***
Видеть командира плачущей было настолько дико и страшно, что Пауль растерялся больше, чем сам от себя ожидал. Он обнимал Айви за плечи, смотрел поверх ее макушки на Адама и решительно не понимал, что же ему следует сейчас сделать или сказать — или надо просто спокойно сидеть и молчать, и ждать, пока Святая преодолеет приступ непозволительной слабости и снова начнет разговаривать своим строгим командирским голосом со снисходительными и ехидными интонациями.
Адам смотрел в глаза Паулю так же беспомощно и растерянно.
Придется просто ждать.
А что еще остается?
Айви наконец перестала всхлипывать и отстранилась. Пауль опасался, что не привыкшая к собственным прилюдным проявлениям эмоций девушка после окончания «приступа» уйдет в другую крайность — начнет грубить, бравировать своим хладнокровием и готовностью лезть к чёрту на рога, отгородится от них стеной нарочитой холодности…
Недооценил. Сильно недооценил.
Стыдно.
— Ох, ребятушки, — сказала Айви, виновато улыбаясь, — что-то меня крепко приложило. Не сердитесь. Сейчас отдышусь — и пойдем дальше.
— Уверена, что отдохнуть не надо?
— Да вроде всё в порядке, — Айви сосредоточенно ощупала живот. — Не болит. Это, скорее всего, тоже галлюцинация была.
— Ну как скажешь, — Пауль поднялся на ноги и отошел к своему брошенному у стены снаряжению. Адам тоже завозился с рюкзаком, пряча взгляд. Недавняя сцена, хоть и обошлась без видимых последствий, все же изрядно выбила свидетелей из колеи.
— Надо вернуться к тому залу, — сказала Айви, разворачивая карту. — Вряд ли вы заметили, куда и на сколько отбежали, пока тащили моё бездыханное тело, — она сухо хмыкнула и постучала пальцем по ламинированному листу. — Адам, краску не потерял?
— Нет. Да мы на самом деле недалеко оттуда — метров на триста отошли. И поворотов и разветвлений не было.
— Всё равно, — Айви поднялась на ноги, — лучше ничего не пропускать. Пауль, пойдем со мной, покажешь дорогу. Адам, сторожи вещи.
— Как скажешь, — Адам протянул Паулю баллончик с краской.
Оказалось, что святилище и в самом деле всего метрах в трехстах по коридору — и святилища как такового больше нет: свод окончательно обрушился, все статуи разбиты, завалены обломками потолочных плит и присыпаны красной пылью.
— Всё равно здесь можно подняться, — сказала Айви, задрав голову и разглядывая неровный край обвалившейся плиты. — Поэтому карту рисуем, как и планировали.
— Интересно, а та белая статуя уцелела? — пробормотал Пауль, водя лучом фонаря по каменному хаосу внутри бывшего святилища. — Не вижу…
— И зачем она тебе? — устало отозвалась Айви. — Развалилась — и хорошо…
Пауль хотел было возразить, но промолчал. Да, ей, наверно, так спокойнее. Пусть чёртова статуя исчезнет, провалится в преисподнюю, рассыплется в пыль, и пусть даже белая пыль на глаза не попадается…
Стоя спиной к обвалившейся арке входа, Айви деловито чертила что-то на карте, бросая взгляды вперед и в стороны. Пауль краской из баллончика нарисовал двойную стрелку на правой стене и оглянулся на командира:
— Идём?
— Да, всё готово. Дальше на карте еще отмечены коридоры, проверим, есть ли они фактически, — Айви спрятала карту и легко зашагала назад к месту, где они оставили Адама. Пауль задержался на секунду, глядя ей вслед. Вроде бы она полностью восстановилась…
И кто следующий?
Примерно пару километров прошли без приключений. Коридор, в котором они оказались, выбравшись из разрушенного святилища, сохранился хуже, чем тоннели на предыдущих слоях: местами в кладке стен зияли дыры, на полу под ними лежали груды обломков блоков-кирпичей и кучки мелких камешков и красной пыли. Из проломов торчали корни каких-то растений, неожиданные на такой глубине, и Пауль предположил, что именно эти корни и выдавливали камни из кладки. Какие растения могут забраться корнями так глубоко? Очень странно, учитывая, что на поверхности земли над головой — город, а не лес.
