Битый час он колесил по запутанному лабиринту, который представлял собой Торранс. Того, кто спроектировал этот город, надо застрелить, думал Джон, хотя прекрасно знал, что никакого проекта никогда не существовало, что Торранс, первоначально состоявший из тройки хаотично раскиданных усадеб и разросшийся по мере прироста населения, сам себя спроектировал. Он развивался бессистемно, занимая по мере роста первое попавшееся пустующее место.
Заехав в очередной тупик, Джон снова выполнил безупречный разворот в три приема и притормозил, не зная, куда ехать дальше. Не то чтобы он плохо знал дороги. Знал. Но сейчас уже поздно, он устал, фонари не горят, а беззвездное небо такое темное, что глаз до сих пор к нему не привык. Как он здесь кого-нибудь отыщет?
Ирония судьбы, думал он. Началось с поисков одного человека, закончилось поисками другого. На одном конце — Кэл Гамильтон, безмозглый хам и грубиян. На другом — Брайан Хенсен, умный, застенчивый и ранимый паренек. Казалось бы, двое таких разных людей. Есть ли между ними какая-то связь? Неужели Брайан Хенсен каким-либо образом причастен к исчезновению Фионы Гамильтон, и если дальше развивать эту мысль, то и к убийству Лианы Мартин? Господи, только бы не это. Его семья и без того испытала достаточно горя.
И он снова вспомнил тот день три года назад, когда услышал в телефонную трубку бесцветный голос четырнадцатилетнего мальчика, который просил его подъехать к скромному зданию на Черри-драйв. «Шериф Вебер, — произнес голос без малейших интонаций. — Это Брайан Хенсен. Вы не могли бы приехать? Мой отец умер, а я не могу перерезать веревку».
Лицо Брайана-старшего по форме и костной структуре чрезвычайно напоминало лицо сына, только у Брайана черты были изящнее (у отца грубее), волосы светлее, кожа — бледнее и глаза более светлого голубого оттенка. Ни того ни другого нельзя было бы назвать красивым — слишком широкий нос, слишком узкий подбородок — но все-таки и то и другое лицо вызывали несомненную симпатию и даже уважение. Чего-то в них, правда, не хватало — возможно, сосредоточенности, которую полностью выместила рассеянность, перешедшая от отца к сыну.
Брайан Хенсен-старший всю жизнь маялся депрессией и три года назад пал жертвой ее обострения, как другой становится жертвой смертельного заболевания. Некоторые называли его трусом, говорили, что он выбрал самый легкий путь убежать от жизненных проблем. Как будто психическое заболевание оставило Брайану Хенсену выбор. Интересно, они бы точно так же осуждали всякого, кто умер бы от пневмонии? Или не выдержал бы постоянной мучительной боли, которой сопровождаются раковые заболевания? Боль — это боль, причем душевную боль сносить порой тяжелее, чем физическую, думал он, обшаривая взглядом пустынные улицы в тщетной попытке увидеть черный «сивик» Брайана.
Он переживал за Брайана с тех самых пор, как нашел его в ванной, где он прилип к трупу отца, обхватив его своими тощими руками за мускулистые ноги и пытаясь приподнять, чтобы уменьшить давление на сломанную шею. «Я не смог перерезать веревку», — твердил он. На белом кафельном полу валялись бесполезные ножницы.
Но даже Джону и его помощнику было непросто разрезать скрученную простыню, которую использовал в качестве удавки Хенсен, а еще труднее было извлечь эту удавку из распухших складок плоти. Кожа уже приобрела голубоватый оттенок, и губы побагровели. И если даже у него до сих пор стоял перед глазами этот душ, на котором болталось безжизненное тело Брайана Хенсена, у него, привыкшего к трупным пятнам и запахам, то каково это должно быть для ранимого мальчика, несформировавшегося подростка, еще не уверенного в себе, еще не разобравшегося в своей душе и в том, что он хочет от жизни? А хочет ли он вообще жить? Или он, помимо всего прочего, унаследовал и суицидальный ген своего отца? Джон знал, что депрессия часто является семейной чертой, так же, как, например, длинные ноги или карие глаза, и что депрессия так же заразна, как ветряная оспа. Он боялся, что Брайан может лишить жизни себя, но даже представить себе не мог, что он способен покуситься на чью-то другую.
