Наступает утро, и впервые за бесконечно долгое, как мне кажется, время я не сталкиваюсь с необходимостью завтракать в одиночестве в гулком зале «Краухерст-Лоджа». Чувствуя себя совершенно свободным, я наслаждаюсь вновь обретенным счастьем пребывания в обществе другого человека. Мы с Джеммой расстаемся возле ее дома — ехать нам предстоит в разные стороны. На прощание мы целуемся, долго и страстно.
Когда я доезжаю до управления, Дейл уже сидит в своем кабинете вместе с лейтенантом Матесоном. Дейл постукивает пальцами по лежащим перед ним документам.
— Значит, так, — говорит он мне. — Отпечатки, найденные в доме Валленса, принадлежат Николасу. Время смерти доктора — позавчера между двумя и четырьмя пополудни, как раз в этот период Ник звонил тебе из его дома. Валленс был убит одним ударом ножа, найти который нам пока не удалось. Машина его исчезла, и, по словам соседей, она отсутствует с того дня, когда произошел побег. Это вполне соответствует всему, что мы обнаружили в доме доктора.
…В ящике его письменного стола найдены три записки, все доставлены курьерскими фирмами. В одной говорится, что, если кто-нибудь покажет доктору медальон с фотографией женщины, ему следует «принять меры» — я так понимаю, Алекс, что это и объясняет происхождение ложного рецепта. Приказ подкреплен угрозой: «Если вы не верите в искренность моих намерений, вспомните, что я сделал с вашей подружкой». Вторая также содержит приказ: в уже известную нам ночь Валленс должен был выкопать нечто — что именно, в записке не сказано — на месте захоронения Гарнера. В последней ему велят оставить его машину в Хоултоне, в половине квартала от тюрьмы, и отправиться домой без нее. На всех записках найдены отпечатки пальцев Ника.
…По данным телефонной компании, мобильный, с которого он тебе звонил, был отключен сразу после вашего разговора, так что определить его местонахождение в компании не могут. Ни автомобиля Валленса, ни человека, подходящего под описание внешности Ника, никто не видел, и местонахождение его тоже никому не известно. Дорожные посты полиция штата сняла, хотя патрульные по-прежнему держат ухо востро. От местных управлений шерифа никаких сообщений не поступало.
…С другой стороны, у нас теперь имеется более ясное представление о том, как ему удалось похитить Анджелу Ламонд. Украденная машина, которую Алекс обнаружил в лесу, той же модели и того же цвета, что и машина одного из горожан, живущих на Карвер-стрит. Анджела не догадывалась, что это не машина соседа, подошла к ней достаточно близко, и Ник схватил ее.
— …Все это хорошо, однако нам придется прождать черт знает сколько времени, прежде чем кто-нибудь засечет его.
И Дейл единым махом проглатывает полчашки кофе.
— Что это за чокнутая была в лесу, когда мы нашли Гарнера? — спрашиваю я.
Дейл приподнимает брови:
— Элли Нейлор. А что?
— Я случайно столкнулся с ней в церкви Святого Франциска. Она несла ту же чушь насчет «работы дьявола», которую я слышал от Ника во время допросов, и, похоже, узнала женщину с медальона.
Дейл пожимает плечами и снова тянется к чашке с кофе:
— Скорее всего, это просто болтовня полоумной.
— И давно она такая?
— Она тетка Софи Донеган. Спятила после того, как ее сестра покончила с собой. Но совершенно безвредна.
— Как по-твоему, между ней и Ником может существовать какая-нибудь связь?
— Она чокнутая, Алекс, — говорит Дейл. — Точно такая же, как все сумасшедшие, с которыми нам приходится сталкиваться.
Я пожимаю плечами — возможно, Дейл прав, однако меня он не убедил.
— Да, наверное.
— Еще какие-нибудь идеи?
— Как насчет того, чтобы составить список возможных жертв? — предлагаю я. — Даже если Ник убил Валленса, стремясь обрубить концы, до того, как он закончит здесь свои дела, могут появиться новые трупы.
Теперь плечами пожимает Матесон:
— Разве он убивает не из желания замести следы или когда кто-то мешает ему угнать машину?