Айви тоже явно задавалась этим вопросом. Несколько раз она надолго останавливалась возле таких дыр, разглядывала и трогала корни, отрезала кусочки и складывала в мешки для образцов. Пауль молча наблюдал за ней, понимая: когда ей будет что сказать — она скажет сама, без понуканий.
Адам таким терпением не отличался и после третьей по счету остановки подскочил к Айви и, выхватив у нее из рук один из корешков, спросил:
— Что тут вообще может расти? Чьи… В смысле, каких растений это корни?
Айви, как ни странно, не взорвалась. Определенно, под землей она все меньше напоминала себя прежнюю — стала гораздо терпеливее, уравновешеннее и мягче. И почему-то эти перемены пугали Пауля гораздо сильнее, чем все галлюцинации, с которыми им уже пришлось иметь дело.
— Похоже, там, — Айви указала на потолок, — на предыдущем слое, есть какие-то сады, леса, чёрт знает что ещё. В отчёте экспедиции не упоминалось о растениях, но за пятнадцать лет они вполне могли тут завестись.
Адам кивнул, с задумчивым видом вертя в руках корешок.
Коридор резко свернул влево, и Айви остановилась, чтобы сделать отметку на карте. Пауль обошел ее и выглянул за поворот.
— Ого! — вырвалось у него.
— Что там? — Адам мгновенно оказался рядом, глянул через плечо. — Ух ты! Айви, смотри!
— Что там такого прекрасного нашли? — недовольно буркнула Айви, подходя. — А, чёрт… Понятно…
Коридор за поворотом расширялся, становился выше и шагов через тридцать вливался в огромный зал с куполообразным потолком, поддерживаемым кругом колонн. Пауль насчитал двадцать две колонны — не больше и не меньше. Вдоль стен в беспорядке были расставлены уже знакомые статуи из красного камня и то ли ящики, то ли тумбы — похоже, деревянные. Посреди зала стояло что-то вроде алтаря, застеленного полуистлевшим полотнищем — непонятно, какого цвета ткань была изначально, но сейчас выглядела красно-бурой из-за пыли. На алтаре стояли различные сосуды, лежали какие-то дощечки и странной формы инструменты — то ли витые ножи, то ли какие-то чудовищные свёрла.
А самым странным во всём этом было то, что, хотя свет налобных фонарей напарников явно не мог достичь противоположной стены зала, всё помещение было освещено — неярко, но достаточно, чтобы разглядеть всё в деталях.
Кто-то зажёг по всему залу десятки, а то и сотни свечей.
Пауль ощутил на затылке чье-то ледяное дыхание и резко обернулся. Нет, это просто волосы встали дыбом от страха…
Айви по-кошачьи мягко скользнула вперед. Подняла руку над плечом в запрещающем жесте — «Стоять». Беззвучно, плавным и почти незаметным глазу движением извлекла из ножен длинный кинжал и двинулась в обход зала, по кругу между колоннами и алтарем. Вернувшись ко входу, кивнула напарникам:
— Заходите. Никого.
Адам сразу же рванул повторять ее маршрут — обходить зал, восторженно таращась на статуи и причудливые канделябры. Значит, сейчас «у власти» в этой непутёвой голове любознательный и жизнерадостный щеночек. А вот Паулю почему-то было ни капельки не интересно.
Даже не так.
Ему было до тошноты противно разглядывать эти фигуры, издали похожие на людей, а вблизи оборачивающиеся детскими ночными кошмарами.
Трехпалые руки. Уродливые квадратные рты, таких у людей не бывает. А какие в этих ртах зубы? Они торчат по кругу, как у червей?
А какие звуки эти рты издают?..
Пауля передернуло. Он тряхнул головой и прошел в центр зала, к алтарю, внимательно глядя по сторонам — в промежутки между статуями, ящиками и колоннами, старательно избегая фокусировать взгляд хотя бы на чем-то.
