Кэрри знала: что-то не так. Может, то был материнский инстинкт? Неделька выдалась сумасшедшей. Сюжет про семейство из восьми человек так и не вышел в эфир, потому что герои в последний момент отказались от участия. Кэрри ненавидела повторы. Но разве у них был выбор? Нет гостей — нет шоу. Как назло, и запасной вариант сорвался. Конечно, имелся записанный репортаж о матери-одиночке с семью детьми, старшему из которых не было и десяти, — но сам по себе он не имел большой ценности. Она хотела, чтобы семейство в полном составе явилось на эфир, а также отцы всех детей. Полиция на этот раз не участвовала. Никакого преступления не было. По крайней мере, в строгом смысле слова. Они с Лиа хотели посвятить шоу на этой неделе мошенничеству, связанному с получением социальных льгот на детей. Придумали название — «Денежные дети».
Но очевидно, потенциальная героиня шоу догадалась, к чему все ведет, — может, журналист выдал себя, когда брал интервью? — и наотрез отказалась участвовать. Кэрри работала дома, когда Лиа позвонила ей, чтобы сообщить об этом. Макс тоже был дома, в последнее время это случалось редко, и Кэрри отправилась на кухню за кофе. Ей хотелось поболтать с сыном. Она знала: что-то не так.
Макс склонился над миской с хлопьями. Неужели он не ест никакой нормальной еды, кроме этой хрустящей шоколадной дряни?
— Нет, ты можешь себе такое представить? Срочно нужен запасной вариант. Может, выступишь у меня на шоу? — Она хотела, чтобы это прозвучало как шутка, но вышло фальшиво.
Макс пожал плечами. По крайней мере, Кэрри показалось, что он пожал плечами. А может, его передернуло. Или это его способ дать ей понять, что ему интересно, что у нее произошло? Она налила кофе из кофеварки, пролив немного на стол. Хорошо, что Марта не видит.
— Ну, как ты? — Кэрри взяла кружку в одну руку, а другую положила сыну на плечо.
Он все еще был в халате, который немного пах стиральным порошком, но в основном — мальчишкой-подростком.
Кэрри прижала его к себе, но он отстранился. Какой же ты стал худой, подумала она. Все эта отвратительная школа виновата.
— Не надо, — пробормотал он.
— Чего не надо? Обнимать тебя? — Она отпустила сына и, все еще в хорошем настроении, несмотря на неприятные новости, взъерошила его волосы, как прежде, когда он был ребенком.
— Ради бога, мам. — Он увернулся.
— Макс… — Внезапно она поняла, что не знает, о чем с ним говорить.
С восьми лет, отдав сына в частную школу, Кэрри переложила заботы о его воспитании на чужие плечи. На каникулах им занимались няни в загородном особняке, иногда он проводил время с отцом. От отца Макс возвращался недовольным и сердитым.
— Если тебя что-то беспокоит, ты должен мне сказать.
Он развернулся к ней. Кэрри увидела, что глаза у него опухшие, а нос покраснел.
— Ну давай, веди меня на свое дурацкое шоу. Пусть твои зрители решат, что делать с твоим неудачником-сыном.
— Это просто смеш…
— Разве? Разве это смешно, мам?
Он так редко называл ее мамой, осознала Кэрри, и сейчас это короткое слово поразило ее в самое сердце.
— А мне кажется, это ни фига не смешно. Подумай только, целый час проведем вместе.
— Это еще что значит? — Она уже готова была начать лекцию о том, какую привилегированную жизнь он вел благодаря ее работе, как, проводя часы, дни, иногда даже недели вдали от дома, она обеспечила его всем, чего он только мог пожелать.
— Ничего. — Макс повернулся к своей миске. Он пару раз как-то прерывисто вздохнул, словно вот-вот заплачет, и затих. Кэрри было безумно жалко его, но в то же время она была зла как черт.
— Когда ты учился в Дэннингеме, у нас с тобой не было проблем.
— Это проблемы, по-твоему? — Он бросил на нее быстрый взгляд.
Ее сын, ее малыш. Но сейчас Кэрри казалось, что он ее ненавидит.
— Никакие это не проблемы, мам. Просто я сижу на кухне, ем свои хлопья. День, правда, поганый. Как в ноябре.
Конечно, он прав. Все у них нормально. Но она чувствовала, что в Максе что-то назревает, что-то гложет его. И ей стало страшно.
— Просто поговори со мной, милый. Расскажи, что тебя тревожит. — Она ненавидела себя в этот момент, ненавидела свой фальшивый голос и свою беспомощность. Сидит тут и задает ему бессмысленные вопросы, а сама в это время думает о том, пришло ли уже письмо от агента и удалось ли стилисту договориться с ее любимым дизайнером о весеннем гардеробе. — Ведь все можно исправить, верно?
— Да, ты права. Все в порядке.
— Как школа?
