Глава 37.
И странный концерт…
Ладно, всё это мелочи жизни. Плевать и на полковника, и даже лейтенанта. Василий спокойно подошёл сбоку к подпоручику, как бы внимательно посмотрел на фортепиано, словно увидел его впервые, и вдруг резко скомандовал:
— Podporucznik, wstań! Okazałeś brak szacunku dla starszego stopnia i stanowiska i obraziłeś go! Proszę natychmiast opuścić ten lokal! (польс., «Подпоручник, встать! Вы проявили неуважение к старшему по званию и должности, и оскорбили его! Прошу немедленно покинуть это помещение!»)
Конечно, подпоручнику пришлось остановиться. Он как бы недоумённо, хотя, и презрительно, посмотрел на Василия, а потом, уже просительно, и на венгерского полковника.
— Господин полковник, прикажите этому дураку удалиться! — спокойно произнёс на русском Василий. — Или Вы хотите сорвать Ваши же переговоры? Мне, если честно, нисколько не будет жаль намотать таких дураков на траки своего танка. У меня, к Вашему сведению, приказ командования дойти до прежней границы Трансильвании, и как я это сделаю, ему неинтересно. Главное, выполнить приказ. И я его выполню!
И тут в зале на мгновение зависла звенящая тишина. Никто не ожидал такого поворота. Но все знают, что клин вышибают клином… Просто лучшим… И удар будет точнее, и сильнее…
Глаза венгерского полковника мгновенно налились кровью. Но он сдержался и лишь кратко бросил пшеку:
— Hadnagy, menjen innen! Veled később számolok! (венгр., «Подпоручник, вон отсюда! Я с Вами потом разберусь!»)
Хоть Василий ничего не понял, но ясно было, что полковник прогнал наглеца. И пшек, как пуля, вылетел из комнаты.
— Извините, господин полковник, с Вашего разрешения, я тут сыграю одну свою мелодию. Полонез Огинского, конечно, прелестен, но и она, возможна, Вам понравится.
И Василий, уже не обращая ни на кого внимания, спокойно сел на стульчик и осторожно, как-то даже нежно, положил руки на чёрные блестящие клавиши. Он, конечно, крутой попаданец, но в нынешние времена «кровавая гебня» ещё круче. Тем не менее, старлей решил выпендриться. К тому же, ему сильно хотелось снять с себя напряжение и раздражение. Он, конечно, не музыкант и никак не пианист, но в свои времена пытался немного выучить любимые мелодии и песни, и даже немного преуспел в этом. Да, сейчас он мог откровенно спалить себя. С другой стороны, кому надо, знают, что он как бы слегка талант. Так что, пан или пропал!
И чуть позже пальцы Василия легли на нужные клавиши, и комната вдруг наполнилась чарующей мелодией. Хотя, он уже не видел, что присутствующие, особенно венгры, изумлённо уставились на него. Может, и не совсем патриотично, но Василию почему-то припомнился именно «Весенний вальс» или «Mariage D’Amour», или «Брак по любви» одного француза. Эта мелодия всегда нравилась ему сильно, вот и выучился он играть её и на пианино, и на гитаре. И, скорее, вдруг взыграла и ностальгия по своему прошлому. Может, и тоска по Алесе, своей любимой жене? Ведь она скоро рожать должна! Но Василий уже ничего не видел и был полностью поглощён музыкой. Нет, текущую обстановку он не упускал. Но ему так уж беспокоиться было нечего. Если что, осназовцы из венгров и их охраны запросто паштет сделают. Взвод, присланный батальону, стоил роты, а то и больше, простых солдат, даже немецких. И отделение, что было взято сейчас, запросто положит всех венгров в особняке. Круче них были только варёные яйца. Хотя, и сам Василий не промах. А ещё имелись и десантники. И почти на виду венгров торчали башни пары КВ-1М с 107 мм пушками.
— Красивая мелодия, лейтенант. Извините, а кто автор? — Едва Василий закончил и повернулся в сторону венгров, спросил у него полковник и, надо же, вполне на чистом русском. Ну, да, хороший служака. Врага надо знать в лицо. Явно ещё в первую мировую войну с русскими воевал. — Похоже, Вы давно не играли, но мелодия всё равно получилась. И она мне незнакома.
И, действительно, чья? Хотя, ясно, попаданца.
— Моя, господин полковник, «Весенний вальс». В честь своей жены. Изредка, вот, балуюсь, но, сами понимаете, служба. Пока, вот, освобождаем пролетариат Румынии.
Полковник поморщился, но ничего на это не сказал.
— Сыграйте, лейтенант, ещё что-нибудь из своего?
И далее Василий сыграл уже «A comme amour» или «Приди ко мне любовь» того же француза. Но останавливаться он не стал и, раз имелась возможность, вдруг решил и спеть. Чтобы было и своим, и чужим, не что-нибудь, а «Белла Чао», и даже на итальянском. Тоже выучил. Языка Василий, конечно, не знал, но большое количество слов и понравившиеся песни вызубрил. Кстати, он запросто смог бы спеть прелестную «Emmanuelle», что когда то исполнял Джо Дассен или его же «Et Si Tu N’Existais Pas», но сейчас это было бы уже слишком. А партизанская песня сойдёт. И она пока не написана.
