краю набережной, бандиты начали раскачивать мое неподвижное тело. Небо и земля поменялись местами. Наверное, в это мгновение многие люди стали бы вопить: последний призыв о милосердии, последний вдох жизни. Только не я. Шесть лет избиений братьями Кану научили меня искусству страдать молча. Я только крепко зажмурил глаза.
– На счет три?
– Давай. Пока, Ватанабе, спасибо…
– За что ты его благодаришь?
Молчание.
– Ну, давай, раз, два, три…
Мгновение я висел в воздухе, затем воды реки поглотили меня. Холодная стена обрушилась, увлекая в глубину. В панике мои глаза открылись, а жалкий человеческий вес тем временем тянул вниз. Мрачная тьма закручивалась вокруг меня в спираль. Кровь в венах заледенела. Я начал дергаться, пытаясь освободиться от веревок и теряя драгоценный кислород. Коленями и макушкой я коснулся речного дна, затем снова встал и забился, словно рыбка на крючке. Я уже ощущал нехватку кислорода, легкие готовы были взорваться. Перед глазами все покраснело, будто реке вспороли брюхо, и оттуда вылезли внутренности, и теперь медленно вытекает кровь. Я больше не мог терпеть. Через минуту пребывания под водой я понял, что должен сделать, чтобы мучения прекратились. Я вдохнул.
Обратная тяга рванула в пазухи и легкие. Я задергался, снова вдохнул, и опять, и опять, и опять. Поверх боли в мозг просачивалось оцепенение, словно холодок анестезии в последние мгновения на операционном столе, когда начинает действовать наркоз. Темное безразличие захлестнуло меня, и я успокоился. Последней мыслью стало: «Ну, вот и конец». Однако я ошибался.
Я уже почти утонул, когда это случилось. Мощная вспышка угасающего сознания выбросила меня в пространство над болью. Небо с тысячами светил вытеснило мрачную тьму, дождь раскаленными каплями застучал по воде. Зодиакальный свет осветил монады творения. Торопясь, я бросил взгляд внутрь себя, чтобы определить уровень углекислого газа в крови. Пока мое не подвижное тело лежало на дне реки, жизненно важные органы изнывали от кислотной интоксикации. Часы смерти тикали. Через сто три секунды я буду клинически мертв. Жизнь после смерти представлялась мне слабым утешением. Кому захочется стать всеведущим духом, когда тело его будет гнить в водяной могиле? Не для этого вернулись ко мне мои силы.
Своим гиперзрением я проник в узлы, затянутые на щиколотках и лодыжках, разлагая их в постэвклидовы геометрические формы. Как двухмерное пространство бессильно удержать узника, живущего по законам пространства трехмерного, так и узлы не могли противостоять реальности, управляемой законами геометрии. Только поднявшись над трехмерным измерением, я мог спастись.
Пульс мой едва бился, но в крови еще оставалось достаточное количество аденозинтрифосфата, чтобы я мог сделать попытку. Собрав все свои психокинетические силы, я воздействовал на нейроны. Электрические сигналы потекли из мозга, мышечные волокна начали растягиваться. Пальцы задергались, словно у зародыша в чреве матери, мой гиперразум отслеживал их движения, проникая на биомолекулярный уровень. Спящий Гудини выскользнул из оков. Движения были так слабы, что для стороннего наблюдателя я мог показаться неподвижная а мое спасение и вовсе выглядело чудом. Только я знал, что скрывалось за этим волшебным трюком.
Освободившись от веревок, я расправил конечности и распределил вес так, чтобы молекулы воды сами подняли мое тело на поверхность. Волна вынесла меня на песчаный берег. Пульс едва прослушивался. Диафрагму сдавило, и я изверг из себя некоторое количество речной воды.
Моя гиперсущность ракетой взмыла в небо над почти бесчувственным телом и издала вопль, от которого город вздрогнул. Нация подо мной позевывала, шаркала тапочками и устраивалась спать. Я отыскал Мэри и устремился к ней, все еще не пришедшей в себя после первого проникновения в высшую реальность. Я кружил вокруг нее в призрачном вихре, похожем на объятие, желая ей мужества и радости, унося ее одиночество и уговаривая ее держаться ради меня. Затем скользнул туда, где лежало мое бесчувственное тело, и тут же простил реке мое неумышленное убийство. Грязная река бушевала, таша за собой целый утопленный некрополь из сломанных велосипедов, тележек из универмага и прочих реликтов цивилизации, имеющих явно небиологическое происхождение.
