Кэрри, Лиа и их соседки по квартире только что вернулись из кино. Под дверью лежала записка. Увидев свое имя, Кэрри подняла ее и сунула в карман. Лиа плюхнулась на софу. Дженни и Тина готовили напитки.
— Сюжет неправдоподобный и какой-то извращенный. У меня аж мурашки по коже. — Неужели она единственный человек на Земле, которому не нравится фильм «Коктейль»? Кэрри повесила свое пальто на вешалку. Другие девушки побросали свои куда попало.
Лиа запустила в подругу подушкой.
— Ой, помолчи, вечно ты все портишь. Нам понравилось. — Она скинула туфли и открыла пачку чипсов, хотя в кино каждая из них съела по ведру попкорна.
— Вот, возьми-ка. — Дженни сунула Кэрри в руку большой стакан водки с тоником, льдом и лимоном.
Это был их обычный пятничный девичник. Они ели пиццу, шли в кино или на каток, а потом возвращались домой и пили самый дешевый джин или водку с тоником. Они сплетничали за коктейлями до трех или четырех часов утра, а потом всю субботу валялись в постели с головной болью — до самого вечера, пока не начинались танцы. Танцы, повторяли они, — лучшее средство от головной боли.
— Я в раю, — заявила Тина, делая глоток из своего стакана и откидываясь на спинку дивана. — А Мел что сегодня делает? — спросила она Лиа.
— Учится, конечно. — Лиа кисло улыбнулась. Досадно, что ее девушки с ними нет. — Я собиралась пригласить…
— Мне надо позвонить домой. — Кэрри смяла записку, вытряхнула из кошелька немного мелочи и быстро вышла из комнаты. Автомат был в коридоре внизу.
Она споткнулась на нижних ступенях лестницы, уцепилась за перила, чтобы не упасть, и сломала ноготь. Трубка была липкой, провод перекручен. Ее трясло. В глубине души она уже знала, в чем дело.
Просунув в щель пятьдесят центов, Кэрри набрала номер.
— Ну же…
«Позвони домой. Срочно», — было написано в записке. Почерк незнакомый — наверное, писал кто-то из парней, живущих внизу, — может, тот, который всегда загораживал проход своим велосипедом.
— Алло? Мам?
Кэрри слушала. Кивала. Потом осторожно присела на плетеный стул, который хозяин дома поставил у телефона.
— Он не страдал, — услышала она. — Все произошло мгновенно. Когда приехала «скорая», милая, было уже слишком поздно.
Кэрри закашлялась. Она надеялась, что кашель можно будет принять за рыдание, но получилось не похоже. Ее мать тихим голосом рассказывала подробности. Его лицо стало фиолетовым, ему делали массаж сердца, давали ему кислород и лекарства. Кэрри слушала все это, пытаясь вспомнить, когда видела отца в последний раз, что они сказали друг другу — или о чем умолчали.
— Ты приедешь домой? — спросила мать.
— На похороны, конечно, — ответила Кэрри. Она почти видела, как ее мать коротко кивает в знак согласия. Она знала, что эти несколько дней ее мать захочет побыть одна — подумать о своем умершем муже, об одинокой жизни, которая ей теперь предстоит, без развлечений и веселья — хотя их у нее и раньше не было. Надо все привести в порядок, разобрать одежду, организовать церемонию… Все это как нельзя лучше подходит для матери, подумала Кэрри спокойно, займет ее и отвлечет.
— Пока, мам, — наконец сказала она.
В комнате сладко пахло алкоголем. Увидев ее, подруги прервали болтовню.
Кэрри скорчила гримасу, стараясь не обращать внимания на то, что сердце холодным камнем застыло в груди.
— Вот досада, — сказала она, залпом выпивая свой коктейль.
Чтобы поехать на похороны, ей нужно было пропустить лекции. Динамику живого интервью вел Глен Макгоуан — вкрадчивый, как кошка, ведущий с Четвертого канала, известный своим дневным ток-шоу, которое смотрели миллионы скучающих домохозяек. Кэрри жутко бесило, что она не может пойти.
— Надо же было назначить похороны именно на этот день!
— Кэрри, ты говоришь ужасные вещи. Это же твой папа. — Лиа бросила ей черный свитер, но Кэрри тут же швырнула его обратно.
— Терпеть не могу черное на похоронах. Надену это. — Она сняла с вешалки ярко-розовую рубашку.
— Кэрри, так нельзя. Прояви уважение.
— Он меня никогда не уважал. — Она застегнула манжеты и надела сверху свое единственное пальто — синее шерстяное с огромными пуговицами и мохнатым воротником. Было начало ноября, и воздух был по-осеннему холодным. — Я правда лучше бы на лекцию сходила. Глен Макгоуан как-никак.
— После этой лекции все равно одни семинары. — Лиа помогла подруге завязать шарф. Потом взяла ее за плечи и посмотрела в глаза, явно желая сказать что-то, но не смогла найти слов.