— О, смотрите! — восторженно завопил Адам. Айви бросилась к нему.
— Ух ты, вот это да!
И она туда же. Чему там восторгаться? Пауль неохотно подошел ближе, вгляделся в то, над чем склонились напарники… И его снова передернуло.
В одной из чаш у подножия нетипичной статуи — коленопреклоненной, с низко опущенной головой, так, что лица не было видно за каменными складками капюшона, на ложе из истлевшей фиолетовой ткани лежала небольшая фигурка, вырезанная из того же самого молочно-белого, слегка опалесцирующего камня, из которого была изготовлена так напугавшая команду статуя человеческой женщины.
Фигурка изображала новорожденного младенца — без сомнения, человеческого. Размером в ладонь взрослого человека, она была вырезана с изумительной детализацией — ноготки на крошечных пальчиках, сонные морщинки в уголках глаз… Ребенок казался живым, хотя от белого мрамора и веяло холодом.
— Пакость… — пробормотал Пауль, отступая.
— Прекрасная работа, — рассеянно отозвалась Айви. — Но ты прав. Пакость. — Она, казалось, не без труда отвела взгляд от фигурки и шагнула назад. — Адам?
— Сейчас, — прошептал тот, продолжая зачарованно глазеть на каменного младенца. — Сейчас…
— Адам! — крик неприятно хлестнул по барабанным перепонкам в тишине святилища.
Парень вздрогнул, будто проснувшись, и отошел от чаши. Неловко стянул очки, потер глаза рукой в перчатке. Вполголоса чертыхнулся, зажмурился и потряс головой.
— Что такое? — негромко спросила Айви. Странно было слышать в ее голосе по-матерински заботливые интонации сразу после резкого окрика.
— Сейчас, сейчас, — забормотал Адам. — Погоди…
Айви шагнула к нему и положила руку на плечо. Он дернулся и сбросил ее.
— Эй! — командир железной хваткой вцепилась в руку Адама выше локтя, рванула на себя. — Ну-ка вернись!
Парень обернулся, вскинул взгляд…
Пауль едва удержался, чтобы не отскочить.
Это был чей угодно взгляд, только не щеночка Адама.
К счастью, уже через секунду на него растерянно уставились мокрые и покрасневшие глаза бывшего огневика-дезертира.
— Всё, я тут, всё, — пробормотал он, — всё нормально.
— Что она тебе сказала? — Айви не спешила отпускать руку напарника.
— По… подожди, — прошептал Адам. — Она сказала «подожди». А чего? Кого? Я не знаю… — он всхлипнул. — Чего они от меня хотят?
— Я ничего не слышала, — сказала Айви. — Пауль?
— Тоже ничего.
— Значит, считаем это галлюцинацией. И уходим, — она наконец отпустила Адама и дружески похлопала по локтю. — Всё, всё. Они уже от тебя отстали, хотя бы временно. Просто пойдём дальше. Подальше отсюда, — она явно избегала смотреть на маленькую статую — но и старалась не поворачиваться к ней спиной.
— Ты не хочешь… собрать образцы? — спросил Адам уже почти нормальным голосом.
— Не сейчас. На обратном пути.
Пауль не выдержал и хмыкнул. Громко. Вслух. Айви обожгла его взглядом, но ничего не сказала.
На этом уровне путь стал сложнее — в том смысле, что выдерживать направление оказалось невозможно. Пару раз пришлось подниматься на третий слой и искать проходы там, пробираться по заваленным обломками колонн и обрушившимися плитами сводов коридорам, перебираться через провалы по тросам и снова спускаться на четвертый слой по узким и тёмным, обнаруживающимся в самых неожиданных местах шахтам.
В результате группа прошла за день километров двенадцать, а по прямой — в направлении цели — от силы полтора.
— Всё, сил моих нет! — выдохнула Айви, сбрасывая с плеч рюкзак в одном из относительно чистых коридоров четвертого слоя. — Отдыхаем.
