Глава 4
Сегамачо
Сергей Иванович Гусев, а среди друзей — Сегамачо, сидел за большим столом на кухне и ждал, когда Наташка соберет ужин. Он сосредоточенно грыз корку хлеба и пытался придумать, как сказать жене, что сегодня он идет на рыбалку с лучшим дружком Костей Загоруйко. Удочки они приготовили заранее, наживку тоже, втихаря скинулись и купили беленькую (какая же рыбалка без нее, родимой!). Это добро было спрятано в дровяной сарай еще вчера, а вот повод признаться все никак не подворачивался.
— Ну и как Наташку уговорить? — бормотал озадаченный мужчина.
— Ты что там сказал? — спросила жена.
— Да ничего, просто чихнул, — ответил Сегамачо, а про себя подумал: «Ну и слух! Ничего не скроешь».
Сергей Иванович с хрустом, как гусь крылья, развернул плечи, (не зря на небесах фамилии даются!), горделиво вытянул шею и посмотрел по сторонам: «Нет, другая и не смогла бы стать моей женой».
…Сегамачо он был не всегда. В детстве дружки звали его просто Серега, Серый. А потом пришел «пубертат». Что это такое, он до сих пор не знает, но об этом возвестила школьная медичка. Видя, как быстро меняется маленький щуплый мальчишка Сережка, она, качая белой шапочкой, говорила:
— Пубертат, что поделаешь, пришел пубертат!
И еще одно слово было у нее в ходу: «Акселерация». Сегамачо об этом слышал. Слово означало, что дети нового поколения выше и здоровее родителей.
Так вот, о Сергее можно было сказать, что он и пубертат, и «акселерация» в квадрате. На вымахавшего с коломенскую версту сына отец смотрел снизу вверх и говорил:
— И куда ты растешь? В нашей семье отродясь великанов не было.
— Я первый, папаня, — на манер бычка из мультика басил Сережка.
— На тебе пахать надо, а ты в школу ходишь.
— Попахать завсегда успею, а пока аттестат получить надо, — возражал сын.
А вот учеба и не шла. Тело тянулось вверх, вместе с ним росли и гормоны. Вернее, наоборот: сначала гормоны, а затем рост, но Сереге от этой перемены мест легче не становилось. Гормоны просто не давали бедному парню жить. Стоило ему увидеть из окна проходившую по улице девчонку, его начинало бросать то в жар, то в холод. Внутри все тряслось, и черт знает, что происходило с ширинкой. Потом все же наступало облегчение, но ненадолго. Разозленный на несдержанность, Серега шел в баньку мыться и отстирывать белье, чтобы мама ненароком не узнала об оплошности сына. Парень стал ходить в свободных спортивных штанах с вытянутыми коленками, чтобы постоянное возбуждение было не так заметно для окружающих.
— Ты держись, — говорил ему Котыч, а теперь уважаемый агроном Константин Викторович Загоруйко. Он первый прошел через гормональный взрыв, поэтому и направлял Серегу, как мог.
— Скоро прекратится «стояк» на девчонок, научишься себя контролировать, — шептал он другу, когда у того прямо на уроке назревал конфуз.
Но сказать легче, чем сделать. Совет Котыча не помогал Сереге. Так с гормональными муками и прошло отрочество.
Он вырос невероятно привлекательным парнем. Длинное тело, широченные плечи, «кубики» на животе, которые он как бы невзначай, но часто демонстрировал сельским девушкам, небесно-синие глаза и золотые кудри — ну, не портрет деревенского неуклюжего увальня, а просто модель из мужского журнала! Вместе же с красотой приобрел он славу бабника и волокиты, получив за свои подвиги прозвище Серега-мачо, которое быстро сократилось до Сегамачо и прилипло к нему на всю жизнь.
Прозвище весьма оправдывало себя. Не было в селе девчонки, которая не прошла бы через шаловливые руки парня, не пролила горьких слез из-за ветреной натуры. Сегамачо никак не мог объяснить однодневной пассии, что не в его силах устоять перед новым хорошеньким личиком.
