Лязг пряжки ремня о пол поведал мне об окончании моего наказания. Мои всхлипывания и тяжелое дыхание Джейкоба были единственными звуками, отскакивающими от стен в ванной и грохочущими в моей голове. Последнее слово, которое, слетело с моих губ, было — пять. Хотя все уже закончилось, память об этом отзывалась эхом на расстоянии.
Пять. Пять. Пять.
Мое сердце сжалось, забыв свой нормальный ритм, и замерло в грудной клетке, пока моя обнаженная грудь лежала на прохладной, гладкой поверхности раковины. Неопределенность парализовала меня, заставляя меня не двигаться, пока край раковины впивался глубже в мои бедра, и мои пальцы дрожали от того, что устали держать мое тело. Но главным, что не давало мне двигаться, было то, что у меня не было на это его разрешения. Каким-то чудом мои руки оставались там же, где их разместил Джейкоб, их сковало в тиски, и это удержало меня и спасло от падения. Хотя мои руки и находились там, где им приказал быть Джейкоб, совсем не моя воля удерживала их на том месте.
Я ушла. Не в буквальном смысле. Нет, в буквальном смысле, я была пленницей в жизни, которая мне была ненавистна. Теперь я поняла, почему я не помню: потому что я не хотела этого помнить. Я ушла метафорически в существование вне этого тела. Тем не менее, моя отсрочка была недолгой, и теперь я вернулась. Наказание было исполнено, но боль продолжалась. След от каждого удара ремня Джейкоба горел. Огнем прожигал путь к центру мозга по моим нервным окончаниям. Вспышка за вспышкой, пока все мое тело не поглотило пламя.
— Сара, ты можешь отпустить раковину.
Потребовалось мгновение прежде, чем мой мозг и руки заработали. Я услышала его голос, но не смогла ослабить хватку. Когда, наконец, я это сделала, мои руки безвольно упали к моим бокам. Моя щека все еще прижималась к умывальнику, я ждала.
— Поднимись и дай мне свои руки.
Ремень не коснулся лишь моей спины и верхней части бедер. Разворот тела вернул интенсивность каждого удара. Кусая губу, я ощутила медный привкус крови. Возможно, я прокусила ее, как и предсказывал Джейкоб. Я выпрямилась, по-прежнему, касаясь раковины, опустила подбородок к груди и протянула свои руки.
Взяв меня за руку, Джейкоб направил ее в сторону моих ран. Кончики моих пальцев нащупали воспалённую кожу. Мои пальцы отдернулись, как будто доказательства его наказания были словно ожоги от пожара. Следы от горячих углей ждали, чтобы вызвать больше разрушений.
— Ты чувствуешь следы?
Я кивнула.
— Сара, это наказание должно помочь тебе запомнить. Может, тебе нужна дополнительная помощь, чтобы вспомнить о том, что нужно говорить, когда я задаю вопрос?
— Нет, я помню. — Мой голос звучал тихо и подавлено. Это было не потому, что я кричала. Я сохраняла молчание на протяжении всего наказания, за исключением счета ударов. — Да, я чувствую их.
— Твоя кожа не повреждена. Я говорил тебе, что никогда не причиню тебе непоправимый вред. — Он снова переместил мою руку к следам от ударов. — Так как ты не можешь видеть, я расскажу тебе как, они выглядят. Это красные, припухшие, воспаленные отметины на твоей бледной коже.
Я проглотила рыдания, которые сотрясали мои плечи, когда представила каждый след.
— Ты, возможно, не помнишь, что пять — это стандартное количество ударов за провинности. Сколько нарушений ты совершила?
Мое сердце заколотилось до такой степени быстро, что я готова была упасть в обморок. Я не смогла бы выдержать больше десяти ударов. Не смогла бы. Повернувшись к нему, я подняла свое лицо и умоляла. Паника сквозила в моем голосе:
— Три. Пожалуйста, не… я… не смогу…
Он мягко прикоснулся к моей щеке:
— Остановись. Я сказал, что твоя честность заслуживает снисхождения. Пять — это все, что ты получишь сегодня.