Поодаль на набережной трое пенсионеров в парусиновых шляпах насаживали личинки на крючки. Кумамото, отставной дорожный инспектор, вскрикнул, заметив неподвижное тело, которое река вынесла на песок. Заорав, словно школьники, пенсионеры побросали удочки и бросились ко мне – уровень эндорфинов выдавал ужасное возбуждение. Они остановились на краю набережной и стали смотреть сверху вниз на мою прилипшую к телу мокрую футболку, обсуждая трагическим шепотом, жив я или мертв. То, что Кумамото заметил мое утопленное тело раньше прочих, заставило его ощутить ответственность за мою судьбу. Пенсионер осторожно наклонил надо мной свое дряхлое тело и присел на корточки. Затем поднял мою руку и стал щупать пульс на два сантиметра ниже нужной точки. Мертв, торжественно объявил он двум своим приятелям. Кумамото повесил голову и печально опустил руку на песок. К счастью, подъем на набережную оказался для пенсионера гораздо более трудным испытанием, чем спуск с нее. Он покачнулся, утратил равновесие и съехал вниз по песку, наступив на мою безвольно лежащую руку подошвой резиновых галош. Я закашлялся, выплевывая воду. Три рыболова вскрикнули от удивления.
На крыше кареты «скорой помощи» пронзительным сопрано надрывались сирены, воздух утренних улиц видоизменялся в доплеровском сдвиге частот. Внутри лежал я, завернутый в серебряную фольгу, холоднокровный, как рептилия, веки – словно бескровные мембраны. Одной рукой врач прижимал к моему лицу кислородную маску, негодуя на то, что меня угораздило утонуть за пятнадцать минут до окончания его смены, и строя в голове самые кровожадные планы. По мнению недовольного врача, жизнь моя болталась на волоске, хотя мне было ясно, что с помощью своей примитивной реанимационной техники он вполне сможет оживить меня. Я услышал мощный победный крик моей иммунной системы, когда нейрофилы поглотили речные бактерии. Гипотермия сделала тело восприимчивым к пневмонии, но здесь вполне могло помочь какое-нибудь бронхорасширяющее средство. Послав экстрасенсорные пульсары в мозг врача, я посоветовал ему впрыснуть мне какой-нибудь антибактериальный спрей, чтобы избежать воспаления легких.
Устав следить за мельчайшими биологическими деталями моего восстановления, я выскользнул из машины «скорой помощи», оставив позади пронзительное завывание сирен. Метафизическое насилие влекло меня в район Синсайбаси, как заряд молнии влечет к громоотводу. Я снизился над улицей Истинной любви: неоновые вывески при свете дня казались блеклыми, а отвратительные завсегдатаи баров– с первыми солнечными лучами попрятались в щели. Я проник сквозь стены и потолок клуба «Семь чудес света» на лестницу, по которой поднимался Хиро. Я мог оценить его неврологическое состояние Хиро чувствовал себя примерно так же, как тогда Юдзи удалось уйти от справедливого возмездия, Хиро дергался под артиллерийским огнем синапсов, кожу покрывал нервный пот. Перед дверью он попытался настроиться на то, что должно произойти. Костяшки пальцев стукнули в дверь прежде, чем Хиро успел повернуть назад.
– Войдите!.. А, это ты, Хиро. Доброе утро. Решил позавтракать с нами?
В темноте штаб-квартиры Ямагава-сан сидели пятеро. Расположившись вокруг низкого стола, они пили пиво и если рис с говядиной на гриле и луком. Хотя Хиро и нарушил неписаное правило, явившись без приглашения, Ямагава-сан улыбался – тошнотворной улыбкой крокодила, но все-таки улыбался. Не забывая подносить палочки ко рту, бандиты смотрели на Хиро В ответ Хиро смотрел на них, фиксируя каждую деталь. На экране под потолком разыгрывалось виртуальное представление театра Но: демон и священник танцевали под медленный гипнотический бой барабанов.