— Ну, ты смирись, — ломким баском говорил он нежно девушке, с которой встречался по вечерам. — Я тебя люблю, — потом задумчиво жевал губами, как будто проверяя это слово на вкус, и добавлял, — наверное, люблю, но и на других не смотреть не могу. Так я устроен.
Девчонка убегала со слезами, (да и какая после таких слов рядом останется!), а Сегамачо все трын-трава: он уже за новой милашкой ухлестывает.
Но нашлась одна девушка, которая не потеряла голову от мужской неотразимости. Она не обращала никакого внимания на его тайные и явные знаки. Это и была Наталья. Сперва он, как водится, ее не замечал: отбою и так не было от местных красавиц. Но, перебрав деревенских девчонок и заскучав, Сегамачо нацелился на новый объект.
Однако Наташа вела себя так, будто его и не существовало вовсе. Когда он приглашал девушку в клубе на танец, она делала равнодушное лицо и не реагировала на комплименты. Серега пытался быть джентльменом: приносил к крыльцу Наташкиного дома полевые цветы. Специально рано вставал, тайком пробирался под сонными окнами, чтобы положить букетик, а потом прятался за забором, ждал. Никакой реакции.
— Странно, — делился недоумевающий Сергей с Котычем, — вроде все девушки над цветочками трясутся.
«Наверное, не догадывается, что это я букетики по ночам делаю», — с завидным самомнением думал парень, избалованный взглядами девчонок.
Не добившись внимания Наташи тайными знаками, Сегамачо решил взять девушку штурмом. Когда он организованно-случайно встречался с Наташей на улице, то грубовато предлагал:
— Наташ, айда сегодня в кино (или в кафе в соседнем поселке, парк, на озеро — смотря на что в данный момент хватало денег).
— Не пойду, — как правило, отвечала девушка.
Так Сегамачо и не заметил, как влюбился. Сам себе не поверил, но ни на кого больше смотреть не мог. Чахнуть начал от переживаний: не ел, не спал, забыл про экзамены в университет — и даже о мечте своей стать детективом забыл. Вот что делает с человеком любовь! Спас его Костик, который рассказал Наташе о страданиях друга и привел ее к нему. Однако свадьбу сыграли не сразу. Умная девушка еще несколько лет испытывала любовь Сергея на прочность, пока окончательно не сдалась. Вот так и сложилось, что уже почти тридцать лет нет для Сегамачо лучше женщины, чем его Наташа.
Удивительно, но и сейчас, спустя десятилетия, она по-прежнему была красавицей. Красавицей, несмотря на рождение троих детей, которые уже выросли, создали свои семьи и разъехались кто куда, и на тяжелые потери: совсем недавно ушли из жизни ее родители, и младшая сестра умерла от рака. Наташа уже давно перешагнула звонкий ягодный возраст, но сохранила былую стройность и привлекательность.
А вот от модели Сегамачо мало что осталось. Золотые кудри осыпались, как осенью облетает листва перед долгой зимой. Их седые остатки уютно расположились венчиком вокруг блестящей загорелой лысины. Он весил около ста двадцати килограммов (а может, и больше, кто же эти килограммы считает после пятидесяти!).
Руки походили на толстые ветки, ноги — на стволы, и сам он, как огромный кряжистый дуб, стал еще крепче, мощней, но уже без былой ровности и стройности. Когда Сергей Иванович сидел за рулем своей машины, казалось, что на соседнее кресло влезть уже никто не сможет — так он был огромен. Он стал неповоротлив, двигался мало, любил выпить кружечку пива и хорошо поесть. Свою мечту стать детективом не осуществил — ну разве что самую малость: работал деревенским участковым. Громких расследований, убийств, краж за годы работы не было ни разу, но шустрых пацанов, желающих поживиться за чужой счет, держал в ежовых рукавицах. Поэтому в подведомственном ему участке хулиганы не водились: он всех выжил.
Прожевав корочку, Сегамачо с любовью посмотрел на жену, которая, стоя к нему спиной, что-то помешивала в кастрюле.
Прожевав корочку, Сегамачо с любовью посмотрел на жену, которая, стоя к нему спиной, что-то помешивала в кастрюле. Между ног заговорило желание.
— Наташ, а может… Давно уж не кувыркались.