— Может, я к тому времени уже вернусь. Я спишу твои конспекты. Макгоуан хорош, но я знаю, что могу быть лучше. Когда мы станем богатыми и знаменитыми, мы пригласим его на наше шоу.
— Ох, Кэрри, — вздохнула Лиа. — Когда мы закончим учиться, мы, как и тысячи других, будем искать работу и совершенствовать наши навыки приготовления гамбургеров в «Макдоналдсе».
— Говори за себя. — Кэрри засунула за ухо Лиа прядь ее непослушных волос. — Тебя, может, и устраивает ждать у моря погоды всю оставшуюся жизнь, а я точно знаю, чего хочу. — Кэрри поцеловала ее в лоб.
— Твое честолюбие только могила исправит.
— Хороший выбор слов.
Кэрри взяла сумку и открыла дверь. Лиа застыла, в шоке от того, что ляпнула, и в такой день. Кэрри только рассмеялась. Когда она вышла на улицу и холодный ветер ударил в лицо, смех стал истерическим. Она вдруг осознала, что больше никогда не увидит своего отца.
Сидя в такси, Кэрри перебирала в голове воспоминания детства. Казалось, все это было не с ней. Девочка, робко прячущаяся на лестнице, убегающая в сад при звуке шагов, такая тихая, — разве это могла быть она?
Никто не мог бы обвинить майора Кента в том, что он был жесток к своему единственному ребенку. Его жена и дочь жили в тепле, хорошо питались, не знали нужды и, когда он был в отпуске, ездили отдыхать в Дорсет и Уэльс. Он даже обещал им, что когда-нибудь они поедут во Францию. На пароме. Поездка так и не состоялась, но Кэролайн Кент никогда не забывала об этом обещании — одном из лучших. Она внесла его в свой список, который вела в маленьком блокнотике, и поставила ему отметку.
— Восемь из десяти, — сказала она тогда себе, жуя карандаш. Она сложила все отметки, которые поставила другим обещаниям. Получилось семьдесят два. Пересчитала во второй раз. Шестьдесят девять.
Она мечтала завести кролика. Она хорошо помнила тот день, когда наконец набралась смелости попросить его.
— Подожди просить, пока отец не поест, — посоветовала мать. — И не выпьет свою воскресную порцию шерри.
Кэролайн кивнула. У всех других детей были домашние животные. У Саймона были две крысы. У Келли этот жуткий паук. Она решила, что кролик уж точно гораздо безобиднее.
— Не будь дурой, — сказал он. И даже не оторвал взгляд от газеты.
Она подумала, что стоило, пожалуй, подождать, пока он снимет форму, — может быть, тогда он стал бы более мягким, нежным отцом.
— Но все-таки, можно мне завести кролика?
Чарльз Кент был погружен в чтение новостей.
С каждой страницей его брови сдвигались к переносице все ближе. Кэрри прочитала заголовок на первой полосе: «Бомбовый удар по Северной Ирландии».
— Они что, приедут на нашу базу?
Отец опустил газету на живот и спросил:
— Кто?
Его голос не звучал сердито или нетерпеливо, просто холодно, как будто она уже успела надоесть ему своими расспросами.
— Эти террористы.
— Нет.
Он снова надел очки и сдвинул брови. Читая, он постукивал пальцем по краю газеты. Кэролайн наблюдала за ним, спрашивая себя, обдумывает ли он ее вопрос о кролике.
— Я сама буду за ним ухаживать. — Она встала рядом с его креслом, выпрямившись и вытянув руки по швам. Все лучшие солдаты так стоят. Она знала, что ее папа важный человек в армии.
— Хорошо, — сказал он. — Будет тебе кролик. — На этот раз он не оторвал взгляда от газеты, чтобы взглянуть на дочь.
— Правда? — Она подумала, не стоит ли ей добавлять «сэр», когда обращается к отцу. Она хотела обнять его, но не стала. Это было бы неправильно.
— Я же сказал.
Кэролайн побежала рассказать маме. Та мыла посуду.
— Папа сказал, я могу завести кролика! Он так сказал!
Несколько дней о кролике никто не упоминал — даже Кэролайн. Она боялась сглазить.
— Когда я вырасту, — сказала она себе вечером, с зубной щеткой во рту, глядя в зеркало, — я буду делать, что захочу. — Она выплюнула зубную пасту. — И у меня будет сто кроликов.
На следующий день за ужином майор Чарльз Кент устроил свой дочери сюрприз. Кэролайн взяла нож и вилку, чтобы начать есть жаркое, которое приготовила мать. Отец, как всегда, прочитал молитву, а затем посмотрел прямо на нее.
— Ты хотела кролика, — сказал он с большей теплотой, чем Кэролайн когда-либо приходилось слышать от него.
— Да, очень, — ответила она с набитым ртом. Наверное, кролик за дверью, сидит в клетке, и сейчас она сможет погладить его.
— Приятного аппетита. — Больше Чарльз Кент не вымолвил ни слова до конца ужина.