Дейл поворачивается ко мне, я отрицательно качаю головой:
— Нет, он приехал сюда, чтобы покончить с каким-то делом. Что оно собой представляет, я пока не знаю, однако у него каждый шаг продуман до мелочей. Когда он убил Гарнера, то сделал все для того, чтобы об этом никто не узнал. Я думаю, что с тех пор он убивал еще не раз, но обставлял смерть своих жертв как несчастный случай. На этот раз он позволил схватить себя. Человек вроде Ника не дался бы нам в руки, если бы это могло помешать исполнению того, что он задумал.
— Как ты полагаешь, Алекс, кем были предыдущие жертвы?
— Одна из них — Джошуа Стерн, секретарь городского совета, другая… — я умолкаю на пару секунд, мне не хочется произносить это, — другая — мой отец.
Брови Дейла ползут вверх:
— Ты думаешь, что это он убил твоих родителей?
— Ему нужен был мой отец. Мама оказалась, скорее всего, просто добавкой. — Я вдруг словно слышу себя со стороны. — Господи, что я несу? Самому противно.
Теперь я хорошо понимаю, почему полицейских допускают к расследованию лично связанных с ними дел лишь тогда, когда избежать этого невозможно. Дело не в том, что их обуревает слишком сильная жажда мести — хотя, если именно Ник убил моих родителей, я постараюсь, чтобы он поплатился за это, — а в том, что им становится трудно говорить и думать, как положено полицейским. И ты чувствуешь себя виноватым всякий раз, когда поступаешь, как поступил бы в любом другом деле. Это дьявольски трудное положение.
Дейл, видимо, понимает, о чем я думаю, и продолжает разговор так, точно ничего не изменилось.
— Стерн погиб в автомобильной катастрофе, — говорит он.
— А мой отец — при столкновении с угнанной каким-то грабителем машиной. И оба были друзьями Гарнера и Валленса. Вместе ловили рыбу.
— Были примерно в то время еще какие-нибудь смерти, которые можно связать с этими? — спрашивает Матесон.
— Нужно будет проверить по архиву, — отвечает Дейл. — Если память мне не изменяет, Стерн погиб в том же году, когда Боб Кеннеди, бывший здесь шерифом до меня, умер от сердечного приступа. Он хорошо знал Уинтерс-Энд. И владел коттеджем на реке Арустук. Других смертей я не помню.
— Шериф Кеннеди, вот как? — говорю я. — Ведь это он получил одно из анонимных писем после того, как сгорел «Святой Валентин»?
Дейл опять пожимает плечами:
— Да, но это было за пару лет до его смерти. И никаких признаков грязной игры мы не обнаружили. У бедняги просто было больное сердце.
— И все же тебе не кажется, что тут может присутствовать некая связь?
Ответа я получить не успеваю. Из комнаты личного состава доносится крик дежурного, зовущего Дейла.
— Позвонил лесничий, шеф, — возбужденно кричит дежурный. — Сказал, что видел машину, которую мы разыскиваем, у охотничьего домика Макуиррена на озере Персер.
Полчаса спустя я стою под моросящим дождем на грунтовой дороге, окаймленной рядами развесистых деревьев. Проселок, вьющийся между корявыми стволами, кажется заброшенным, тусклый свет дня добавляет пейзажу еще больше уныния. Я прохожу по дороге пару сотен ярдов, а затем поворачиваю на запад — к берегу озера и домику Макуиррена.
Подняв воротник, чтобы защититься от дождя, я приближаюсь к Дейлу, двум его подчиненным и четырем парням из полиции штата. Дейл разговаривает с полицейским, который, по-видимому, прибыл сюда первым.
— Куда, черт возьми, подевался лесничий? — спрашивает Дейл. — Разве он не обещал встретить нас здесь?
Молодой человек пожимает плечами:
— Обещал, но его нет. Может быть, он к домику ушел?
— Может быть, однако я и пикапа его не вижу.
— Что происходит? — спрашиваю я у Дейла.
— Лесничий сказал, что спрячется примерно в этом месте и, если кто-нибудь проедет по проселку к домику или от него, даст нам знать. — И Дейл немного повышает голос, чтобы его услышали все: — Не исключено, что преступник, если он здесь, захватил заложника. Постараемся подобраться к домику так, чтобы он нас не заметил. Не стреляйте, пока у вас не будет полной уверенности в том, что вы взяли на мушку именно его. Вперед.
Я вытаскиваю из-под куртки пистолет, снимаю его с предохранителя.