Рука сама потянулась к аппетитной ягодице Наташки, и огромная ладонь быстро и с силой сжала соблазнительную округлость. Это было большой ошибкой. От неожиданности жена подскочила на месте, взмахнула рукой с половником, и его содержимое кипящими брызгами оросило мужа.
— А-а-а! — закричал Сегамачо, вскакивая с места. — Мать, ты с ума сошла? Хочешь меня без глаз оставить?
— А ты зачем меня, где не надо, хватаешь?
Сергей Иванович ужом извивался по кухне: то брызгал в лицо колодезной водой из бидона на скамейке у входа, то подбегал к зеркалу, чтобы посмотреть на причиненный женой ущерб. Чувствуя себя виноватой, Наташа крутилась рядом, пытаясь успокоить обиженного мужа.
— Да ладно тебе, — приговаривала она. — Ну, прости, я же не специально. Рука дернулась.
— Тебе хорошо говорить, а если ожоги останутся?
— Не останутся. Ну, давай мазью обработаем, — заискивающе предложила жена.
И тут на Сегамачо снизошло озарение: «Вот он, повод отпроситься. Или сейчас, или никогда».
— Ладно, не суетись, я понимаю, что ты не виновата. Наташ, а Наташ, ты меня на рыбалку отпустишь?
— Отпущу, конечно, отпущу, — ворковала голубкой жена, хлопоча около него, — ты же у меня единственный, разве могу я тебя не порадовать?
Она, видимо, предполагала, что муж выпрашивает льготу для себя на всякий случай, наперед, чтобы потом припомнить ей, когда время придет. Но тут Наталья — опытная жена, которой приходилось часто придумывать всякие уловки, чтобы удержать мужа подле себя, попалась: она не сумела раскусить хитрость Сегамачо.
— Наташ, мы с Котычем сегодня вечерком поедем, — скороговоркой выпалил муж, на всякий случай отодвигаясь подальше, чтобы опять не досталось.
— Когда-а-а-а?! — тон Наташки не предвещал ничего хорошего.
— Сегодня, аккурат на вечернюю зорьку успеваем, — еще тише повторил Сегамачо.
— А меня спросить ты, кажется, не собирался?
— Так, Наташка, вот я и спрашиваю, — и по тому, как поджала губы жена, как засуетилась по кухне, загрохотала крышками и сковородками, мужик понял: не видать ему рыбалки как своих ушей, а если сильно разозлилась, то и ужина не видать. «Ну что за невезуха, — обреченно подумал он, — и когда я таким подкаблучником стал? Ничего сам не могу решить».
В кухне повисла неловкая тишина. Сегамачо опять потянулся за хлебом.
— Положи на место, — раздался вдруг грозный голос жены. «Ну вот, началось, уже и хлеба пожалела», — от этой мысли еще горше стало. Но развить ее мужик не успел: перед его носом с грохотом приземлилась дымящаяся тарелка тушеной картошки с мясом, которую Наташа готовила знатно.
— Поешь перед уходом хорошенько, на озере, небось, только закусывать будете, — еще сердито, но уже не так грозно выдавила из себя жена.
От удивления у Сегамачо пропал голос. Он хотел сказать Наташке, как ее крепко любит и какая она у него замечательная, но только молча взял ложку и стал торопливо запихивать в себя ужин. На такую удачу он и надеяться не мог. «Надо Котычу позвонить, пусть подъезжает. Наверное, уже извелся от неизвестности», — думал он. — Нет, а женка у меня молодец! Ворчит, а все равно для меня старается. А вот Котычу с бабой не повезло. Правильно и сделал, что развелся».
Котыч рядом с красавцем Сегамачо находился на заднем плане. Те девчонки, от которых отказывался Серега, незаметно прилипали к Костику. Он тоже был вполне симпатичным парнем, высоким, тонкокостным, худеньким и смуглым, как цыган. Костик всегда подозревал, что в его жилах чисто русского человека есть примесь романской крови. В детстве он даже пытался построить семейное древо, но дальше информации о прабабушке и прадедушке дело так и не сдвинулось с места, и Котыч успокоился. Он вообще быстро переключался с одного интереса на другое, ничем не увлекаясь подолгу. Котыч обладал хорошим чувством юмора, поэтому карие глаза всегда лучились смехом, отчего в уголках появлялись морщинки.