Джон свернул направо, и тут фары его автомобиля выхватили что-то подозрительное под большим баньяном, росшим у обочины. Немедленно затормозив, он вытащил из бардачка электрический фонарь и выпрыгнул из машины. Воздух был тяжелый и душный, несмотря на усиливавшуюся прохладу, но он все равно немедленно учуял сладковатый запах марихуаны. Он с благодарностью его вдохнул. Вот уже лет двадцать прошло, как он в последний раз сам курил травку. И, подогретый приятными воспоминаниями, он расслабленно опустил руки по бокам. Стрелять не придется, думал он, подходя к молодому человеку, который сидел в высокой траве под деревом. По своему опыту он знал, что курильщики марихуаны весьма сговорчивы и совершенно неагрессивны в отличие от пьяных.
— Виктор, — сказал он, глядя на юношу, чье смертельно бледное лицо не нуждалось в освещении.
— Шериф, — поздоровался Виктор, даже не пытаясь скрыть, чем он занят. Он снова затянулся самокруткой и уставился в темноту.
— Что ты здесь делаешь, Виктор? Помимо очевидного.
Виктор медленно покачал головой из стороны в сторону.
— Только это очевидное и делаю, — ответил он, немного помолчав.
— Тебе прекрасно известно, что это противозаконно, — сказал Джон, чувствуя себя последним ханжой. Он бы и сам сейчас с удовольствием покурил травки.
— Я, кажется, никому не навредил.
— Кроме самого себя.
Виктор рассмеялся:
— Бросьте, шериф! Вы сами-то в это верите?
— Это противозаконно.
— И что, вы меня арестуете?
Джон посветил вокруг фонарем и снова перевел луч света на дорогу.
— Где твоя машина?
— Я не на машине.
— Ты сюда пешком пришел?
— Это не так уж и далеко.
— Мили две, не меньше.
— Полезная физическая нагрузка на сердце. — И Виктор лукаво улыбнулся. — Вам тоже не помешало бы.
Он снова затянулся. Джон хотел сказать ему, чтобы он бросил, но сигарета догорела уже до пальцев, и ее хватило на одну-единственную затяжку. Виктор затянулся изо всех сил и сделал выдох только тогда, когда уже не мог больше держать дым в легких.
— Классная трава, — прохрипел он.
— Что ты здесь делаешь совсем один? — снова спросил Джон.
— Ничего, — последовал ожидаемый ответ. — Просто думаю.
— О чем?
— Да обо всем.
— Твои родители знают, где ты?
Виктор рассмеялся, и Джон понимающе кивнул. Насколько ему было известно, родители Виктора Драммонда не особенно беспокоились о том, где находится их сын — чем дальше от дома, тем лучше.
— Ты не видел сегодня Брайана Хенсена?
Виктор покачал головой. На пудреный белый лоб упала прядь черных как смоль волос.
— Брайана? Нет. А что?
— А Фиону Гамильтон?
— Кого?
Джон вздохнул: допрашивать парня сейчас было бесполезно.
— Так, ладно. Сейчас я отвезу тебя домой.
— Круто. — Виктор оттолкнулся от земли, вытирая черные джинсы, обтягивавшие его костлявый зад, и проследовал за Джоном к машине, сев на переднее сиденье. — Ни разу еще не ездил на полицейской тачке.
— Поверь, это довольно сомнительное удовольствие.
— Не надо себя недооценивать, шериф. — Виктор откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. — Не надо недооценивать, — повторил он, хихикнув, как девчонка. — А это аллитерация?
— А черт его знает.
— Надо будет спросить завтра у миссис Кросби.
Джон отъехал от обочины, развернулся в обратную сторону и поехал к разлапистому разноуровневому строению, находящемуся неподалеку от торгового центра. Именно здесь и находился дом Виктора. Поговаривали, будто Уэйн Драммонд сорвал куш на бирже, когда все остальные продулись в пух и прах. Поговаривали даже о том, будто он незаконно сливает информацию, однако формального обвинения ему так и не предъявили. Джон никогда не интересовался подобными делами, поскольку они не входили в его юрисдикцию и были выше его понимания. Но он никогда не любил ни Уэйна, ни его чванливую жену Уэнди.
«Уэйн и Уэнди, — повторил он про себя. — Интересно, а это аллитерация?»
— Насколько я понимаю, вы с Лианой Мартин были достаточно близки, — заметил Джон, когда подвез Виктора к дому.
Виктор открыл глаза и скосил их на шерифа, не поворачивая головы.
— Мы с ней были друзьями, я уже говорил вам.
— Да, но ты не говорил, что вы были близкими друзьями.
— Потому что мы не были близкими друзьями.
— А я слышал обратное.
— Ерунда.
— А ты, кажется, был от нее без ума? — нажимал Джон.
— Без ума можно быть от какой-нибудь музыки.