— О, а я только хотел заныть и запросить пощады, — ухмыльнулся Адам, опускаясь на пол у противоположной стены.
Пауль промолчал, но был рад привалу уж точно не меньше прочих.
— Знаете, что меня больше всего напрягает? — Айви вгрызлась в брикет прессованного соевого белка, отхлебнула воды из фляжки и продолжила с набитым ртом: — Полное отсутствие обитателей. Я точно знаю, что их тут полно. Всяких разных. А на нас до сих пор никто не напал. Ни выродки эорда, ни мутанты, ни даже крысы. И вот я думаю… — она снова набила рот концентратом, и Пауль закончил за нее:
— Как они все подтянутся, да как нападут все разом…
Айви энергично закивала, торопливо жуя.
— Или еще версия, — Пауль тоже взял брикет чего-то прессованного и усушенного до состояния древесно-стружечной плиты, — они за нами наблюдают. Они где-то рядом и ждут удобного момента, чтобы напасть.
— Или они не собираются нападать, а ведут нас куда-то, — добавил Адам.
— Ведут? — Паулю стало очень не по себе, он чуть не подавился крошками брикета. — Как это — ведут? Мы вроде бы сами идём.
— А кто обрушил потолок в том зале? — Адам, прищурившись, уставился на Пауля. — А кто вообще изначально разрушил часть коридоров и лестниц, а часть оставил целыми? Может, они специально устроили такой путь, который приведет незваных гостей туда, куда им надо?
— Кому — им?
— Ну, наверно, Незримым, — развел руками Адам. — Кто тут, под землёй, командует? Они ведь хозяева.
— Идите вы к чертям! — сердито фыркнула Айви. — С вашими мрачными пророчествами отдохнешь, как же… Кто первый сторожит?
— Давайте я, — Пауль и в самом деле поймал себя на том, что после высказанных предположений опасается засыпать.
— Не буду возражать, — пробормотала командир и улеглась, пристроив под голову рюкзак. Повозилась, устраиваясь поудобнее на брусчатке пола, и затихла. Адам несколько мгновений странно смотрел на нее, потом тоже улегся на спину и подложил руки под голову. Глаза парня блестели в слабом свете фонаря. Не спит. Думает…
Усевшись поудобнее, Пауль вгляделся в темноту в глубине коридора. И правда, где они все? Не может быть, чтобы Катакомбы опустели. Не может этого быть. Слишком просто. И крайне нежелательно…
***
Отчаянный крик словно подбросил на месте, вытряхнув из поверхностного, тревожного сна в пахнущую пылью и нагретым железом неприветливую реальность.
— А-а-а! — захлебывался Адам, дергаясь и отмахиваясь руками от чего-то невидимого. — Уйди-и! Не-е-е!.. — и страшнее всего было то, что в его голосе слышались не интонации запаниковавшего взрослого, чующего близкую смерть. Голос парня был скорее детским. Так кричат и бьются в слезах маленькие ребятишки, которым приснился страшный зубастый волк, они проснулись и не нашли рядом маму, зато на фоне окна маячит многорукий черный силуэт, который утром окажется любимым маминым цветком, но сейчас…
— Адам! — Айви уже стояла на коленях перед парнем, хватала того за беспорядочно дергающиеся руки, пытаясь зафиксировать их и уклониться от ударов, которые он наносил ей по лицу и рукам то ли случайно, то ли намеренно — принимая ее за оживший кошмар. — Очнись! Проснись! Тут никого нет! — она наконец мертвой хваткой вцепилась в предплечья Адама и изо всех сил тряхнула его, да так, что голова мотнулась на тонкой шее и с глухим стуком ударилась о камень.
Парень на мгновение захлебнулся криком, широко открыл глаза… и вдруг отчаянно, совсем по-детски заплакал, забормотал «Мама, мама…».
Это было настолько жутко, что Пауля прошиб холодный пот. Он хотел подняться, подойти к Адаму и сидящей рядом с ним и тоже едва не плачущей Айви и… Не мог пошевелиться. Заставить себя приблизиться к этому проводнику его собственных страхов.