Женился быстро, по мимолетному увлечению, а потом жил, мучаясь в неудачном браке долгих двадцать лет, пока наконец не нашел в себе силы подать на развод. Его жена любила выпить, погулять, а скромный и заботливый Костик терпел ее, сколько мог. В один прекрасный день она сбежала с очередным ухажером, и несчастный муж облегченно вздохнул, получив свободу.
Теперь друг жил один, поэтому таких проблем, как у Сегамачо, у него не было. Никто Костика не контролировал, и ни с кем он не должен был советоваться. Сергей Иванович ему иногда завидовал по-черному, на что тот отвечал:
— Дурак ты, Серега, счастья своего не понимаешь. Да я бы за такую бабу, как твоя Наташа, руки бы не пожалел.
— Ну, и куда ты спешишь? Или уже душа горит? — услышал он недовольный окрик жены.
— Нет, время еще есть, — соврал Сергей Иванович. На самом деле времени было в обрез. Еще полчаса — и начнет темнеть. Ночью тяжело хорошее место найти и устроиться. Но сказать об этом Наташке Сегамачо не мог: вдруг передумает и не пустит.
— Куда рыбачить поедете? На Сенеж?
— Нет, сейчас там туристов много, мешать будут. На Лесное озеро решили.
— Это же так далеко.
— Вроде не очень, километров пятьдесят, не больше, по боковой дороге еще километра три и по грунтовке немного.
— Вот я и говорю, глушь.
— Да мы те места хорошо знаем, первый раз что ли.
— Говорят, там медведя видели.
— Ерунда, кто тебе такое сказал? Слушаешь всякую чушь у себя в конторе.
— Чушь не чушь, а вы там осторожнее будьте. Не пейте много.
— Какое много, Наташ! Котыч за рулем, а я что, на алкоголика похож? Так, по стопочке перед рыбалкой пропустим, и все.
— Да ладно, не оправдывайся, — уже вполне миролюбиво произнесла жена. — Еду приготовил или побоялся?
У Сегамачо полегчало на душе. Раз отпускает на рыбалку добровольно, значит можно вернуться и без улова: придираться не будет.
— Немного собрал. Яйца сварил, огурчики соленые положил, купил хлеб, колбасу, консервы, — скромно опустил глаза мужик.
— Конс-е-е-е-рвы, — передразнила его Наташа. Это разве еда для такого богатыря, как ты?
— Так ушицу сварганим, когда рыбы наловим, нам хватит, — отговорился Сегамачо и, несмело подняв глаза на жену, произнес:
— Если ты чего домашненького положишь, будет здорово. Котыч любит твою стряпню.
— Положу, горе ты мое луковое, — вздохнула Наташка и стала собирать сумку.
— Спасибо, дорогая моя женушка, ты у меня замечательная, — осмелел вдруг Сергей Иванович, поняв, что буря окончательно миновала, — а еще кофе в термос налей, пожалуйста, рыбка моя золотая!
— Ну, скажешь тоже! — уже рассмеялась жена, качая удивленно головой. — Мастер красноречия, когда тебе чего-нибудь надо. За спиной, наверное, щучкой зубастой называешь.
Сегамачо хохотнул, оценив шутку жены, сыто рыгнул и полез в карман за телефоном: пора позвонить другу. Долго ждать не пришлось: уже через десять минут раздался у ворот сигнал машины Котыча. Радостный Сергей Иванович ласточкой (вернее, неповоротливым гусем, но это уже неважно, ведь чувствовал он себя именно ласточкой) слетал в сарайку, схватил удочки и приготовленный шарабан, в котором уютно пристроилась в уголке беленькая. Когда садился в машину, на крыльцо выскочила Наташка с котомкой в руках и кожаной теплой курткой.
— А это еще зачем? — показывая рукой на куртку, спросил Сегамачо.
— Ночи еще холодные, после спасибо скажешь.
Чтобы не спорить: вдруг жена передумает и не пустит на рыбалку, он сердито бросил куртку на заднее сиденье. Дверь машины захлопнулась, и друзья тронулись навстречу своей судьбе, которая приготовила им страшный сюрприз.