— Вот как? А она, говорят, с ума по тебе сходила.
Виктор выпрямился в кресле и посмотрел на Джона.
— Правда?
— Ее мать так считает.
Еле заметная улыбка тронула губы Виктора и тут же исчезла.
— Ее мать ошибается. У Лианы был бойфренд.
— А что ты о нем думаешь?
— О Питере? Да ничего, в общем-то. А вы что, подозреваете его?
— Мы всех подозреваем.
— Вот как? Я слышал, что у него железное алиби.
— А Брайан Хенсен? — спросил Джон, решив ковать железо, пока горячо.
— При чем здесь Брайан Хенсен? Почему вы все про него спрашиваете?
Они как раз проезжали мимо торгового центра, как вдруг Джону показалось, будто он заприметил черную «хонду сивик», стоявшую в одиночестве на большой автостоянке. Он резко затормозил. Дом Виктора был буквально на следующей улице. — Ну что, дальше сам доберешься? — спросил он юношу.
— Конечно, шериф. — Виктор выскочил из машины и наклонился к окну. Его бледное лицо светилось в темноте как полная луна. — Спасибо, что подбросили.
— Иди спать, — сказал Джон и посмотрел вслед свернувшему за угол Виктору, потом развернулся и подъехал ко входу в торговый центр.
Площадь перед ним освещали высокие яркие фонари, расставленные на стоянке на равном расстоянии друг от друга. Обычно здесь было не протолкнуться, ведь тут находилось главное городское место сборов. Но час назад торговый центр закрылся, и единственные оставшиеся автомобили стояли припаркованными с другой стороны, возле кинотеатра. Кроме одной машины, которая стояла отдельно и до которой не доходил яркий свет высокого фонаря. Он едва ее не проглядел и заметил лишь краем глаза, когда проезжал мимо. А теперь ее вообще было не видно. Может, ему померещилось? Он подъезжал медленно, уже собираясь на все плюнуть, как вдруг снова увидел машину. В ней, как ему показалось, было пусто. Джон припарковался на достаточном расстоянии от автомобиля, вышел и осторожно подобрался к нему, держа руку на кобуре. На этот раз сладковатого запаха марихуаны не ощущалось.
Подойдя ближе, он убедился, что за рулем никого нет. На заднем сиденье тоже никто не предавался плотским утехам. И только приблизив лицо вплотную к тонированному стеклу, Джон увидел распростертое на переднем сиденье мальчишеское тело.
— Господи Иисусе, — пробормотал он, хватаясь за ручку и пытаясь ее открыть.
Тело подскочило и завизжало.
Джон тоже закричал от неожиданности, выхватил из кобуры пистолет и нацелился в окно.
— А ну, открывай эту чертову дверь, — приказал он.
— Не стреляйте, — произнес мальчик, подвинувшись на сиденье и отпирая замок.
Джон в ту же секунду открыл дверь, вытащил парня из машины и развернул его лицом к себе.
— Ты какого черта тут делаешь? — рявкнул он, засовывая пистолет обратно в кобуру.
— Я спал, — ответил Брайан Хенсен неуверенным тоном, будто уже ни в чем не мог быть уверен. Несколько слезинок скатились по щеке и упали на подбородок. Судя по исходившему от него резкому запаху мочи, он описался.
— Тебе что, дома не спится?
Брайан вытер слезы и пригладил свои жидкие светлые волосы.
— Вас мать прислала? — робко спросил он.
— Она волнуется, — сказал вместо ответа Джон.
— Со мной все в порядке. — И он посмотрел на перед своих брюк. — Было в порядке, — уточнил он, — пока вы не напугали меня до полусмерти.
— Ты сам меня напугал: я решил, что ты мертвый.
Тут Брайан повернулся к свету, и Джон заметил ссадину на лбу и синяк на подбородке, в точности как описывала Сэнди Кросби.
— Что с тобой случилось?
— Ничего.
— Для меня это не ответ! Я же прекрасно вижу, что ты подрался.
— Пустяки.
— С кем?
— Ни с кем.
— Так, Брайан, мне это надоело. Я не твоя мать, я — шериф, черт возьми. И поверь мне, шерифу лучше не лгать. А теперь рассказывай, что с тобой случилось, а не то мне придется засадить тебя в каталажку.
— На каком основании?
— На том основании, что я считаю это необходимым. — И Джон улыбнулся.
— Чему это вы улыбаетесь?
— Просто думаю вот, что я с тобой сейчас сделаю, если ты и дальше будешь молчать. — И он помолчал, чтобы Брайан полностью переварил его слова. — Твоя мать сказала, что застала тебя за стиркой окровавленной рубашки.