– Онемел, что ли? – спросил Ямагава-сан. – Полоскал горло соляной кислотой? Хочешь, чтобы твои миндалины выглядели также, как твое лицо?
Ямагава-сан рыгнул. Бандиты захмыкали над своими мисками. Тогда Хиро решил пропустить прощальную речь, которую так долго репетировал, и приступить непосредственно к фазе номер два. С каменным выражением на лице он вытащил из-под полы пиджака пистолет-пулемет «хеклер-кох МП-5К». Компания за столом едва ли успела понять, что происходит. Хиро щелкнул затвором и нажал на спусковой крючок. Пуля за пулей вылетали из ствола, гильзы каскадом падали на пол. Воздух заполнил оглушающий грохот и предсмертные хрипы. Крики и хрипы продолжались не дольше десяти и двух десятых секунд, затем навеки умолкли. Из глиняных мисок били рисовые гейзеры. Пули пронзали органы, которые взрывалось, словно наполненные водой шары, забрызгивая стены гемоглобином. Из множества новых отверстий, проделанных в телах пулями, били фонтаны крови. Виртуальная пьеса на экране продолжалась под кровавым дождем. Хиро водил стволом справа налево Жизнь давно уже покинула тела его мучителей, а он все еще не мог остановиться. Хиро опустил оружие, только когда понял, что все кончено. Головы жертв запрокинулись назад, грудные клетки зияли дырами. Руки, поднятые в безмолвном протесте, были начисто снесены. Теперь никого из бандитов не удалось бы опознать в лицо. Все еще слыша в ушах грохот, Хиро щелкнул затвором и спрятал оружие под одежду. Затем подошел к столу, открыл ящик и вытащил пачку купюр в один с четвертью миллионов йен. Положив деньги в карман, он бросил последний взгляд на ведро окровавленных потрохов, некогда носившее имя Ямагава-сан. Отвернувшись от останков бывшего босса и его приспешников, кровавыми грудами застывших в зловещих отблесках экрана, где все еще продолжалось театральное представление, Хиро вышел из комнаты.
Он не ощущал себя победителем. Хиро стал агентом воли, недоступной его пониманию, гораздо более сильной, чем его собственная воля – энергии, призванной восстановить космический баланс. Я тоже не чувствовал бурной радости. Я вернулся в машину «скорой помощи» и, мрачный свидетель торжества правосудия, провалился в сон.
Антибиотики, вколотые в руку, и показания монитора у кровати убедили медсестру, что меня еще рано везти в морг. Мне было больно видеть себя лежащим на больничной кровати, таким бледным и бесчувственным. Я выглядел полумертвым, однако автобиопсия тканей говорила мне, что я еще протяну. Моя гиперсудьба велела мне выжить, и эликсир жизни все еще продолжал омывать мои вены.
Они не смогли разрушить меня. Им никогда меня не разрушить. Ибо я – скрытый манифест вселенной, самое удивительное чудо, которое случилось с человеком с тех пор, как он выбрался из первобытного состояния. Как они могут уничтожить того, чья жизнь задумана высшими силами? Судьба человечества записана в моих атомах, зашифрована в моей ДНК. Жестокий естественный отбор, череда кровавых тысячелетий привели нас к новому витку эволюции. Слушайте, как звенит мой смех. Ибо вселенная разумна. И она неравнодушна к моей судьбе.
Меня била лихорадка. Я лежал неподвижно, пока мерцающий свет не заполнил комнату. И вот я воскрес, словно феникс из пепла! Девушка, сотканная из звездной пыли, приблизилась к моей постели и положила прохладную руку мне на лоб. Ее прикосновение вдохнуло в меня жизнь… Как долго я ждал этого!
Теперь мы вместе проникнем в райские кущи будущего, где мирно заживем, свободные от несчастий и грехов. Камни и палки в привычном мире уже не смогут ранить нас, а все наши шрамы заживут.
У меня не было сил открыть глаза, но я знал, что Мэри чувствует – я наблюдаю за ней. Она взяла мою руку и улыбнулась.
Она улыбалась, и рука в руке мы воспаряли вверх, сбрасывая первоначальную реальность, словно отмершую кожу. Мы воспаряли к совершенному счастью и вечной любви.