«Мама, мама…».
Китти. Успела ли она понять, что происходит? Или просто заснула крепче обычного — так крепко, что уже больше не проснулась?
«Мама…»
Оксид углерода. Его самый жуткий кошмар. Его самый смертельный враг…
— Адам! — крик заметался между стенами и потолком коридора, дробя ледяную глыбу тоски, в которую некстати вмёрз Пауль. — Очнись, чёрт тебя дери! Пауль, да помоги же! Чёрт, не могу… — раздалось несколько звуков ударов. Рыдания прервались вдохом-взвизгом — и возобновились с новой силой.
Поднявшись и держась на стену, Пауль на дрожащих ногах двинулся к Адаму и Айви. Девушка явно выбивалась из сил, пытаясь обездвижить бьющегося парня. Наконец, потеряв терпение, она наотмашь ударила его ладонью по щеке и заорала:
— Очнись, мать твою!.. Убери этого щенка! Сын Идри, я к тебе обращаюсь! Кераэнн нараэрра!..
Адам застыл. Как и Пауль, который от неожиданности споткнулся о собственную ногу и едва не упал.
Губы Адама медленно растянулись в улыбке. Зрелища страшнее в жизни Пауля попадались нечасто.
— Кераэнн маэмар, — сказал «щенок» вкрадчивым и ужасно довольным голосом. — Тиалла мрар.
— Ничего я тебе не «мрар», — дрожащим голосом выговорила Айви, — давай, встряхнись и верни Адама на место. С тобой нам тяжеловато, сам понимаешь.
Пауль привалился к стене, отчетливо понимая, что от позорного падения на задницу или на колени его удерживает только шероховатая поверхность камня, по которой ткань комбинезона не скользит.
Адам слегка дернулся и обмяк. Осторожно высвободил предплечья из хватки Айви и принялся растирать. Хватка у командира железная — в этом Пауль уже успел убедиться. Синяки гарантированы.
В наступившей тишине отчетливо слышалось ускоряющееся дыхание Адама — с зарождающимися всхлипами и судорожными вдохами.
— Тихо, тихо, — быстро сказала Айви и положила ему руку на плечо. — Что ты видел? Расскажи, и страх уйдет. Только не кричи больше. Силён ты орать, братишка. Я уж думала, потолок рухнет, — она нервно усмехнулась, а Пауль невольно отметил, как естественно у нее прозвучало это «братишка» по отношению к Адаму.
Стоп…
— «Мрар»… — он с трудом выговорил это короткое слово — оно будто бы царапало нёбо и горло, как проглоченный жук с мощными лапками и жесткими хитиновыми надкрыльями. — Сестра?
— Тьфу ты, — Айви резко обернулась к нему, лицо ее исказилось гримасой отвращения. — Не произноси. Меня аж передёргивает всю.
— Эта девушка… — тоненько и жалобно сказал Адам. — У которой волчьи челюсти. Она меня поцеловать хотела… И кусала. Больно… — он потянулся к подбородку, но уронил руку на колени. — Грызла лицо. Глаза. Губы. И говорила… — он судорожно вздохнул.
— Эк тебя проняло, — Айви сочувственно покачала головой. — Вот и думай в следующий раз — проявлять любопытство или лучше не знать лишнего… Успокоился? — парень кивнул. — Еще поспать сможешь? Отдохнули маловато. — Адам кивнул еще раз и улегся на свою подстилку на бок, съёжившись и обхватив руками колени.
Айви помедлила еще пару секунд, ободряюще коснулась локтя напарника, поднялась и отошла к своему рюкзаку.
— Откуда ты знаешь… — Пауль отчаянно хотел спросить — и отчаянно боялся услышать ответ.
Айви поняла его без уточнений.
— Я же с детства Катакомбы изучаю, — еле слышно сказала она и оглянулась на затихшего Адама. — Само собой, и исследования языка тоже. А вот откуда наш щеночек это знает… — она поежилась.
— Зато теперь мы на сто процентов уверены, что он и правда сын Идри, — так же тихо отозвался Пауль.