— Что-то не нравится мне исчезновение лесничего, — негромко говорю я.
— Мне тоже. Хотя он мог просто перетрусить и смыться.
— Будем надеяться, что это так.
Мы замолкаем. Шум бьющего по листьям дождя неизменно сопровождает нас, пока мы продвигаемся по слякоти к месту, где дорога сворачивает налево.
Охотничий домик Макуиррена — бревенчатый сруб, вроде тех, какие сдают семьям на время отпусков, — темнеет у подножия холма, словно припав к земле у кромки озера Персер.
— Машины не видно, — бормочет Дейл. — Скорее всего, стоит за домом.
— И лесничего тоже не видно.
Мы рассыпаемся цепью и идем среди деревьев, по три человека с каждой стороны дороги. Воздух влажен и пахнет сыростью, сосновая хвоя, устилающая почву, заглушает наши шаги, пока мы приближаемся к дому.
Дойдя до опушки, я вижу, что дом так еще и не пробудился от зимней спячки — крепкие ставни на окнах, ковер из веточек и палой листвы устилает землю вокруг дома. Если здесь и проезжала недавно какая-либо машина, кто-то очень умело замел ее следы.
Наш небольшой отряд, выйдя из леса, осторожно, с оружием в руках, приближается к дому. Я бросаю искоса взгляд на Дейла.
— Его здесь нет, Дейл, — говорю я и возвращаю пистолет в кобуру.
— Почему ты так решил?
— А ты приглядись к дому. — Двое полицейских уже подобрались к его передней двери. Она заперта. — Здесь сто лет никто не бывал. Нас пустили по ложному следу.
Я разворачиваюсь и иду назад, прямо по дороге. Один.
— А как же лесничий? — говорит мне в спину Дейл.
Я останавливаюсь, оглядываюсь на него:
— Откуда мне знать? Может, он нас разыграл — или это Николас решил нас погонять вхолостую. Я возвращаюсь к машинам. Если я ошибся и вы что-нибудь найдете, кликни меня.
Я поднимаюсь по скату холма к «корвету», стоящему среди полицейских машин. Двое помощников шерифа сидят в своем внедорожнике.
— Новости есть? — спрашивает один, когда я прохожу мимо.
— Пока нет. Похоже, в доме пусто.
Я забираюсь в «корвет» — сажусь бочком, оставив дверь открытой и выставив под дождь мою покрытую грязью обувку, курю. Мне немного стыдно за то, что я так грубо разговаривал с Дейлом у озера. Надо бы извиниться — да, так я и сделаю, когда настроение хоть немного улучшится.
В джипе помощников оживает рация, один из них зовет меня.
— Вам стоит это услышать, — говорит он.
— В чем дело?
— Говорит помощник шерифа Трейнор, Уинтерс-Энд, — сообщает незнакомый мне голос. — К нам поступило сообщение о том, что кто-то осквернил могилы на кладбище у церкви Святого Франциска.
— Так.
— Оказалось, что там вывернули из земли всего одно надгробие, однако на нем был оставлен конверт, адресованный Алексу Рурку.
У меня начинает покалывать в кончиках пальцев.
— То есть мне. От кого поступило сообщение? Описание осквернителя вы получили?
— С полчаса назад нам позвонила женщина, которая живет через дорогу от кладбища. Толком она ничего не разглядела, но говорит, что это был темноволосый мужчина, в неброской одежде. Уехал на красном пикапе. Хотите, чтобы я вскрыл конверт?
— Нет-нет. В нем может оказаться взрывное устройство или что-нибудь в том же роде. Я буду у вас через полчаса.
Я прошу двух помощников сообщить о случившемся Дейлу, а сам заскакиваю в «корвет» и гоню на предельной скорости, пока не доезжаю до церкви Святого Франциска.
Сожалею, что разминулся с вами, мистер Рурк. Получили ли вы удовольствие от охоты или напряжение, в котором вы пребываете, уже начало сказываться на ваших нервах? Полагаю, вам уже известно и о докторе, и о подмененных таблетках. Я не очень хорошо понимал, к каким результатам они могут привести, однако усердие доктора мне понравилось.
Вы особо-то его не жалейте. Он был подлецом, преступником, хотя главное его преступление в документах, которые я оставил для вас, не обозначено.