— Una mattina mi son svegliato,
О bella, ciao! Bella, ciao! Bella, ciao, ciao, ciao!
Una mattina mi son svegliato
E ho trovato l’invasor.
(ит. — Однажды утром я вдруг увидел —
Прощай, родная, прощай! Белла чао, чао, чао!
Однажды утром я вдруг увидел —
Родную землю топчет враг.)
А далее, чтобы не нарваться на интерес и, возможно, даже немилость «кровавой гэбни», он спел уже «Там вдали за рекой»:
— Там вдали за рекой засверкали огни,
В небе ясном заря догорает.
Сотня юных бойцов из будёновских войск
На разведку в поля поскакала.
Тут, правда, он больше хотел позлить венгров. Наверняка, если вдруг здешняя история дойдёт до верхов, то и упоминание славных буденновцев будет в самый раз.
— Э, Вы, лейтенант, похоже, серьёзно занимаетесь музыкой? Вторая мелодия тоже красива, как первая. И песня, неожиданно оказавшаяся на итальянском, интересна. И она тоже в честь жены?
— Вторую мелодию, господин полковник, я назвал «Признанием в любви». Вы угадали, она тоже в честь моей жены. Сильно скучаю по ней. А песня на итальянском языке, конечно, в честь товарища Гарибальди. Вы наверняка знаете, что не так давно в Италии жил такой революционер, боролся за освобождение своей страны из-под гнёта, извините уж, Австро-Венгерской империи и, как знаете, добился успеха. А последняя песня уже не моя, она со времён гражданской войны, в честь Конной Армии товарища Будённого. Она мне очень понравилась. Мы ведь тоже боремся за освобождение пролетариата, пусть и румынского.
Конечно, хмурому венгерскому полковнику слова Василия были неприятны. Но он, не дав ему ответить, тут же продолжил:
— Как я уже сообщил Вам, господин полковник, у меня приказ командования дойти до прежней границы Трансильвании и, сами понимаете, он будет выполнен в любом случае. У Вас, возможно, тоже имеется приказ своего командования, но, к сожалению, на этот раз Вам придётся отказаться от его выполнения. Надеюсь, мы с Вами тут спокойно договоримся, и Вы начнёте отвод своей бригады из-под Крайовы, скажем, в течение ближайших четырёх часов, пусть и после полуночи. И на достижение прежней границы Трансильвании Вам даётся, учитывая, что у Вас всё-таки конная бригада, двое суток. Если вы не уложитесь в этот срок, Ваша бригада, если между Советским Союзом и Венгрией всё будет решено мирно, будет временно интернирована, а в случае сопротивления, уничтожена.
— А не много ли Вы берёте на себя, старшей лейтенант? Как мы тут видим, с вашей стороны имеются командиры и старше Вас по званию. И Вашему командование однозначно не понравятся Ваши высказывания. И, конечно, мы тоже не оставим Ваши угрозы без ответа. Вы, старший лейтенант, ведёте себя слишком нагло! Не забывайте, под моим командованием целая бригада!
Да, полковник весь кипел от негодования. И оно передалось и его офицерам. Само собой, напряглась и охрана с обеих сторон. Но тут у венгров не было никаких шансов. Советские ППС выглядели намного предпочтительнее древних австрийских карабинов.
— Сожалею, господин полковник, но пока моё командование старшим командиром назначило именно меня, и я намерен любой ценой выполнить его приказ. Скажем так, просто на правах сильного. Мой батальон, да ещё вместе с десантом, много сильнее Вашей бригады и тех подкреплений, что движутся к Вам. Одно моё слово, и её, и их, конечно, позже, не будет. Но нам и воевать не надо. Наша советская авиация сравнит с землёй все препятствия на нашем пути. И, вообще, не в интересах Венгрии затевать очередную войну с моей страной. Я лишь простой командир Красной Армии, и то мне понятно, что и силы неравные, и лучше мира с Советским Союзом для Вашей страны ничего нет. Товарищ Сталин и советское правительство всё делают для мира во всём мире. А мировые империалистические силы изо всех сил стараются натравить на нас разные страны. Но у них ничего не выйдет, и вам никогда не удастся победить нас! Если желаете войны, мы сами придём к вам!
— Хорошо, старший лейтенант, я вынужден уступить грубой силе. Моя бригада через четыре часа начнёт отход, и мы постараемся через два дня отойти за прежнюю границу Трансильвании. Но Вы, как сами сказали, лишь простой командир Красной Армии и не уполномочены решать такие межгосударственные вопросы. Кто даст гарантии моей бригаде, что Вы не нападёте на нас по пути и обязательно остановитесь на прежней границе?