— Ох, да… Сейчас он в шоке. А как выспится, да как вспомнит, как осознает… — Айви сокрушенно покачала головой. — Надо будет за ним следить. Как бы не натворил чего.
— Думаешь, опасен станет?..
— Для себя, — отрезала Айви. — Не для нас. Ладно, давай отдохнем. Кто первый сторожит?
— Ты спи, если сможешь. Я что-то пока… — Пауль ощущал внутри предательскую дрожь, которая уж точно не позволит расслабиться. Да и мысли роились в голове весьма «громкие». — Посижу, подумаю… Успокоюсь.
— Давай, — Айви улеглась поверх спальника и закрыла глаза. Заснула или нет? Не понять. Но Пауль знал, что искусством «псевдосна» — отдыха в бодрствующем состоянии, по качеству почти равноценного настоящему сну — расслабления всех мышц волевым усилием и очищения сознания от мыслей — она владеет в совершенстве.
Хотелось надеяться, что оставшиеся часы отдыха пройдут спокойно. Никто не начнет орать и биться в припадке ужаса. И сам Пауль в том числе…
***
Адам боялся закрывать глаза. Боялся возвращения кошмара — но ещё больше боялся утратить контроль над сознанием и выпустить того, кто прятался в его глубине. Того, чьи цели и мотивы были неясны и уже этим до смерти пугали.
Адам не был храбрецом, но не был он и идиотом — и, конечно, хотел выжить. Он боялся боли: весь его опыт в отряде Факельщиков не только не способствовал избавлению от этого страха — наоборот, все страдания несчастных, заживо предаваемых огню, и зараженных, и здоровых, Адам словно бы ощущал на своей шкуре. И только сейчас он понял: не будь он сыном Идри и не приходи ему в такие моменты на помощь сознание иного, не разделяющего человеческой боли существа — он неминуемо сошёл бы с ума. В чём бы это выразилось? Он задумался. Возможно, он наложил бы на себя руки. Это самый простой вариант. Такие мысли, по правде говоря, время от времени его посещали. Развиться в какие-то действия им не давал совершенно детский — а может, звериный — инстинкт самосохранения.
А другой вариант безумия? Адам медленно втянул пахнущий пылью и нагретым железом воздух. Да, он стал бы спокойным, хладнокровным убийцей. Таким, как Шестопалый и другие командиры. Стал бы истинным чудовищем.
Вот что выявляет нейрочума. Она чётко разделяет людей и нелюдей. И тот мужчина, отец Морри, и девушка, о которой рассказывала Айви — кем они были? Разве их можно назвать чудовищами? Они всего-навсего хотели жить. Хотели защитить своё потомство. Они не убивали ради забавы, ради удовлетворения бессмысленной жажды крови. Они просто хотели выжить. И нападали на тех, в ком видели угрозу для себя и детей.
Нейрочума…
Ребакт. Террум.
Почему заболевают не все?
Священный Сосуд. Что Незримые сказали преподобному Милфорду?
И откуда, чёрт побери, так много знает о происходящем Айви, если, по её же словам, рядовых церковников никогда не посвящали в эти секреты?
Кто, чёрт задери эту взрывоопасную девицу, её отец?
Вот у Адама отец — Незримый. Может, поэтому нейрочума уже столько лет обходит его стороной?
«Мрар». Сын Идри назвал Айви сестрой…
Адам обхватил себя руками и беззвучно застонал, затрясся, как от перепада давления. Ему было страшно. Он уже привык полагаться на «старших» — на жесткого и ехидного Пауля и на вспыльчивую, но удивительно добрую и надёжную Айви. А теперь…
Айви сама — невесть кто. И, в отличие от Адама, она, возможно, даже не знает, что она — не та, кем себя считает, и не «знакома» со своим скрытым вторым «Я». А Пауль… Адам чувствовал в нём трещину. Она дала о себе знать уже давно, повреждение в медном теле колокола, незаметное глазу, но отчетливо слышимое в звуке. А теперь эта трещина становилась всё шире и шире. И Адам даже боялся предположить, что будет хуже — если окружающий кошмар хлынет Паулю в незащищенную душу или же если то, что в ней скрыто, найдет выход наружу.