Известно ли вам, какое чувство охватывает человека, у которого отнимают близких? Я говорю не о ваших родителях. Если бы их не убил тот седан, то довольно скоро убило бы время. Я говорю о тех, кто действительно близок вам, о людях, ради спасения которых вы готовы на все. Известно ли вам, что чувствует человек, когда они гибнут?
Да еще и от руки существа одной с ним крови?
Я отрываю глаза от записки, мысленно повторяя каждое ее предложение, пытаясь понять и смысл его, и содержащиеся в нем намеки. Рядом со мной стоит у открытой дверцы своего джипа помощник Трейнор.
— Поместите записку и конверт в пакет для вещдоков, — говорю я ему, продолжая мысленно повторять слова записки. — Где все это обнаружено?
— Справа от нас, на самом краю кладбища, перевернуто надгробие, — отвечает он. — Вы его сразу заметите.
— Есть свидетели, видевшие, как он клал конверт на надгробие?
— Пока я таких не обнаружил.
Я прохожу в ворота, иду по мокрой кладбищенской траве. И вижу у восточной стены оскверненную могилу. Налетевший ветер бросает мне в лицо ледяные капли дождя. Я склоняюсь над могильным камнем, чтобы получше его разглядеть.
ДЖОАННА ТОРН
ПОКОЙСЯ С МИРОМ, ОСВОБОДИВШИСЬ НАКОНЕЦ ОТ ТЯГОТ ЖИЗНИ
Светло-серый камень надгробия покрыт мхом и лишайником. Это, а также отсутствие свежих цветов позволяет сделать вывод, что могилу Джоанны давно уже никто не посещал. Но почему Ник выбрал именно ее?
Какая-то часть моего сознания, все еще продолжающая вертеть так и этак слова записки Ника, вдруг останавливается на последнем ее предложении. Я разворачиваюсь, трусцой бегу к джипу, беру записку и снова перечитываю ее.
Сердце мое колотится все сильнее, я достаю из кармана мобильный.
— Дейл, это Алекс.
— В доме мы ничего не нашли и напасть на след лесника тоже пока…
— Да, скорее всего, это Ник отправил нас за город, чтобы мы побегали, пока он будет орудовать тут на кладбище. У меня к тебе две просьбы, Дейл.
— Слушаю, Алекс. Судя по твоему голосу, обе срочные.
— Именно так. Мне нужно, чтобы ты послал в больницу пару человек — присматривать за Джеммой. А кроме того, нам придется поискать безопасное место, в котором она сможет ночевать, но это пока подождет.
— Ник угрожал ей?
— Да, возможно. — Я вслух зачитываю ему записку. — Слова о смерти близких представляются мне угрозой.
— Но как он узнал про вас с ней?
— Понятия не имею. Может быть, я зря волнуюсь, но все же рисковать мне не хочется.
— Ладно, у нас сейчас на связи Хоултонское управление. Через пару минут рядом с Джеммой будет пара полицейских в форме. А вторая просьба?
— Джоанна Торн. Умерла двадцать один год назад, похоронена здесь, в Уинтерс-Энде. Ты не мог бы собрать сведения о ней — кем была, как умерла? Я приеду и проверю кое-что сам, однако, если у меня уже будет основная информация, это мне сильно поможет.
— Сделаю.
— Спасибо, Дейл.
Я почти уж нажимаю кнопку завершения вызова, но тут вспоминаю кое о чем еще и говорю:
— Да, Дейл, прости меня за утреннее брюзжание. Наверное, меня просто грызет то, что мы его до сих пор не взяли.
— Забудь, Алекс, — отвечает он. — Все мы время от времени такими бываем. Если хочешь, могу, пока все не уляжется, определить тебя в дорожную полицию. И ты сможешь срывать злость на проезжих.
— Соблазнительно, но хочется все-таки изловить сукина сына.
— Да и мне тоже. До встречи.
Джоанна Торн. Родилась в Бангоре пятьдесят пять лет назад. Окончив колледж, работала секретаршей в юридической фирме. Поначалу я решаю, что это может объяснить существование связи между ней и моим отцом — и остальными его, ныне покойными, друзьями, — однако тут же выясняется, что работала она в фирме, соперничавшей с отцовской. За четыре года до своей смерти (в тридцать два года) оставила работу, переехала в Уинтерс-Энд и поселилась в квартирке над магазином готового платья. Время от времени находила здесь разного рода низкооплачиваемую работу — продавщицы, уборщицы, судомойки, — пока не превратилась в алкоголичку. В конце концов заснула, пьяная, зимой на улице и замерзла до смерти. Замужем никогда не была, однако имела ребенка, сына по имени Мэтью, отец неизвестен, отданного после ее смерти в детский дом «Святой Валентин». Документы, касающиеся его выпуска из этого дома, скорее всего, сгорели во время пожара.