— Как обычно. Куча уроков.
— Правда? — Может, еще не все потеряно. Может, Макс осуществит ее самые заветные мечты и блестяще сдаст все выпускные экзамены.
— Ну да. Сейчас вот английский делаю. «Ромео и Джульетта». — Макс фыркнул, будто вспомнил какую-то шутку.
— Ты опоздаешь в школу, если не поторопишься. — Лучше на этом закончить, подумала она. Оставить за собой последнее слово.
— Мама, — неожиданно нежно сказал Макс. Потом встал, положил руки ей на плечи. Странно улыбнулся. Кэрри ожидала, что вот сейчас он поцелует ее в щеку. — Вообще-то у меня гребаные каникулы! — закончил он и с силой оттолкнул мать. Потом схватил миску с остатками хлопьев и запустил в стену.
На бардак плевать. Матери все равно, пусть озеро шоколадного молока на полу и грязь на белой стене, Марта все приберет, для этого ее тут и держат. А вот для чего тут держат его?
Поднявшись к себе, Макс повалился на кровать. Да уж, веселые каникулы. Как же она не заметила? Как она не заметила, что он уже десять дней дома? Ну ладно, сначала она была в Париже, потом в загородном доме. А теперь по восемнадцать часов торчит в студии. А он ошивался у отца, курил, пил пиво. Иногда отец был дома, иногда нет, и тогда Макс представлял себе, каково было бы жить в такой квартире с Дэйной и с… с…
Он перевернулся на живот, вжался лицом в подушку и вцепился в нее зубами.
— С ребенком…
— Нееееет… — закричал он, но не был уверен, что вслух.
Да, вчера она сказала ему. Сказала, что беременна. В его хижине, забитой призами, в том месте, которое он считал своим до прошлого года, пока эта девочка с безумной прической и длинными пальцами не ворвалась в его жизнь.
— Что? — Вот и все, что он смог выдавить.
Потом надолго повисла тишина. Он курил одну сигарету за другой, она тоже. Позже ему пришло в голову, что если она действительно беременна, то курить ей не стоит.
Потом он снова спросил: «Что?» И еще, и еще, и казалось, что она тоже тысячу раз повторила «Я беременна», как когда он в ванной открывал шкафчик с зеркалом и зеркало за его спиной повторяло его отражение до бесконечности. «Макс — навсегда», — говорил он в детстве. И сейчас он чувствовал то же, как будто ребенок внутри нее делал его бессмертным.
— Как? — очень тихо произнес он, опускаясь на автокресло. — Он… — Вопрос почти прозвучал. Он не хотел спрашивать, его ли это ребенок. Теперь отвратительные голосовые сообщения становились понятнее. Они основательно выбили почву у него из-под ног, и он уже ничему не верил.
— Ты хотел спросить, твой ли это ребенок.
Дэйна не была дурой. Какая же она худая, подумал Макс. Надеюсь, хоть питается-то нормально.
— Ну так он твой, — ответила она. И, покраснев, опустила глаза.
— Тут ходят всякие разговоры…
Как их отношения вдруг превратились во вражду? Честно говоря, он не находил в себе ненависти к ней. Он ненавидел ситуацию, в которую они попали. Но инстинкт самосохранения мешал ему это признать. Он смотрел, как она гоняет носком ботинка сухие листья на полу.
— Про меня болтают. Всякие гнусности. То, что никто не должен был бы знать.
Дэйна изо всех сил пнула форму для выпекания. Коробка порвалась, звякнул металл.
— Что ты собираешься делать со всем этим дерьмом?
Макс рассмеялся:
— Оно нам понадобится, разве нет?
Тогда-то он впервые и представил себе совместную жизнь с Дэйной. Маленькая квартирка, как у отца, возможно, в том же доме. Позволит ли он своему ребенку играть на улице? Наверное, нет. И что скажет его мать, если он решит жить в таком месте? Скорее всего, навсегда откажется иметь с ним дело. Она до сих пор не может простить ему, что он бросил Дэннингем. Если он станет отцом в таком возрасте, это окончательно ее убьет.
Да, он стал для матери настоящим кошмаром. Именно подобные типы являются героями ее телешоу. Он подвел ее. Макс ненавидел себя, ненавидел того, в кого он превратился.
Вскочив с кровати, он прошелся по комнате. Завернул в свою личную ванную, сунул голову под холодную воду. Это не успокоило, поэтому он прямо в одежде встал под обжигающе горячий душ. Не вытираясь, оставляя на полу лужи, вернулся в комнату, лег на пол, подполз к шкафу красного дерева, засунул в щель руку и достал почти полную бутылку водки.
Отпил глоток.
Он все думал и думал. Как жить дальше? Какие его ждут последствия? Их наверняка будет много. Он вспомнил тот короткий эпизод в подвале, что привел ко всему этому дерьму. Если бы он мог вернуться назад во времени, поступил бы он опять так же?