— Пока, господин полковник, у меня нет приказа командования нападать на кого-либо. Успеете отойти, никто Вашу бригаду не тронет. Поступят иные приказы, значит, будем воевать.
И тут вдруг в разговор с полковником вмешался лейтенант Борисов. Хотя, Василий ожидал чего-нибудь такого.
— Я, господин полковник, могу подтвердить, что у старшего лейтенанта Стефановича нет приказа нападать на Вашу бригаду. У него лишь задание выйти на прежнюю границу Трансильвании, и далее его батальон не пойдёт. И, сами понимаете, что сил выполнить приказ командования у него вполне достаточно.
— Извините, лейтенант, Вы, хоть и из ГПУ, но наверняка тоже не имеете нужных полномочий. И, да, Вы не представились.
— Конечно, господин полковник, я тоже не уполномочен решать межгосударственные вопросы. Разрешите представиться, старший майор госбезопасности Судоплатов. Прислан на помощь товарищу Стефановичу и, можете удивиться, согласно приказа командования, пока нахожусь в его подчинении и должен оказать ему всемерное содействие. Что делать, мы люди военные и должны, и будем исполнять приказы. И, да, господин полковник, Вы сами прекрасно понимаете, что сейчас Ваша бригада не способна противостоять даже батальону товарища Стефановича. И я приветствую его и Ваше решение. Зачем нам с вами лишнее противостояние?
Да, Василий как раз и подозревал что-то такое. Он не мог знать на лицо товарища Судоплатова, и в памяти, как назло, ничего из увиденных в Интернете фотографий не отложилось, но кто такой легендарный диверсант и разведчик советского времени, конечно, прекрасно помнил. Хотя, сейчас сразу же изобразил на лице сильное смущение и откровенное недоумение. Пока товарищ Судоплатов широкой общественности не был известен, и старший лейтенант Стефанович тоже не мог знать о нём ничего.
— Э, товарищ старший майор, я не знал о Вас. И прошу извинить меня за некоторые действия. Но, господин полковник, ставлю Вас в известность, что, несмотря на присутствие здесь товарища старшего майора, менять своё решение без приказа командования я всё равно не буду. У Вас, как мы с Вами договорились, четыре часа на начало отвода Вашей бригады и двое суток на сам отход. Это касается, без исключения, и других венгерских частей. Я прошу Вас довести это до своего командования. Чуть что, я вызываю авиацию. Согласно имеющимся у меня приказам командования, все авиационные части должны немедленно и в полном объёме выполнить любые мои запросы. — Тут Василий не преувеличивал. Авиационные начальники, конечно, могли не выполнить некоторые его заявки, но потом им однозначно пришлось бы объясниться с вышестоящим начальством, а то и «кровавой гэбней». Раз им приказано оказывать танкистам полное содействие, то пришлось бы. А как сам Василий объяснится с командованием 9 армии и, далее, может, и «кровавой гэбней», за свои решения, это их уже никак не касалось. Тут старлей ненадолго остановился, задумался и, неожиданно и для себя самого, вдруг выдал. — И, да, господин полковник, ставлю Вас известность, что это касается и вод Дуная. Все венгерские части должны покинуть их до прежних границ Трансильвании. Чтобы не было лишних соблазнов. Кроме того, надеюсь, что отныне никто не будет покушаться на любые советские корабли и суда, находящиеся в водах Дуная вдоль границ Югославского королевства.
Тут даже сам Судопдатов удивлённо посмотрел на старшего лейтенанта, но промолчал.
— Хорошо, старший лейтенант, я поставлю своё командование в известность. Что касается моей бригады, то через четыре часа мы уходим и через двое суток будем на той стороне прежней границы Трансильвании. Надеюсь, что за это время ничего не случится? И, да, старший лейтенант, спасибо за Вашу музыку. Она мне понравилась. Приятно было познакомиться со столь достойным автором.
— Спасибо, господин полковник, за понимание. Надеюсь, что мы с Вами никогда не встретимся на поле боя. А что касается музыки, то надеюсь порадовать Вас и другими произведениями.
— Хорошо, старший лейтенант, надеюсь ещё услышит о Вас. И, если можно, нельзя ли получить ноты и слова Вашей музыки?
Ну, раз просят, то Василий охотно написал и ноты, и слова, и даже гитарные аккорды всех четверых композиций. Он же учился играть именно по нотам, а не на слух, как отдельные таланты. Заодно, чтобы отметить результаты переговоров, пара осназовцев с хорошим почерком, хорошо знавших и венгерский язык, быстро набросали на обычных листах писчей бумаги тексты соглашений — само собой, по паре экземпляров, на русском и венгерской. Что заявил старший лейтенант, то и отразили, и венгры согласились. И с каждой стороны на них расписались по трое представителей — от венгров полковник и его помощники, а с советской — сам Василий, полковник Досик и старший майор. На этом странные переговоры завершились. Как там примут всё старшие начальники, конечно, пока не ясно, но их приказ был выполнен!