— Мая мать вечно сует нос не в свои дела.
— Ты — ее дело.
— Я не ребенок.
— Тогда не веди себя как ребенок.
— Я порезался, и у меня шла кровь. Мать считает, что если сразу не застирать пятна крови, то потом уже не отстираешь.
— Чья это была кровь, Брайан?
— Что значит чья? Моя, конечно, чья же еще?
— И как же тебя угораздило порезаться?
— Напоролся на сук.
— Ну надо же! А Джой Бэлфор налетел на стену, — усмехнулся Джон. — Вы ведь наверняка подрались с Джоем, а?
Брайан промолчал. По щеке скатилась еще одна слеза, и он утер нос тыльной стороной ладони. Джон заметил, что костяшки пальцев у него распухшие и посиневшие.
— Из-за чего вы с Джоем подрались?
— Он — мудак.
— Так-то оно так, но мне нужно знать место действия, — сказал Джон.
— То есть?
— Где вы подрались?
— Рядом с Пирсон-парком.
— Что ты там делал?
— Гулял.
— Один?
— Я болтал там с двумя ребятами.
— Как их зовут?
— Какая разница? Оба из школы.
— Доставь мне удовольствие, — попросил Джон, — назови их имена.
Брайан замешкался.
— Перри Фалько. Мы вместе ходим почти на все занятия.
— Другие?
— Другие? — повторил Брайан.
— Ты сказал, что болтал там с двумя ребятами из школы.
— В школе полно народу учится. Я всех по именам не знаю.
Джон видел, что Брайан лжет, но не мог понять почему. Поэтому решил действовать по-другому и вернулся к исходному пункту.
— Итак, ты гуляешь с Перри Фалько и еще двумя ребятами, и вдруг мимо проходит Джой…
Брайан кивнул.
— Он был один?
— Да.
— С ним случайно не было Грега Уотта?
— Нет.
— Откуда он шел?
Брайан пожал плечами:
— Почем мне знать?
— Ладно. Что случилось потом?
— Ну, он на меня наехал.
— То есть? Ударил?
— Обозвал.
— Как? — Хотя Джон уже догадался как: он иногда заглядывал в компьютер дочери и слышал кое-какие сплетни.
— Он сказал, что я педик, — подтвердил его догадки Брайан.
— Что еще?
— Ничего. Он сказал, что я педик, и я его ударил. Тогда он и набросился на меня…
— А что же в это время делали Перри Фалько и другие ребята?
— Ничего.
— То есть они просто стояли и смотрели, как тебя избивают?
— Они убежали, я же сам был виноват, — торопливо добавил Брайан. — Я первый начал, зачем было вовлекать в это других?
— Трое против одного. По-моему, если кому и должно было влететь, так это Джою Бэлфору.
— Можно я пойду домой?
— Брайан, почему ты врешь?
— Я не вру.
— Вы ведь были вдвоем с Перри, да? — мягко спросил Джон. — Вы были в парке вдвоем, когда вас увидел Джой.
Брайан глубоко вздохнул, смиряясь с неизбежным.
— Мы просто разговаривали, — тихо ответил он. — А Джой все твердил, будто видел, как мы целовались. Я пытался его урезонить, но только зря потерял время. Потом он сказал, что неудивительно, что мой отец повесился, что лучше умереть, чем знать, что твой сын гомик. — Брайан со свистом вдохнул в себя ночной воздух, будто пил воду через соломинку. И вздохнул еще раз, будто не мог надышаться. — И тогда я его ударил.
— А Перри убежал?
— Я не виню его в этом, Джой потом и за него бы принялся.
Джон тяжело вздохнул:
— Ты сегодня вечером больше никого не видел?
— Например?
— Например, Фиону Гамильтон?
— Кого?
— Не важно.
— Теперь мне можно идти?
— Если только ты пообещаешь, что отправишься прямиком домой.
— Обещаю.
— И больше никуда не выйдешь.
Брайан кивнул, не сходя с места.
— Вы ведь не станете никому рассказывать? Ну, про то, что мы с Перри были в парке? Мы всего лишь разговаривали, но…
— Не волнуйся.
— Просто одно дело, если Джой всем растреплет, — продолжал Брайан, — ему все равно никто не поверит.
— Я никому ничего не скажу, — заверил его Джон. — А теперь езжай домой и поспи. И не ходи больше в этот парк.
Джон посмотрел, как Брайан сел за руль и уехал. Потом тоже сел в машину и поехал домой.