Да и самому себе Адам теперь ни на грош не доверял. Он боялся заснуть — и дать проснуться тому, кто скрывался в его сознании. Как же договориться с ним? Он, Адам, до жути, до истерики хочет жить. Но ведь то существо тоже наверняка не хочет умирать? Всем живым тварям свойственно желание жить. Надо как-то с ним договориться…
Адам закрыл глаза и сосредоточился. Представив, что погружается в темноту внутри собственной черепной коробки, он тихонько позвал: «Идриалор…».
Сознания словно коснулось мягкое невесомое облачко. Адам едва не подскочил, с трудом сдержал крик — он ведь так до сих пор и не верил, что чужеродная часть его личности на самом деле ответит ему.
«Боишься», — констатировал бесплотный голос в его голове.
«Боюсь. Боюсь умереть. Боюсь боли».
«Не бойся. Я не хочу умирать. Я буду нас защищать. У нас одно тело. Мы не умрём».
«Я — нет. А они?»
«Пока они не опасны — будут живы».
«Они не опасны», — с горячностью заверил Адам.
«Не бойся», — повторил внутренний голос, и сознания снова будто бы коснулась теплая и мягкая волна.
Адам улыбнулся, глубоко вздохнул и расслабился. Кажется, со второй личностью удастся поладить. Все-таки на самом деле они — один и тот же человек. У них много общего, и страх смерти как одна из основополагающих черт характера Адама — тоже общий.
Адам с самого детства боялся смерти. Даже тогда, когда ещё толком не понимал, что это означает. Всё умирало — прибитые морозом, осенью засыхали трава и цветы, цепенели и дохли насекомые. Умирали у знакомых собаки, кошки, рыбки… И смерть — это крик, это слёзы. Он помнил, как отчаянно рыдала, кулачками размазывая по щекам слёзы, соседская девочка Джули, у которой машина сбила щенка…
Смерть — это боль. Смерть — это отчаяние. Это страх, длящийся мгновение, которое превращается в вечность. Откуда было взяться этому знанию у ребёнка?
Теперь он понимал. Древнее, мудрое и недоброе, бесконечно усталое существо, которое дало ему жизнь и само получило частичку его жизни, делилось с ним своим опытом, который насчитывал века, а скорее всего — даже тысячелетия.
И как можно было рассчитывать на то, что неокрепший детский рассудок выдержит бремя этого знания?
Адам с рождения был не таким, как другие дети. Он рано сообразил, что другие люди не видят тех странных, забавных, а временами страшноватых существ, которых частенько попадались ему на улицах города, следовали за ним, подавали какие-то знаки, которых он не понимал… Странно, что мать не заметила этого. А может, она замечала, но не хотела верить…
Адам был постоянным пациентом детского невролога и психолога. Лет до четырёх он страдал богатым набором нарушений сна и поведения: снохождение, ночные страхи, беспричинные смены настроения, затяжные истерики… Лечение, лечение. Уколы, таблетки, массаж, водные процедуры. Детский сад для детей с отклонениями в развитии. Адам не помнил почти ничего из этого периода. За исключением маминого взгляда, который он иногда ловил, засыпая. В тёмных влажно блестящих глазах полыхало такое страдание, что даже маленький несмышлёныш Адам чувствовал горячее желание как-то утешить маму, он же чувствовал, как ей плохо… Но просто засыпал, побеждённый усталостью и таблеткой очередного успокоительного.
А потом всё резко прекратилось. Врачи наверняка недоумевали и разводили руками: чудо, не иначе! Что об этом «чуде» подумала мама — Адам так и не узнал. Сам же он запомнил только одно: однажды вечером, когда он засыпал на краешке маминой кровати, на грани между сном и бодрствованием его сознания коснулась какая-то мягкая и тёплая волна… И сразу стало так хорошо и спокойно, и маленький Адам улыбнулся тому неведомому, кто пришёл защитить его от страшных снов и пробуждений где-нибудь в кухне или в кладовке — стоя на дрожащих ногах, во время снохождения налетев на какой-нибудь предмет мебели и громко плача от страха и боли.