Или не сгорели? Я снова вспоминаю о найденной среди отцовских вещей записке, посвященной мальчику по имени Мэтью. Не тот ли это ребенок, и если тот, какое отношение имел мой отец к его пребыванию в «Святом Валентине»? Возможно, его фирма пеклась об интересах отданного в детский дом Мэтью, возможно также, что мальчик просто понравился посещавшему приют отцу. Существуют и другие возможности, куда более неприглядные, шныряющие, точно акулы, во мраке, лежащем под поверхностью моих мыслей.
Из-за скудости имеющихся у меня сведений о Джоанне Торн невозможно понять, почему ее жизнь так резко изменилась после рождения сына. Мэтью должно быть сейчас примерно столько же лет, сколько Николасу, — по нашим оценкам. Но зачем ему было осквернять могилу матери?
— Не помешаю?
Вопрос этот прерывает мои размышления, возвращая меня в архив управления шерифа. Бесшумно появившаяся Джемма стоит у двери, наполовину улыбаясь, наполовину хмурясь.
Я встаю, чтобы поздороваться с ней, изображаю, насколько мне это удается, улыбку:
— Нет, я просто задумался, только и всего.
Она делает шаг вперед, словно собираясь поцеловать меня, но останавливается, смотрит мне прямо в глаза и спрашивает:
— Скажи, Алекс, почему меня привезла сюда парочка копов?
Простое объяснение я придумать не успеваю.
— Потому что существует вероятность того, что Николас знает о нас с тобой и может попробовать, ну… достать меня, причинив тебе вред.
— О, — произносит она и, пару раз моргнув, опускает взгляд.
— В открытую он мне этим не угрожал, — говорю я, пытаясь немного смягчить сказанное. — Однако говорил о том, что чувствует человек, теряя близких ему людей, а я не хочу, чтобы ты подвергалась опасности. Отсюда и копы.
И я пересказываю ей содержание записки.
— А как быть с моим домом? — спрашивает она. — С работой? Я вообще смогу выходить отсюда?
— На работе тебе ничто не грозит. Там он предпринять что-либо, оставшись незамеченным, не сумеет. А вот дом для тебя опасен. Он может проникнуть туда в твое отсутствие и подстеречь тебя. Поэтому Дейл приготовил для тебя одну из пустующих комнат здесь, в здании суда. Там довольно уютно, да и вообще это всего на несколько дней. Он даже сказал, что управление будет за свой счет кормить тебя завтраками, доставляя их из ближайшего кафе.
Джемма, улыбнувшись, спрашивает:
— Как по-твоему, вам удастся покончить с этим за пару дней, к концу недели?
Мысль о Нике, давшем нам поддельную наводку, чтобы можно было без помех оставить на могильном камне записку для меня, не дает мне покоя.
— Да, возможно. Однако первым делом я должен кое-что выяснить.
Ночью я сижу в сумрачной комнате здания Высшего суда — напротив меня спит на диване Джемма, — и мысленно перебираю все, что услышал за эти дни. Тихий, сдержанный голос Николаса сплетается со старческим голосом доктора Валленса, воркотней Дейла, враньем Эрла Бейкера и говорком женщины из музея.
Если Ник — это действительно Мэтью Торн, озлобленный воспитанник «Святого Валентина», я могу понять, почему он убил Гарнера в ночь пожара. Если Валленс помогал начальству детского дома прикрывать творившееся там насилие над детьми, я также могу понять, почему Ник убил и доктора, после того как шантажом превратил его в верного помощника. Но при чем тут Джошуа Стерн и мой отец? Действительно ли Ник убил Стерна и обставил это убийство как дорожную аварию? Сидел ли он за рулем машины, которая убила в Майами моих родителей? И почему кто-то решил отомстить моему отцу?
