— Ты совсем дура, что болтаешься с чековой книжкой?
Крупный промах с моей стороны. Проститутки никогда не носят с собой чековые книжки. Но как раз сегодня мне надо было заплатить за квартиру и сделать взнос в агентство недвижимости.
— Сколько у тебя на счете?
— Я точно не знаю.
Страшная пощечина сбивает меня с ног.
— А надо бы знать — это в твоих интересах. Ко мне подходят остальные. Патрон приказывает:
— Отвезите ее на хазу в Сен-Жерменский лес.
Хаза, лес — все это может означать только смерть. Мне не раз говорили, что из Сен-Жерменского леса живыми не возвращаются.
Снова меня заталкивают в машину. Если бы я не так боялась, возможно, я бы почувствовала, что здесь больше желания произвести впечатление, припугнуть. Если бы была опытной, то знала бы, как поступают с чересчур упрямыми проститутками. Запугать, избить, морально и физически унизить, превратить в жалкое насекомое.
Ни хазы, ни леса, мы переезжаем мост Шарантон и направляемся в Париж по другой дороге. Я узнаю бульвар Вольтера. Нас обгоняет полицейская машина, дуло револьвера сильнее упирается мне в бедро. Я — потерпевшая кораблекрушение в океане, меня не заметят спасательные корабля, и я их тоже не вижу. Невозможно хоть как-то привлечь внимание или закричать.
Я узнаю Монмартр. Монпелиец завязывает мне глаза. Я не должна видеть, где мы остановимся. Меня вытаскивают из машины, толкают вперед, по-прежнему угрожают револьвером.
— Не споткнись! Вперед! Стой! Вперед!
Лифт, открывается дверь. Мне развязывают глаза.
У комнаты вполне уютный вид. Так живут французы среднего достатка. Квартира определенно принадлежит женщине. Кресла, телевизор, на столике разложены модные журналы. Мужчины садятся, я же стою. И все начинается заново.
— Кто он, твой дружок?
— Старик Симон, корсиканец.
— Первый раз слышу. Его настоящее имя?
— Не знаю.
— Сколько ты ему отстегиваешь?
— Сколько могу, по-разному…
— Ты что, издеваешься надо мной? Ты говоришь, что «повязана», и отстегиваешь, сколько захочешь? Живешь где?
— В гостинице на улице Сосюр.
Я не хочу давать адрес в Нейи, да к тому же я там пока и не живу. Мне повезло, может, они еще потеряют мой след.
— В эту гостиницу ночью можно войти? У тебя есть драгоценности?
На оба вопроса я отвечаю отрицательно, но они мне не верят.
— Ты работаешь, у тебя есть дружок, но нет ни драгоценностей, ни денег. И ты хочешь, чтобы этому поверили? Ты смеешься над нами? А ну-ка раздевайся, побыстрей, догола.
Мой Бог, чего же они от меня хотят, зачем мне раздеваться?
— Быстрей!
Я скидываю пальто, платье, белье, теперь я стою голая перед этими подонками. Сейчас начнется дрессировка… Я все поняла. Вот что значит «спускаться в погреб». Я новенькая, к тому же работаю не по правилам, они меня сейчас «повяжут».
— Сколько у тебя на счете?
— Я, правда, не знаю… Семь или восемь тысяч, не больше.
— В твоих интересах вспомнить, потому что мы снимем твои деньги, и нам нужна точная цифра. Не вздумай выдать нам недействительный чек. Отсюда ты живой не выберешься, пока мы не получим денег. Соображаешь?
— О, не делайте этого, пожалуйста, сжальтесь, не делайте этого…
— Сколько?
— Ну, может быть, восемь тысяч двести… по-моему…
— Без всяких «может быть», ты сейчас это точно напишешь.
Меня голую тащат в кухню, я вся дрожу, они сажают меня на стул, дают ручку и мою чековую книжку.
— Никаких трюков с подписью, иначе тебе конец. Выписывай четыре чека по две тысячи франков, на предъявителя.
Я, словно в тумане, пишу правой рукой, но она дрожит, и мне все время хочется взять ручку в левую.
— Поаккуратней! Ты что, левша?
— Нет, месье.
Они отбирают у меня все, все мои надежды на будущее, все, что я сэкономила для операции. А ведь за этим были ночи и ночи, отвратительные встречи, усталость, приводы в полицию и недели работы… Все. Я закончила писать и расписалась. Я дрожу от холода, и вдруг у меня схватывает желудок со страху. Я умоляю, чтобы меня отпустили в туалет. Один из них вызвался меня сопровождать. Я подчиняюсь, иду, голая, не чувствуя ни унижения, ни даже страха, точно животное, которое от ужаса уже нечувствительно к боли.
Внезапно я вижу кудрявого блондина с пистолетом в руке. Дуло смотрит прямо мне в лоб.
— Мне приказано кончить тебя, грязная тварь.
У меня кружится голова и начинаются судороги. Руки ищут опоры на скользких кафельных плитках, но напрасно. Я вот-вот упаду, все мое тело раздирают новые страхи. Откуда он берется, этот страх, когда, казалось бы, ты уже и так на пределе?
Главарь обыскал мое пальто и в маленьком карманчике обнаружил карточку агентства недвижимости, на карточке были записаны суммы, необходимые для оплаты квартиры в Нейи.
Он тут же все понял и пришел в бешенство. С рычанием он набросился на меня, осыпая ударами.
— До сих пор мы тебя жалели. Говоришь, у тебя нет сбережений, а сама покупаешь квартиру в Нейи? Ты что, издеваешься надо мной, мразь? Ты смеешь издеваться надо мной?!
Надо во что бы то ни стало вырваться из этой ловушки, надо что-то придумать, как-то объясниться.