Я кивнула, и облегчение меня захлестнуло от его помилования.
— Сара, я хотел, чтобы ты прикоснулась к этим следам потому, что они твои напоминания о том, чтобы не задавать вопросов. Сегодня вечером, когда ты будешь идти или сидеть, каждый раз, когда ты будешь чувствовать боль, считай это напоминанием, думать прежде, чем говорить. Ты сможешь сделать это?
— Да.
Он достал салфетку из коробки и вытер мои щеки.
— Тебе решать, необходимы ли тебе дополнительные стимулы для запоминания. Я не могу позволить, чтобы ты меня опозорила перед Отцом Габриелем или кем-либо еще. Даже твое поведение с Элизабет было недопустимым. Я должен буду обсудить это с Братом Люком. Как я уже говорил ранее, это все только для тебя. Только ты решаешь: поможет тебе сегодняшнее наказание вести себя достойно или же понадобится помощь. Сара, тебе нужны дополнительные напоминания?
Мои пальцы пробежались по горящим воспаленным рубцам снова, внезапно заинтригованные ощущениями.
— Нет, Джейкоб. Прости, что расстроила тебя. — Я пыталась нормально дышать. — Я бы хотела избежать дальнейших напоминаний.
Он коснулся губами моего лба:
— Очень хорошо. Я тоже на это надеюсь.
Пропало то жуткое спокойствие, которое пропитывало его голос, когда он вернулся в мою комнату после обеда. Эмоции снова наполнили его голос. Я обнаружила, что меня тянет к мужчине, который высоко оценил мой ответ.
— Теперь, — продолжил Джейкоб, убирая часть моих волос за ухо. — Когда мы все решили. Давай подготовимся к вечерней службе.
— Я… ты… Пожалуйста, разреши мне остаться здесь.
— Вздор. Никто, тем более жена члена Собрания, не может отказаться от прямого приглашения Отца Габриеля. К тому же, я буду счастлив, войти в храм за руку с тобой.
— Но….
— Сара, мы закончили. Вспомни, что я говорил. Наказание работает хорошо потому, что ответственность переходит от тебя ко мне. У тебя есть твои напоминания, чтобы помочь тебе избежать следующего наказания, но это нарушение, так же, как и наказание — уже дело прошлое. Это стало историей и сейчас самое время двигаться дальше. Нам нужно поесть и переодеться. Служба начнется через полтора часа, и как часть Собрания, мы должны прибыть на службу своевременно.
Когда я представила, сколько людей придет на службу, моя паника снова вернулась. Хотя у меня было пять болезненных причин, говорящих мне, что я не должна паниковать, я уткнулась в грудь Джейкоба. Мягкость его рубашки ласкала мою щеку, а его сердцебиение отдавало в моих ушах. Медленно его руки окружили меня, окутывая теплом и безопасностью. Я обернула руки вокруг его стройной талии, и впервые я могла вспомнить, и реально почувствовать, каким твердым был его торс. Мои слезы, наконец, утихли, но я не могла говорить. Вместо этого мое обнаженное тело прижималось к нему, таким образом, говоря ему все, что я не могла выразить словами.
Я не знаю, как описать бурю эмоций, которая бушевала во мне. Я не уверена, что смогла бы, если бы меня попросили. Всё то время, что я опиралась о раковину и считала, я ненавидела мужчину, который причинял мне боль. Это была всепоглощающая ненависть, которая заполнила каждую клетку моего тела. В те минуты я поняла, почему заблокировала воспоминания всей моей жизни: это случилось, потому что они были слишком ужасны, чтобы их помнить. Красный, как цвет, который описал Джейкоб, а также кровь, которая сочилась из губы, наполнил мои невидящие глаза. Ненависть, такая, какую я не могла вспомнить, царапалась как дикая кошка, чтобы вырваться на свободу, чтобы кричать ругательства и провозглашать свое присутствие.
А потом все закончилось, и его голос снова вернулся.