Гнев со временем утихает, а после пройденного мной курса лечения я думал, что более или менее примирился со смертью родителей. Я всего лишь хочу как-то искупить свою вину перед ними, вину сына, много раз отказывавшегося от возможности повидаться с родителями и далеко не всегда желавшего даже разговаривать с ними. Я всего лишь жалею, что не успел вовремя наладить прочные отношения с отцом. И хоть я человек не злопамятный, но, если моих родителей убил Ник, я хочу, чтобы он предстал за это перед судом. И хочу, чтобы его осудили.
А сильнее всего мне хочется покончить с этим делом и вернуться к нормальной жизни. Однако для этого мне необходимо понять, что случилось с Ником, что сделало его таким. Что связывало Стерна и моего отца с Мэтью Торном? Но для этого нужно расспросить человека, который хорошо знал отца.
Солнце, должно быть, стоит уже высоко, однако я не вижу его из-за плотного слоя туч, низко нависших над лесом. Мои часы показывают девять утра. Я пробиваюсь сквозь густой подлесок, а по пятам за мной следует Джемма.
Путь от места, в котором мы оставили «корвет», до жилого фургона Бена Андерсона занимает двадцать минут, и вот мы выходим на каменистый берег реки Маклин, возле одной из больших излучин. Вдали, ниже по течению, я вижу Бена, стоящего на берегу и умелым движением забрасывающего в реку закидушку.
— Привет, сынок, — говорит он, когда мы приближаемся к нему. — Вижу, ты и подругу прихватил.
— Бен Андерсон, Джемма Ларсон, — представляю я их друг дружке.
— Рад знакомству. Собираетесь составить мне компанию?
— Боюсь, что нет. Как ловля?
Он качает головой:
— Сегодня так себе. Не успел пока почувствовать реку, найти уловистые места. Так что у тебя на уме, сынок?
— Вы ведь хорошо знали моего отца, верно?
Еще одна закидушка, посвистывая, летит над водой по широкой дуге.
— Да, верно, — отвечает Бен, не отрывая взгляда от лески.
— Вы не помните, говорил он когда-нибудь о женщине по имени Джоанна Торн?
Старик поворачивается ко мне:
— Чего ты хочешь добиться, расспрашивая о ней? Это дело прошлое, зачем в нем копаться?
— Я думаю, что человек, которого мы разыскиваем, может быть ее сыном, — отвечаю я. — И у меня имеются подозрения насчет того, что он причастен к смерти моего отца, как и к смерти Джошуа Стерна. А то, что он убил Генри Гарнера и доктора Валленса, мы знаем наверняка. Джоанна Торн каким-то образом связана с ними, но только человек вроде вас, знавший их всех, может заполнить пробелы в картине, которая у нас складывается.
Некоторое время Бен стоит неподвижно, точно еще одна прибрежная скала, потом делает шаг к воде.
— Пойдемте-ка в фургон, — говорит он. — Такие разговоры лучше вести в домашней обстановке.
Внутри фургон выглядит поопрятнее, чем снаружи. Мы с Джеммой садимся за стол, покрытый кремовой скатертью с вышитыми на ней крошечными летящими гусями, а Бен суетится, варит нам кофе. Потом он ставит на стол три чашки, над которыми вьется парок, и усаживается напротив нас.
— Что ты хочешь знать о Джоанне? — спрашивает он.
— Как она была связана с четырьмя мужчинами. Что заставило ее сына стать убийцей. Я знаю, что после ее смерти он оказался в «Святом Валентине» и вырос там, но это не объясняет, почему он убил Стерна и моего отца. Если это он их убил, — добавляю я.
Бен кивает:
— Во-первых, ты должен понять одно: твой отец любил твою маму. Любил по-настоящему. Однако у него имелись и свои слабости.
— И Джоанна оказалась одной из них?
— У них был роман, когда же это… Лет двадцать пять — тридцать назад. Недолгий. Думаю, все закончилось за пару месяцев. Мы о нем знали — Джош, Натан, Генри, я, еще пара человек. Я в этом особо не участвовал, но некоторые из них прикрывали твоего отца — говорили, что уедут все вместе порыбачить, а сами отправлялись куда-то еще, оставляя его и Джоанну в рыбачьем домике.
Мысль о том, что отец изменял маме, вызывает во мне странное чувство, что-то вроде испуга.
— И это все?
— Не совсем, — отвечает Бен. — Через некоторое время после того, как все у них закончилось, она позвонила ему, сказала, что беременна и что отец — он. Получается, что ее сын — твой единокровный брат.