Нет. Да. Нет. Да… нет… Не знаю.
Он еще глотнул из бутылки.
Значит, Дэйна беременна. А что, если это не его ребенок?
…Ничего не подцепил от своей сучки? Она всем дает…
Он знал, что это неправда.
…Я уже поимел ее до тебя, чувак…
Да, он привык к насмешкам. Он с ними вырос, стал нечувствительным к ним. Была ли Дэйна девственницей? Он не знал, как это определить.
Алкоголь просачивался в организм. Проклятые сообщения. Верить им или нет? Ведь никто не мог рассказать им о подвале, о том, что он не знал, что ему делать, о том, какой у него, оказывается, маленький член, и о том, что все закончилось так быстро. Только она.
Макс перевернулся на спину, вжался в мягкий ковер, будто выдавливая ангела на снегу. Да, сейчас ему не помешал бы ангел. Ангел-хранитель, который мог бы доставить сообщение Дэйне. Сказать ей, что он любил ее. Любит. Любил. Любит.
Он сел.
Надо быть мужчиной. Избавиться от всего этого.
Не может он позволить какому-то младенцу испортить себе жизнь. Ему всего пятнадцать.
Да о чем он вообще думал? Зачем бросил Дэннингем?
Он снова приложился к бутылке.
Мать ему поможет.
Он переведется в другую школу. Подальше от всего этого дерьма.
Забудет обо всем.
А пока ему поможет водка.
Дэйна открыла телефон. Одно новое сообщение. От Макса.
Сделай аборт.
И все.
Конечно, с того момента, когда на тесте появился голубой крестик, она уже не раз думала об этом. Но разве это не убийство?
Она спустилась на кухню. Она не могла быть одна. Мать жарила картошку. Все казалось нереальным. Дэйна вынула сетку из фритюрницы, выудила ломтик полупрожаренной картошки. Подержала его между зубами. Разжевала. Не почувствовала никакого вкуса.
— Не мешайся, — проворчала мать.
Дэйне захотелось обнять ее. Уткнуться лицом в плечо, расплакаться, рассказать все и спросить, что же ей делать. Она так хотела снова стать маленькой девочкой, начать все сначала, в другой семье, прожить другую жизнь. Она взяла бы с собой Лорелл, окружила бы ее любовью и заботой. Вот если бы у нее был ангел-хранитель, кто-то, кто помог бы ей добрым словом, советом, она ведь понятия не имеет, как поступить.
Аборт.
Как будто можно вот так взять и стереть все свои ошибки.
А если они оставят ребенка? Станут ли жить вместе? Она посмотрела на мать. Та кидала на сковородку бобы из банки. Что, если сказать ей?
Дэйна выбежала из кухни, взлетела по лестнице и ворвалась в крошечную комнатку Лорелл, величиной со шкаф. Кроватка, переделанная из колыбельки, — и все. Когда Лорелл спала, ее ноги свешивались вниз. Малышка сидела на полу и возилась с «лего», купленным на барахолке. Детали были грязными. Дэйна опустилась на пол рядом с сестрой.
— Положи руку сюда, — прошептала она. Взяла руку Лорелл и прижала к животу.
— Зачем? — удивилась Лорелл.
— У меня внутри ребеночек. — Она должна сказать кому-то, вдруг это поможет. — Только тсс… Секрет, ладно?
Глаза Лорелл округлились:
— Настоящий ребеночек?
Дэйна кивнула.
— Откуда он там?
— Это подарок от Макса, — улыбнулась Дэйна. — Мальчик. — Она почему-то знала, что будет именно мальчик.
— Почему? — спросила Лорелл.
— Потому что мы любим друг друга.
Дэйне сделалось вдруг и вправду легко. Она достала мобильник и быстро ответила Максу.
Телефон завибрировал, но Макс даже не повернулся. От водки кружилась голова, он знал, что его вот-вот стошнит. Ну и ладно, наблюет прямо на ковер.
Перевернулся на бок. Его вырвало. С трудом встал, доковылял до кровати. Снова этот звук. Звук, который мешал ему забыться. Он подобрал с пола телефон. Перед глазами все плыло, пока он пытался разобрать, что написано в сообщении.
Сделаю.
Он повалился на спину. Хорошо. Этот пьяный ступор — то, что нужно. Все кажется намного лучше, не таким горьким, не таким жестоким.
До самого вечера он валялся на кровати, то просыпаясь, то снова погружаясь в сон. Казалось, жизнь налаживается. Проснулся он посреди ночи. Было темно. Головная боль почти утихла. Он пошел на кухню и включил свет. Все вокруг сверкало — как будто во сне. Он подумал о Дэйне. Эта мысль, подобно приливной волне, затопила его сознание. Он открыл холодильник. Есть было нечего.
И делать тоже было нечего, разве что сесть на пол и заплакать. Она собирается убить их ребенка.