Но «спутники» не исчезли. Поскольку они были с Адамом с почти бессознательного возраста и ни разу не причинили ему вреда, он и не боялся их — только со временем понял, что для других людей их не существует, так что попытки рассказать маме «во-он про того» забавного зверя с большими ушами, висящего на стене дома, приводят только к тому, что мама почему-то начинает волноваться, щупать Адаму лоб и торопится скорее увести его с улицы домой. Наверно, маме просто не нравятся эти звери, решил Адам, и с тех пор они стали его тайными друзьями, с которыми он только украдкой обменивался взглядами и заговорщицкими жестами.
А потом он проговорился.
И с тех пор его странные «друзья» стали для него символами боли и ужаса в глазах мамы. Они несли боль, а значит, они пахли смертью. И он перестал улыбаться и подмигивать им, научился замечать их боковым зрением и отворачиваться, смотреть куда угодно, только не в их сторону. Научился убеждать себя в том, что это просто игра света и тени, солнце в глаза, соринка попала… Изгнал их из своего сознания и мира — как он думал.
Оказывается — не до конца.
А потом выяснилось, что мама знала о них. И просто так же, как и он, пыталась выгнать из своего сознания и из своего мира тот факт, что её сын их тоже видит.
А на что она надеялась? Что плод чудовищного эксперимента окажется обычным, нормальным ребёнком?..
Да, Адам старался изо всех сил, чтобы стать — или, точнее, казаться таким. Больше всего на свете он боялся причинить боль маме. Потому что боль — это смерть.
Маме и так постоянно было больно. Она плакала и кричала во сне. Просила оставить её в покое, не трогать, отпустить… Но, похоже, её так и не отпустили. Отзвуки этих криков, хриплых, отчаянных, Адам продолжать слышал до сих пор — нет, не во сне. Чаще — наяву.
А потом случилось то, чего Адам так отчаянно боялся всю свою жизнь. Мама умерла. И вместе с ней умерла надежда когда-нибудь узнать, понять: кто же он такой на самом деле?
Адам резко сел, хватая ртом воздух. Он всё-таки уснул?..
Нет, это просто тот, второй коснулся разума.
Так вот зачем он здесь…
Просто именно здесь, в родных подземельях Идри, спрятан тот ответ, который мама унесла с собой в могилу.
Кто он, Адам?
Вдруг стало жутко холодно.
А хотел ли он это узнать?
Страх — это боль. Боль — это смерть.
Не поддаваться страху…
Адам обхватил себя руками, часто, со всхлипами дыша.
— Эй, ты чего? — раздался в гулкой тишине коридора шёпот Пауля.
— Нормально, просто сон плохой, — с трудом выговорил Адам, усилием воли унимая сотрясающую тело дрожь. — Всё, сплю дальше, — он улёгся на спину и задышал размеренно и медленно, успокаивая сердцебиение. Ничего не угрожает… Он ведь обещал…
И — новый приступ страха, новая волна дрожи сотрясла тело.
А почему он так уверен, что на самом деле вступил в контакт со своей «второй личностью», а не придумал этот внутренний диалог — для самоуспокоения?..
Что, если он просто обычный сумасшедший?
«Спокойно… Спокойно, Адам… Дыши. Вдох, раз-два-три, выдох. Спокойно».
Главное — не дёргаться. Потому что дёрнешься — получишь пулю в лоб или нож в сердце от командира или от Пауля. А главное для нас что?
Правильно. Главное — выжить. Сумасшедшим или нормальным, человеком или чудовищем, Адам отчаянно жаждал только одного — жить.
Пульс постепенно успокаивался, дыхание стало ровным, спокойным уже без напряжённого контроля. Адам закрыл глаза и наконец позволил сознанию соскользнуть в сон, в чёрную пустоту, на краю которой его разум балансировал последние полчаса.